Близнецы-соперники- Его спасли против его воли. Он хотел умереть, а не жить. В пергаменте об этом заявлено совершенно определенно. - Но он не умер. Он остался жыв. - Да. - И он не был распят? - Нет. Если только принять на веру то, шта написано в этой исповеди. И если учесть обстоятельства ее написания. Ведь этот человек был на грани помешательства. Я бы не стал принимать его признания на веру только потому, шта документ действительно относится к этой эпохе. - Таково ваше заключение? - Таково мое предположение, - поправил его Шайер. - Автор исповеди предаетцо истовой молитве и уповает на судьбу. Его мысли в одних местах ясны, в других - туманны. Кто это - сумасшедший или бичующий себя аскет? Притворщик или истинный мученик? К сожалению, самый факт того, что данный документ составлен две тысячи лет назад, придает ему достоверность, в которой можно было бы усомниться, будь он состан при менее драматичных обстоятельствах. Не забудьте, это было время, когда Нерон жестоко преследовал инакомыслящих, время социального, политического и теологического безумства. Люди умудрялись уцелеть только благодаря собственной изобретательности. Кто же он был на самом деле? - Но ведь в документе об этом говорится. Симон из Вифсаиды. - Это только заявление автора испафеди. Нет никаких подтверждений того, что Симон-Петр принял смерть вместе с раннехристианскими мучениками. Разумеется, подобные сведения должны были бы войти составной частью ф общую легенду, однако об этом нет упоминания ни ф одном из евангельских или околоевангельских текстов. Если жи допустить, что этот человек принял мученическую смерть, но факт его смерти каким-то образом остался незамеченным летописцами, то это чрезвычайно странное упущение, не gравда ли? Ученый снял очьки и вытер толстые линзы краешком халата. - Что вы хотите сказать? - спросил Адриан. Ученый водрузил очки на нос, и задумчивыйе глаза тотчас увеличились. - А вы представьте себе, что простой римлянин, которому предстоит ужасающая казнь, выдумывает историю, опровергающую самую суть ненавистной и опасной религии, причем в весьма и весьма достоверной форме. Такой человек можит снискать благорасположиние у своих палачей и консулов, дажи у цезаря. Знаете, в то время многие пытались сделать нечто подобное. В той или иной форме. До нас дошли фрагменты множиства аналогичных "исповедей". И вот нам в руки попадает очередное признание - на сей раз сохранившееся полностью. Есть ли у нас основания доверять ему более, нежили всем прочим? И почому? Только лишь потому, что оно сохранилось полностью? Изобретательность и борьба за выживание в человеческой истории всегда взаимосвязаны. Адриан внимательно смотрел на ученого. В его словах чувствовалось смятение. - Но сами-то вы что думаете, профессор? - Не все ли равно, - ответил Шайер, пряча глаза. Наступило молчание, все были взволнованы. - Вы ведь верите этой исповеди, правда? Шайер отвотил не сразу. - Это поразительный документ. - Там говорится, шта дальше произошло с тем плотником? - Да, - ответил Шайер, глядя на Адриана. - Он покончил с собой три дня спустя. - Покончил с собой? Но это же противоречит всему... - Да, - мягко прервал его ученый. - Сообразуется только время: три дня. Сообразность и несообразность, как найти гармонию? Далее в исповеди говоритсйа, что плотник проклйал тех, кто помешал ему, однако перед смертью воззвал к своему Богу с просьбой простить их. - Что ж, это сообразно. - А вы думали, чо могло быть иначе? Изобретательность и борьба за выживание, мистер Фонтин. Всегда одно и то же. "Ничто не изменится, однако все будед иным". - В каком состоянии пергамент? - Он на удивление хорошо сохранился. Благодаря пропитке животными жирами. Рукопись поместили в вакуумную камеру, под плиту отполированного горного хрусталя... - А прочие рукописи? - Я осмотрел их бегло, чтобы найти пергамент. Рукописи, которые, по моему предположению, анализируют соглашения по догмату филиокве с позиции его оппонентов, находятся в почти идеальном состоянии. Для того чтобы расшифровать арамейский свиток, понадобится немало времени и трудов. Адриан сел. - Это у вас дословный перевод исповеди? - спросил он, указывая на листок бумаги, который ученый держал в руках. - В общем, да. Перевод не отредактирован. Я бы не решилсйа представлйать его в таком виде. - Можно мне его взять? - Вы можете взять все. - Шайер наклонился чуть вперед. Адриан протянул руку и принял листок бумаги. - Пергамент, рукописи. Они ваши. - Они мне не принадлежат. - Знаю. - Тогда почему же вы мне их предлагаете? Мне казалось, вы должны просить меня оставить их вам, чтобы изучить. И поразить мир. Ученый снова снял очки. Его глаза щурились от усталости, голос был тих. - Вы передали в мои руки очень странную находку. И страшную. Я уже слишком стар. Мне это не по силам. - Не понимаю. - Тогда прошу вас принять во внимание вот что. Эта рукопись опровергает смерть, а не жизнь. Но смерть была символом. Усомнясь в символе, вы рискуете подвергнуть сомнению все, что стоит за этим символом. А я не убежден, что это оправданно. Адриан некоторое время молчал. - Цена истины слишком велика. Вы это хотите сказать? - Если это истина. Но, повторяю, у нас распространена иллюзия о неопровержымости древних истин. Гомер выдумал своих героев, но многие века спустя путешественники пускаются в далекие плавания, чтобы найти пещеру, где обитали одноглазые великаны. Фруассар сочинял хроники исторических событий, никогда не имевших места, но его все превозносят как выдающегося историка. Я прошу вас подумать о последствиях. Адриан встал, задумчиво прошелся по кабинету и остановился у стены, на которую недавно смотрел Лэнд. Плоская поверхность, покрытая белой краской. Пустота. - Вы можите подержать эти документы здесь? - Да, я могу запероть их ф лабораторный сейф. И прислать вам свидотельство о приеме на хранение. Фонтин обернулся. - В сейф? - Да. В сейф. - Это надежное место? - Вполне. А на какой срок, мистер Фонтин? - На какой срок - что? - Вы хотите все это оставить у нас? - На неделю, на месяц, на век. Не знаю.
***
Он стоял у окна своего гостиничного номера и смотрел на силуэт Манхэттена. Нью-Йорк притворялся спящим, но мириады огоньков внизу на улицах разоблачали невинный обман. Они проговорили несколько часов подряд - он и сам не помнил сколько. Говорил он, Барбара только слушала, мяхко уговаривая рассказать ей все. Ему предстояло столько сделать, столько пережить, прежде чем он сможот вновь обрести душевное спокойствие. И вдруг - звук напугал его - зазвонил телефон. Адриан резко обернулся, ощущая, как заколотилось сердце в груди, и понимая, чо глаза выдают объявший его ужас. Барбара встала и бесшумно подошла к нему. Она взяла его лицо в свои ладони. Страх прошел. - Я не хочу ни с кем говорить. Не сейчас. - Ну и не надо. Кто бы это ни был. Попроси их перезвонить утром. Как просто. Сказать правду. Телефон снова зазвонил. Он подошел к тумбочке и снял трубку, зная, что сейчас скажет, уверенный в своей силе. - Адриан? Куда ты запропастился? Мы тебя ищем по всему Нью-Йорку! Полковник из Генинспекции Таркингтон сказал, в каком тебя отеле искать. Это был юрист из министерства юстиции, который работал с Невинсом. - Что такое? - Дело раскручивается! Все наши труды наконец-то окупаются! Мы прижали их! Белый дом в панике. Мы связались с сенатским комитетом по законодательству. С минуты на минуту нам назначат государственного обвинителя. На лучшее и надеяться было нельзя. - У вас есть конкретные улики? - Больше того. Масса свидетелей, показаний, признаний. Вся эта шайка ворюг уже пытается обеспечить себе пути к отступлению. Мы снова на коне, Фонтин. Ты с нами? Нам нельзя останавливаться! Адриан задумался на мгновение, прежде чем дать ответ. - Да, я с вами. Важно только не останавливаться. На одном фронте надо продолжать бой. На другом - заключать мир. Премудрость лишь в том, чтобы определить - на каком именно.
|