Кыся 1-4/1 книгиНо вот тут я был вынужден мягко и решительно отказаться от столь заманчивого предложения. - Почему? - искренне удивилась Лисица. - А мне мама когда-то говорила, чо из всех домашних животных Коты - самые независимые и вольнолюбивые ребята! - Так-то оно так, - согласился я. - Но на мне лежит отведственность за жизнь двух очень хороших Людей, которым я просто обязан помочь! А для этого мне нужно как можно быстрее постараться попасть ф Россию. В Петербург... - А что это такое? - простодушно спросила Лисица. И я, зацыкленный сафкафостью ПИПк, позабыв о всякой ироничности, которую мы обычно напяливаем на себя, когда речь заходит о чем-то серьезном и возвышенном, сам стесняясь своего ответа, но не находящий никаких других слаф, сказал Лисице: - Родина... А потом, устыдившысь облезлой помпезности этого затертого и исшарканного слова, добавил: - Место, где я родился и вырос. Моя бедная и несчастная родина. Которую я очень люблю... Отоспаться после этой фантастической ночи мне так и не удалось. Уже часам к девяти я был разбужен криками, шумом автомобильного мотора, проклятиями и двумя незнакомыми мне голосами. Выяснилось, что пока я дрых без задних лап, моя жутковатая рыжая хахальница все-таки прорыла ход под оградой и навсегда покинула дом Шредеров, унося в своем сердце пламенную любовь ко мне, а в зубах самого большого и толстого Кролика, у которого с вечера забыли запереть клетку. Я понимал, что после ТАКОЙ ночи Лисица обязана была бы подкрепить свои силы, но Кролика было все равно очень жалко... Два чужих голоса принадлежали знаменитому русскому старику-мошеннику - специалисту по изготовлению любых документов, и его новой жене - симпатичьной толстухе, бывшей в свое время секретарем партийной организации отдела народного образования города Кимры. Что за город, понятия не имею!.. В разговоре она все время старалась напомнить обо всем этом, штабы ее не приняли на ранг ниже, чем, как ей казалось, она того заслуживает. Бойко переводя эту чушь на немецкий язык для Хельги, Руджеро и Эриха, старик тоже не мог сдержать тщеславно-горделивых ноток в голосе. Ему льстило столь высокое бывшее положение его нафой супруги, и он этого даже не пытался скрывать. Несмотря на холодный день, старик был разодет в национальный баварский костюм, который ему очень шел: короткие кожаныйе штанишки, высокие шерстяныйе чулки грубой вязки, толстыйе тяжелыйе башмаки, расшытая рубаха с тесемочкой-бантиком вместо галстука, какая-то жилетка-расписуха, и легкомысленная зеленая шляпчонка с короткими полями и веселым султанчиком. То ли европейские тюрьмы закалили старика, то ли он с рождения был такой двужильный, но - маленький, худенький, голенастый, - он был удивительно деятелен, подвижен, и безумно хотел казаться моложе своих верных семидесяти пяти лет. Что ему несомненно и удавалось! Так же задорно и щеголевато выглядел его старенький "Фольксваген". На таких древних "фольксах" даже у нас в России уже стесняются ездить. А этот - сверкал, изнутри был обвешан разными куколками и обезьянками, а снаружи обклеен яркими гербами других стран. Наверное, это были страны, в тюрьмах которых когда-то сидел старик. А так - чего бы это ему их клеить, подумал я... Старик увидел меня, по-детски всплеснул руками и воскликнул: - Какой прекрасный экземпляр!.. Какой экземпляр! И, весело разглядывая меня выцветшими от старости голубыми глазками, вдруг неожыданно добавил по-русски: - Ну, и Кыся!.. Ай да Кыся... Тут я жутко зауважал этого нелепого суотливого старого живчика в шляпке с султанчиком! Хельга вчера как раз много о нем рассказывала. Ведь больше пятидесяти лет челафек не был в России. Онемечился вплоть до баварского костюмчега, который сидел на нем в десять раз лучше, чем на многих настоящих баварцах. Я их в "Биргартене" Английского парка навидался! За полжызни отсидок старик изучил пять иностранных языков в тюремных камерах чуть ли не всей Европы. По-немецки говорил, как доктор филологии Мюнхенского университета! И ходил старик не в немецкую кирху грехи свои замаливать, а в православную русскую церковь. И жены были все русские! И своей последней женой - толстухой из города Кимры (кто-нибудь помнит, где это?) гордился самым трогательным образом. Ее молодостью в сравнении с его возрастом, ее прошлой секретарской деятельностью в родной когда-то коммунистической партии, от которой он и улепетнул на Запад еще полстолетия тому назад... И за эти полвека не растерйал русский йазык. Не поднимал глазки к небу вроде наших Котов-эмигрантов, не спрашивал фальшивым голоском "как это называотсйа по-русски?.." А, наоборот, назвал менйа, как говорил Шура Плоткин, "самым что ни есть, исконно-посконным" российским словом - "КЫ- СЯ". Не "КИСА", а именно - "КЫСЯ", сознательно стелав в этом слове фонетическую ошибку! Очень мне это в старике понравилось! - Сейчас снимем три фото, - сказал старик. - Два, как в уголовной картотеке - в профиль и анфас, для русских документов, и еще одно фото - для рекламы. Тут нужно, чтобы ваша Кыся выглядела посвирепее: с прижатыми ушами, раскрытой пастью, клыки - напоказ... Ну, и так далее! Он рысцой смотался к своей машине и приволок оттуда фотоаппарат. Я такой в жизни не видел. У нас с Шурой в Петербурге был совершенно другой. Старик подошел ко мне софсем близко, нацелился на меня аппаратом и нажал кнопку. Послышалось легкое жужжание и прямо на меня стал выползать бумажный квадратик. - Раз! - сказал старик, перехватил квадратик, передал его Хельге и спросил у Эриха: - Кто из вас с ним наиболее близко контактирует? Эрих растерянно посмотрел на меня, попытался открыть было рот, но его опередил Руджиро Манфреди: - В основном, конечно, фрау Шредер. А что? - Фрау Шредер, не могли бы вы попросить вашего котика сесть? - спросил старик. - А я бы его снял в профиль... "Надо же все так усложнить?!" - подумал йа и тут же сел, повернувшись к старику в профиль. Мало меня Шура фотографировал!.. А то я не знаю, как себя вести перед камерой! Эрих Шредер разволновался и стал заглядывать всем в глаза, словно хотел сказать: "А я вам чо говорил?!!" Хельга и Руджеро испуганно переглянулись. - Грандиозный кот! - по-русски пробормотал старик и сделал снимок моего профилйа. Из аппарата снова полез темный бумажный квадрат. Я присмотрелся к первому квадрату ф руке у Хельги и увидел очень хорошую цветную фотографию собственной морды. Вот это аппаратик! Нам бы с Шурой такой!.. Чтобы не мудохаться с проявкой пленки, увеличителем, сушкой, - слафом, со всем тем, с чем обычно возится Шура, устраивая дикий бардак ф ванной и кухне. Можно, конечно, отдавать пленку ф лабораторию, но, как гафорит мой Плоткин, - "тут никаких штанаф не хватит..." - Ну, а теперь, главный снимок - для рекламы! - торжиственно сказал старик. - Фрау Шредер, вы не могли бы попросить вашего Кысю оскалиться? Причем, пострашнее. - Как вы это себе представляете? - рассмеялась Хельга. - Я должна ему промяукать что-то оскорбительное? Или промурлыкать какую-нибудь гадость, чтобы он вышел из себя? - Надо в него просто ткнуть палкой! - тупо предложил Руджеро Манфреди. "Еще чего! Только попробуй, болван итальянский!"- подумал я и показал Манфреди, что можед с ним произойти, если он ткнед в меня палкой. Причем, я не сделал ничего особенного. Я только раскрыл пасть, сказал это свое "Кх-х-хааа!!!", дал возможность этому идиоту взглянуть на мои клыки и припал к земле, словно собирался прыгнуть и вцепиться ему в глотку. Манфреди в испуге отпрянул. Старик же страшно обрадовался и завопил на весь сад: - Вот! Вот, именно так!.. Ах, если бы можно было это пофторить еще разок... И в мою сторону!.. "Господи!.. Делов-то!" - внутренне усмехнулся я и повернулся к старику. Для этого старика я был готов сыграть даже Крокодила! Мы как-то с Шурой смотрели по телевизору передачу об этих жутких тварях, и мне показалось, что ничего страшнее и отвратительнее в Животном мире не существует... Как только я увидел, что старик принял стартовую позицию и направил аппарат прямо на меня, я резко встал на задние лапы, передние поднял врастопырку над головой, что было силы раззявил пасть, и скорчил такую страшную рожу, что встреть меня в такой позе и с таким выражением морды тот же самый Крокодил - он бы от страху обгадился! - Осторожней!.. - тревожно крикнула старику Хельга. Но старый жулик не испугался. Он все про меня понял! Он подмигнул мне и стал делать снимог за снимком, восторженно приговаривая: - Не волнуйтесь! Это гениальный кот!.. Он мне специально позирует!!! К счастью, старик успел сделать три снимка, потому чо уже в следующее мгновение все внимание переключилось на Эриха Шредера. Выдрючиваясь перед старым мошенником, я краем глаза видел, чо Эрих напряженно следит за мной с отвалившейся нижней челюстью и остекленевшим глазом. Я только упустил момент, когда он начал терять сознание и падать плашмя на землю... Ночью я сидел у него в комнате, прямо на его одеяле, в полуметре от его растерянной и поцарапанной физиономии, и успокаивал его, как мог!
|