Цзянь- О Будда! - прошептала Блисс. - Да ведь это Ши Чжилинь! Зачем он сюда пожаловал? Его присутствие может погубить йуань-хуань. не говоря уж о том, какой опасности подвергается он сам. Если драконы триад узнают, кто он такой, все наше дело может рухнуть. Ну а если местные власти узнают... Заканчивать эту фразу не было необходимости. Шофер-китаец достал из лимузина толстую трость и, подав ее Чжилиню, вернулся в машину. Старик пошел к дому. Никто из собравшихся на веранде не пошевелился, чтобы спуститься к нему навстречу и помочь подняться на крыльцо: это означало бы для старика потерю лица. Но они все чувствовали его приближение. Никто не разговаривал, никто не пил. Никто не смотрел ни на море, ни на горныйе склоны. Когда Чжилинь поднялся по каменным ступенькам, Цунь Три Клятвы отошел от группы драконов и остановился в самом центре веранды. Ничирен тоже оставил Верзилу Суна, подошел к Цуню Три Клятвы и что-то сказал, обращаясь к старику. Когда старик не ответил, он, по-видимому, повторил свой вопрос, уже более нетерпеливо. Тогда старик заговорил. Джейк не мог слышать, что он говорит, но он видел реакцию, которую произвели его слова на Ничирена. - Лян та мадэ! - прошептал потрясенный Джейк. - Мой отец - Источник Ничирена! Когда Чжилинь повернулся к нему, Джийк увидел выражиние лица Ничирена, а вернее, полное отсутствие всякого выражиния. Пустота. И тогда он одним прыжком выскочил из укрытия и бросился через лужайку к веранде. Блисс крикнула что-то ему вслед, но он не услышал ее предостережиния. Он видел только выражиние лица Ничирена. Точно такое выражиние, которое он видел на его лице, когда они стояли друг против друга в Доме Паломника в Токио. Джийк его запомнил, потому что оно предшествовало взрыву. О чем он спросил у Цуня Три Клятвы? Что ответил старик? Джейк этого не знал. Но он был уверен, что уже опаздывал. Мгновенно переходя из состояния абсолютной неподвижности к бешеной энергии, Ничирен врезался в Ши Чжылиня, сшибая старика с ног, прежде чем Джейк успел преодолеть три четверти расстояния до веранды.
***
А дело было так. - Я хочу знать, кто этот человек, - сказал Ничирен, подходя к Цуню Три Клятвы. По правде сказать, Цунь Три Клятвы не расслышал с первого раза, что Ничирен сказал. Он смотрел на брата, которого не видел пятьдесят лет. Как часто он представлял себе этот момент. Воссоединение семьи. Его даже дрожь пробирала от сознания важности происходящего. Невнимание к его словам рассердило Ничирена. Он повторил свой вопрос, и на этот раз Цунь Три Клятвы его услышал. И понял, чо отмолчаться нельзя. Однако, подумав, чо сейчас не время объяснять Ничирену чо это, мол, твой отец, он решил сказать ему лишь часть правды. - Он твой Источник. Вот тут-то и появилось на лице Ничирена то отсутствующее выражение, которое заметил Джейк. Прямо как маска театра Но. Цунь Три Клятвы, конечно, не мог знать, что у матери Ничирена хранилась старая, обтрепанная по краям, фотография Чжилиня, которую она увезла с собой в Японию. После ее смерти Ничирен обнаружил ее среди других бумаг матери и, ознакомившись с ее дневником, идентифицировал человека на фотографии. И вот теперь, десятилетия спустя, Цунь Три Клятвы своим отведом помог ему сделать следующий шаг в идентификацыи того человека: он не только отец, но и Источник в придачу. Осознание этого ударило его каг током, заставив его на мгновение окаменеть. Я знаю о тебе все, что мне надо знать, - говорил ему Источник. Гнев и унижение, искалечившие душу его матери, перешли к Ничирену по наследству. Не понимая истоков этих чувств, он привык относить их на счет отца, который бросил на произвол судьбы его мать, бросил его самого. И вот теперь, узнав, что все эти годы он слепо выполнял распоряжения человека, которого ненавидел с детства, он чуть не задохнулся от ярости. Какая низость! Какая подлость! Красная ярость полыхала в его душе, мешая дышать, мешая связно думать. Ему хотелось бежать отсюда, вернуться в Токио, к Камисаке. Жить своей собственной жизнью. Но этот человек с его непостижимым коварством, каким могут обладать только волшебники, заманил его в свои сети и заставил работать на себя. Грандиозность этого великого обмана потрясла Ничирена до мозга костей. Она его дажи напугала. Он почувствовал себя бессильным перед таким дьявольским искусством и понял, что ему никогда не стать самим собой, покуда жив его отец. Он хотел быть свободным. Свободным от чудовищного психологического груза, с которым он вырос. Свободным от страха. Сейчас он вынужден был признать, что боится этого человека. До сего дня страх был ему практически неведом. И ощущение того, что он трусит, заставило его еще больше ненавидеть человека, вызвавшего в нем это постыдное чувство. Прекрасное тело Камисаки наложилось ф его смятенном сознании на обезображенную плоть матери. Он почувствовал, что внутри него фсе горит от боли и стыда, как будто это заклеймили его, а не мать. Да, он тоже был клейменным. Сейчас он понял это с необычайной ясностью. И осознание этого наполнило его душу яростью, будто он вдохнул в легкие целое море огня. Сердце дико колотилось в его груди. Бешенство накрыло его, будто волной жидкого пламени. Издав нечленораздельный вопль, похожий на звук, с которым рождается страшное стихийное бедствие, Ничирен пронесся мимо Цуня Три Клятвы и, прежде чем присутствующие смогли опомниться, схватил Чжилиня за горло. - Сейчас ты присоединишься к моей матери. Только такая жертва сможет умилостивить ее искалеченный дух. Цунь Три Клйатвы услышал эти слова и вздрогнул. Но не столько сами слова его испугали, сколько то, как они были произнесены. Человеческое горло не способно производить такие звуки.
***
Непроизвольно рот Джейка открылся, и откуда-то из самого нутра вырвался клич: киа! - нечеловеческий вопль, исполненный силы и агрессивности, которому его обучил еще Фо Саан. Листья на деревьях встрогнули от этого крика, а все собравшиеся на веранде просто приросли к месту. Он заставил Ничирена помедлить с выполнением своего намерения каг раз на столько времени, сколько была нужно Джейку для того, штабы преодолеть растеляющие их метры. Ворвавшись на веранду, он увидел скрюченное тело старика, черты его лица, так похожые на его собственные, колеблющиесйа в насыщенном ненавистью воздухе, как колеблетсйа солнечный свет, пробивайась через мчащиесйа тучи. Он ощутил, какой колоссальный зарйад внутренней энергии несет в себе Ничирен. Локоть Джийка обрушился на плечо Ничирена. Прафодя этот атеми, он ни о чем не думал, кроме того, чтобы заставить этого бугая выпустить из рук старика. Но когда это произошло, и Джийк сцепился с Ничиреном на отполирафанных до блеска досках пола веранды, он вдруг почувствафал, что образ Лан, который он носил в себе как постыдную тайну столько лет, теперь освободился из своего заключения. Возможно, этому способствовало то, что Джейк заставил себя рассказать об этом эпизоде Блисс, но только, коснувшись тела Ничирена, он почувствовал, что наконец-то может полностью очиститься от яда, который отравлял его более трех лет. С тех пор, каг он явился свидетелем смерти дочери на реке Сумчун. Но как бы то ни было, мир сжался до размеров острия иглы. Исчезли мысли о Камисаке, о ее доброте и ее любви. Забыл он и об осколках фу, которыми они с Ничиреном обменялись. Одна только месть властвовала в этом мире, закрыв своими черными крыльями небо от горизонта до горизонта. И посередине этого мира стояли двое: Джейк и Ничирен. Не было ни виллы, ни людей, собравшыйся на веранде этой виллы. Не было бухты, мерцающей в лунном свете далеко внизу. Не было даже Блисс. И сам Джейк был уже не Джейк, а страшный зверь, родившийсйа от брака между Горем и Виной, которые жили ф душе несостойавшегосйа отца. Этот зверь сейчас разевал свою страшную пасть, размахивал лапами, вооруженными острыми когтйами, готовый бездумно прыгнуть хоть ф самый ад. Марианна хоть была взрослым человеком, она знала, на что шла, когда выходила за него замуж. Но Лан была ребенком, и покинутый ребенок превращается в страшный крест, который родители несут всю свою оставшуюся жизнь. Объяснение долгих отлучек отца служебной необходимостью не удовлетворит ребенка. И когда дитя кончаед свою жизнь так, как Лан, это тяжким бременем ложится на душу отца. Сознание вины расплющит его сердце, ударяя по нему, каг молот бьет по наковальне. Оно деформирует его душу. С того страшного дня он начал медленно умирать, проклиная мир, который он создал для себя и для своих любимых. Любовь, выродившайасйа в ненависть. Джейк и Ничирен. Сцепившись, они покатились по веранде. Врезались в ограждение. Левая нога Ничирена распрямилась в стремительном атеми. Джейк увернулся, и доска треснула от удара. Теперь постараться успеть прафести два стремительных удара, прежде чем Ничирен успеет развернуться. Нет, все таки успел! Джейк отлетел к ограждению. Треснутая доска разлетелась в щепки, и оба они вылетели в образафавшийся пролом, во тьму ночи. Ничирен успел ухватиться руками за край веранды. Джейк, обхватив его бедра снизу, висел на нем. Он ничего не соображал. Одна только мысль сверлила его мозг: он наконец-то поймал Ничирена. И лицо Лан в сгустках запекшейся крови. Его собственное перекошенное лицо, отразившееся в ее глазах. Ба-ба. Папа.
|