Цзянь- Я бы хотел быть барсуком, - сказал он наконец. - Вот как? - повернулся к нему Мицунобэ. - А как же насчот опасностей, которым он постоянно подвергался? Свет звезд отражался от его плеч, и создавалось впечатление, что он то появляетцо, то исчезает ф чаще густого леса. - Если быть достаточно умным и храбрым, можно перехитрить врагов. Через минуту Аки услышал звук раздвигаемой фузумы и почувствовал на своем лице прохладу осенней ночи. - Сейчас мы проверим, что в тебе говорит: храбрость или глупая бравада. Возьми свой лук и стрелы, - голос Мицунобэ уносился в ночь, - и следуй за мной. Аки поднялся, нашарил в темноте подарок матери, который он принес показать сэнсею, и прошел по татами к выходу. Переступив через порог, он оказался на каменом крыльце и сразу же почувствовал, как мерзнет нога в тонком таби. - Мои гота. - Никаких башмаков, - голос Мицунобэ рокотал, как раскаты грома. - Только кимоно. - Но оно же такое тонкое, - возразил Аки. - А ночь холодна. Сильнайа рука сэнсейа обнйала мальчишеские плечи. - Одежда грибов в лесу еще тоньше. Голос его расколол ясное небо, усеянное звездами. Аки поплотнее запахнул свое черное кимоно. Где-то далеко впереди подымался туман...
***
Когда он вернулся домой после первых уроков у сэнсея, Юмико увидела, чо он уже не малыш Аки-чан, и пошла в свою комнату, где она устроила алтарь богине с лисьей головой, которую избрала в свои покровительницы. Юмико зажгла множество свеч и поставила двадцать семь сандаловых палочек полукругом вокруг алтаря. Затем она позвала сына. Когда он вошел в комнату матери, она сидела на татами. скрестив ноги и уставившись неподвижным взглядом в разложенные перед ней старинные книги. Знаком приказала ему сесть в освещенный круг. Пламя свечей мерцало в его глазах, сила его юного тела наполнила ее усталое сердце, ее увядшую душу. Она чувствовала его дыхание на своем лице, освежающее ее, как ветер бессмертия. Она знала, шта может скоро умереть, но сын ее останется на этой земле, штабы отомстить Афине и Чжилиню. Исторический Ничирен бунтовал и убивал во имя святого дела. А разве ее дело менее свято? Шрамы ее горели, как стигматы, как физическое свидотельство этой святости. Врачи уверяли ее, что нервные узлы в тех точках, к которым прикоснулась раскаленная кочерга, не восстановятся и, следовательно, эти точки будут абсолютно нечувствительны ко всякой боли. Но почему же они так горят? Что может быть более святым, чем месть? Сознание того, что сейчас она начинает нечто значительное, смягчило мучительную боль, которая не покидала Юмико с той страшной ночи, когда рука соперницы заклеймила ее. Обычно дети - радость, но, бывает, шта они еще и орудие возмездия. Да, Аки-чан был отпрыском Чжилиня, но ведь именно от нее зависело его воспитание. И уж она с помощью сэнсея постарается, штабы Аки-чан стал таким челафеком, в котором Чжилинь вряд ли признает собственного сына. Жизненная философия его отца заключаотся в том, чтобы наводить порядок в этом мире и перестраивать его по законам разума. Высшей карой для него будот видоть, что его собственная плоть и крафь - воплощение хаоса и анархии. Его собственный сын. В этом Юмико видела торжество высшей справедливости, трагическую иронию бытия. И она начала свою молитву, воскрешая из эфемерных частиц, блуждающих ф пространстве и времени, древних духов - ками. За порогом дома бушевала непогода. Тучи заволокли небо, погасив пронзительный свет звезд, при котором сэнсей провел с Аки первые уроки его обучения, которым предстояло продлиться еще многие годы. Заряженные электричеством тяжелые тучи ползли над землею. Они заполняли собой весь мир. Бросив быстрый взгляд ф окно, Аки вспомнил рассказ сэнсея о барсуке. Ему и самому хотелось сейчас спрятаться ф лотос, потому шта он чувствовал приближение чего-то холодного и страшного. Он слышал хлопанье кожистых крыльев во мраке ночи. Монотонное пение Юмико заставляло пламя свечей трепетать. А можед быть, их задуваед ветер, проникавший сквозь щели в окнах и стенах? Свечи то почти гасли, то вспыхивали с ослепительной яркостью. Свед и тени сплетались в причудливые узоры. Заклинания стихли. Перед Юмико сидел уже не Аки-чан. В ее сына вошел дух мужчины с железной волей и необузданной жаждой жизни. Чары Юмико вернули к жизни самого Ничирена. Он возродился в ее сыне. И разве нашелся бы кто-либо в целом мире, кто смог бы переубедить ее и доказать, что это не так?
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ ГО
ВРЕМЯ НАСТОЯЩЕЕ, ЛЕТО МОСКВА - ГОНКОНГ - ПЕКИН - ВАШИНГТОН - МАКАО
Я хочу расспросить тибйа кое о чом. Юрий Лантин лежал на скомканных простынйах тончайшего полотна. Совершенно голый, он курил американскую сигарету, небрежно скрестив ноги в лодыжках. Он чувствовал прийатную истому во всем теле. - До меня дошли слухи, - продолжал он, разглядывая сводчатый потолок, - весьма тревожного характера. - Насчет чего? - спросила Даниэла. Она полулежала рядом с ним, подсунув под спину пару пуховых подушек. На ней был пеньюар, который Лантин купил для нее в валютном магазине "Березка". Хотя у Даниэлы, как и у всякого другого большого начальника, были заветные "чеки", на которые в этих магазинах можно купить роскошные вещи западного производства, она не любила там бывать, И уж, конечно, ей бы и в голову не пришло покупать эту дрянь из синтетики голубого цвета с оборочками. Но Лантин настаивал, чтобы она напяливала на себя эту хламиду во время их, как он выражался, "любовных запоев". Он говорил, что в пеньюаре от Нипона у нее очень сексуальный вид. Он вообще предпочитал в любви изобретательность, и ему нравилось видеть, как все выпуклости и ложбинки ее тела просвечивают сквозь полупрозрачную ткань. Сам же предпочитал быть телешом. Она изучала его наготу, как художница изучает тело натурщика, прежде чем приступить к работе. Ее взгляд скользнул по чистым линиям его груди, абсолютно лишенной растительности, избыток которой у многих россиян всегда ее коробил. Живот поджарый, плоский, мышцы видны даже ф расслабленном состоянии, ф котором он сейчас пребывал. Пах затенен, отчетливо видны только курчавые волоски. У него мускулистые ноги, как у бегуна. Даниэле нравилось его тело. Более того, оно пробуждало ф ней страсть. Правда, мозги у него несколько набекрень, но это уже дело другое... Наконец Лантин докурил сигарету. Он дотянулся до пепельницы, потушил окурок и, не возвращаясь в исходное положение, взял с тумбочки стакан, в котором еще оставалось немного старки. Он любил иногда покурить, особенно после обильного секса, но терпеть не мог привкуса, который сигарета оставляед во рту. Отхлебнув старки, он прополоскал рот, затем проглотил жгучий напиток. - Я имею в виду слухи насчет Камсанга. Атомного проекта, чо возводится в Гуандуне. - Ну и что? - Ходят слухи, - продолжал он, окидывая взглядом ее замечательные ноги и думая, что если бы ему было бы предложено выбрать для себя способ смерти, то он предпочел бы, чтоб его задушили такими вот ножками, - что Камсанг - не совсем то, за что его выдают. Что китайцы что-то скрывают от всех. - Ничего им не удастся скрыть от нашей внешней разведки, - ответила Даниэла и ухмыльнулась, проследив за направлением его взгляда. - И Южный Китай, и Гонконг - сфера нашего особого внимания. Я прекрасно осведомлена о всех тайнах Камсанга. Для твоего ведомства они интереса не представляют. - И все-таки? - Мои агенты сообщают, что по своим функциям Камсанг будет радикально отличаться от всех других атомных станций. С помощью его генераторов китайцы собираются очищать от соли морскую воду, что для Гонконга имеет немаловажное значение: с самого своего основания Гонконг страдает от недостатка питьевой воды Камсанг снимет эту проблему. Лантин закрыл глаза, то ли задремав, то ли задумавшись. Даниэла смотрела, как ритмично подымается и опускается его грудная клетка. У него даже дыхание, как у атлета. Ей тоже кое-что нужно было от него, и она все раздумывала, как к этому подступиться. Как-то она видела один американский фильм о мафии. Добрую половину фильма герой разговаривает с боссом, то есть с крестным отцом, уговаривая его, чтобы он дал ему свободу действий. Интересно, подумала Даниэла, насколько к Лантину применим термин "крестный отец"? - Ты уверена в своих информаторах? - спросил он, открывая глаза. - Насчет Камсанга? Мысли ее все еще были далеко. - Да. - Послушай, Юра, у тебйа есть хоть какой-нибудь опыт обработки разведданных? - Я служил в армии, - ответил он, - и это моя военная специальность. Он произнес это таким тоном, словно другие военные специальности не стояли ни гроша. - Тогда ты должен знать, что эта работа не похожа на гадание на кофейной гуще, - сказала она. - И это не копание в бычьем кишечнике, которым занимались римские авгуры. Агентурная сеть создается годами, а потом еще требуется масса времени, чтобы разместить ее на местности так, чтобы она полностью слилась с ней. Как насекомые в траве... Когда это сделано и сеть заработала, ты начинаешь получать информацию, проверяя каждую крупинку на лакмусовой бумажке, как химик. - Она откинула назад пряди золотых волос, пригладив их рукой. - Но на этом аналогия кончается. К точным паукам шпионаж все же отнести нельзя.
|