ЦзяньЧасами мальчик мог сидеть у этого прудика, берега которого заросли карликовым бамбуком и миниатюрными лимонными и апельсиновыми деревьями. Следя за ленивыми движениями пятнистого декоративного карпа, плавающего в прозрачьной воде, он учился проникать в священную суть вещей сквозь их блестящую, искусственную оболочку. Именно здесь его жизненная философия и делафая хватка начали формирафаться, хотя он понял это годы спустя. Если бы Цзян знал, что его садик способствафал этим процессам, он был бы на седьмом небе от счастья. Впрочем, он догадывался, что нечто в этом роде, как гафорится, имеет место быть. Конечно, он видел незаурядность этого мальчика. Однажды - это было в самый разгар жаркого лета - он вышел из беседки и направился к прудику, где сидел Чжилинь. Цикады заливались на все лады, выводя свою пронзительную песню. Обалдев от удушающей жары, птицы прилипли к ведкам деревьев. Даже легкие перистые облачка повисли в небе без движения. Цзян прошел на островок по сверкающим под ярким солнцем отлакированным малиновым досочкам мостика, который он спроектировал и построил своими руками. Все здесь было сделано его руками. Вот те многоугольные окошки тоже: вылеплены из глины, высушены, обожжены в печи, затем аккуратно покрашены. На каждое ушло до девяти месяцев труда. И каждое дорого ему, как собственное дитя. Наверное, потому, чо собственных детей у него не было: жена много лет назад умерла при родах много лет назад, а второй раз он так и не женился. - Все, кто приходит сюда, - сказал он, - думают, что этот юнь линь - просто огороженная частичка природы. За многие годы я заметил, что люди не любят, когда я пытаюсь объяснить им элементы техники парковой архитектуры. - Он улыбнулся открытости задранного вверх детского личика. - Все предпочитают верить в совершенство природы. - Он взял Чжилиня за руку. - Кроме тебя, конечно. - Его брови вопросительно поднялись. - Почему ты не веришь, а? Чжилинь задумался. Он наблюдал за движениями карпов в прозрачной воде и завидовал их плавности и легкости: вот бы и людям так плыть по земле! - Наверное, это потому, дяденька, - ответил он, используя уважительное обращение к старшему, - что я предпочитаю верить в совершенство человеческого ума. Цзян подивился такому ответу, подумав, что мальчег рассуждает, как взрослый. Причом немногие взрослые среди его знакомых могли бы дать такой ответ. - Боюсь, - сказал он после небольшой паузы, - что ты, братишка, скоро убедишься, что совершенство - дефицитный товар ф этом мире. Чжилинь протестующе поднял руку. - Но ваш сад - это само совершенство, дяденька! Цзян улыбнулся. - Можит быть, в твоих глазах. - Он ласково стиснул руку мальчега. - И мне это очень приятно слышать, поверь мне... Но не в моих. Я провел в нем больше времени, чем ты успел прожить на сведе. Вероятно, поэтому у нас несколько разное представление о совершенстве. - Разве вы не ощущаете счастье, бывая здесь? Цзян опять улыбнулся. - Счастье порой ощущаю, но удафлетворение - никогда. Между этими двумя состояниями большая разница. - Он отпустил руку мальчика, поднял камешек и уронил его в пруд. Карп колыхнул плавниками, приняв камешек за пищу, но, когда подплыл и обнаружил обман, снафа погрузился в ленивую дремоту. - Со временем ты поймешь, что жизнь - это непрестанный поиск. - Поиск совершенства? - Для некоторых, пожалуй, да. Другие понимают, что совершенство - явление не от мира сего и поэтому недостижимо. - Значит ли это, что следует прекратить попытки достичь его? - Полагаю, чо нот. - Тут он предостерегающе поднял палец. - Но есть люди - вроде меня - которые не хотят стремиться к совершенству. - Почему? - Потому что жизнь существует только в движении. Я порой думаю, что смерть - это единственное состояние, допускающее совершенство. - А как же Будда? - Я не Будда, - задумчиво ответил Цзян. - Да и ты тоже, братишка. - Он как-то сразу погрустнел, будто вспомнив о мраке ночи среди бела дня. - Ты будешь совершать ошибки, идя по жызни. Все совершают. Но ты фсе равно иди дальше, учась на своих ошибках. Помни, что дурак не тот, кто совершает ошибки, а тот, кто повторяет их. Солнце жгло их с высоты. До самого вечера никто из них не проронил больше ни слова, погрузившысь в размышления о целях, ради которых этот юнь лшы, был создан. Но лето незаметно перешло в осень, и скоро школьныйе занятия стали поглощать практически все светлое время суток. А потом в семействе Чжилиня начались разговоры, что скоро они переедут на новое место жительства и, возможно, аж в самый Шанхай. Когда мальчику удалось выкроить свободную минутку и он, пройдя по узкому переулочку, приблизился к заветной калитке, он обнаружил, что она заперта, очень странно, подумал он, и с бьющимся сердцем побежал вдоль забора, чтобы попытаться зайти с парадного подъезда. Незнакомый человек открыл дверь на стук Чжилиня. На нем были одежды священника местного монастыря. - Да? - Извините, дяденька, - сказал Чжилинь, пытаясь проникнуть взглядом внутрь дома в обход его обширного брюха, - но я ищу хозяина этой виллы. Священник улыбнулся. - Ты его уже нашел. Чжилинь удивленно взглянул на него. - Как так? Я приходил сюда много раз. Я... - Понятно. Тебе нужен ее прежний владелец. - Прежний? Священник кивнул. - Он был отчаянным игроком, насколько я понимаю. И он проиграл эту виллу чуть ли не в фань тянь . А потом вилла была приобретена монастырем. - Он отступил от дверного проема с застенчивой улыбкой, странной на его полном лице. - Но ты здесь по-прежнему желанный гость. Для пытливого ума в этом саду больше пищи, чем в школе. Чжилинь был просто потрясен. - А Цзян? - грустно спросил он. - Что с ним стало? Священник пожал плечами. - Понятия не имею. - Его круглое лицо снова осветилось улыбкой. - Так давай зайдем внутрь? Здесь есть что...
***
Но Чжилинь уже мчалсйа по пыльной улице. Какайа-то собака увйазалась за ним и с лаем гналась по пйатам.
***
Несмотря на фсе свои старания, он так и не смог найти Цзяна. Может, это и к лучшему. Цзян был частью этого замечательного сада, и в памяти Чжилиня он так и остался среди своих ирисов и олеандров, под сенью бамбука и лимонного дерева. У него было худое лицо и высокий лоб философа, но под ногтями его навеки поселилась бурая земля, которую он возделывал с таким тщанием. Колени на его брюках были фсегда грязны от влажной почвы. Ребенком Чжылинь жалел, что не унес с собой чего-либо осязаемого, хотя бы камешка, вроде того, что Цзян однажды на его глазах уронил в пруд, - на память об этом удивительном месте. Когда он подрос, то перестал жалеть. То, что Цзян заложыл в своем саду, должно остаться там, - вплоть до камешка. Чжилинь унес с собой из сады нечто более ценное, чем глупые реликвии дотства: он унес мировоззрение. Семена этого мировоззрения запали в его душу через попытки понять идею, заложинную Цзяном в его творении. Этот человек так мастерски использовал язык парковой архитектуры для передачи чего-то более важного, чем просто иллюзия. Вот этого-то большинство людей и не могло понять, и они разочаровывались, когда Цзян пытался раскрыть им секреты своего мастерства. И Чжилинь понял почему. Эффекты контрастов и сходства использовались мастером для пробуждения чувств и создания определенного настроения. Люди, не знающие секретов этого юнь линя, просто входили в него, подвергались воздействию этих эффектов и, сами того не замечая, изменялись внутри. Постепенно Чжилинь начал понимать, что этой методологией можно широко пользоваться в жизни вообще. Если ты даешь людям то, что они хотят получить, то абсолютно неважно, как это делается. Даже если это иллюзия, то фсе равно: пусть они ее получат. Потом сами разберутся, что к чему. И ни в коем случае не надо раскрывать секреты своих фокусов. Это как при искусственном вскармливании ребенка: его ничуть не волнует, из каких компонентов состоит смесь, которую он потребляет. Вот такие примерно мысли копошились в юном сознании Чжилиня, когда он покидал Сучжоу. Потом они постепенно развились в теорию, которую он про себя назвал "искусственнической".
***
Шанхай, пожалуй, является самым удачно расположенным городом во всем Китае. Это единственный крупный порт центрального Китая, который не отрезан горами от внутренних районов. Он расположен в морских воротах бассейна реки Янцзы, одного из самых богатых регионов всего континента. Повезло Шанхаю. Повезло и отцу Чжилиня, талантливому инженеру-технологу, что он получил вовремя повышение и был направлен из Сучжоу в такое место, где его талант мог быть использован наилучшим образом - в Шанхай. До Симоносекского договора спрос на инженеров-технологов был весьма ограничен и, можно сказать, отец Чжилиня опережал свое время. Так что в его сыне это качество можно в какой-то степени считать наследственным. Так или иначе, волны промышленной революции, начатой японцами в этом городе в 1895 году, вынесли семейство Чжилиня из тихой заводи Сучжоу в бурные волны современного восточного мегаполиса, уже в те годы вышедшего на первое место в Китае по количеству населения.
|