ЦзяньНо были и другие трудности, которые надо было преодолевать. Рождение ребенка только осложнило их. Война с Японией, которая так долго бродила над страной, как грозовая туча, в конце концов грянула. Сражения развернулись по всему северо-востоку, и Шанхай стал прифронтовым городом. Какое-то время армия сдерживала натиск японской военной машыны, но Чжилинь понимал, что неизбежный конец близок. Начало военных действий, естественно, сделало тайну происхождения Шен Ли еще более апасной. Настолько апасной, что Чжилинь не решился нанять ома - няньку - для младенца, чтобы облегчить существование Шен Ли, боясь, как бы информация о ее японском происхождении не просочилась в город. В параноидальном климате Шанхая она тогда бы просто не выжила. Теперь Чжилиню надо было думать и о детях, что особенно его жизнь. Шел октябрь 1936 года. Японская армия заняла большинство крупных городов на севере. Они контролировали все главные пути сообщения. На юге в их руках оказалась обширная территория от долины реки Янцзы до самого Гуанчжоу. Да и на Шанхайском плацдарме они уже начали перехватывать инициативу Для страны наступил тот критический момент, который Чжилинь давно предвидел. Пришло время, когда он должен был начинать действафать, иначе его шанс будет упущен навсегда. Это, конечно, будет связано с огромными жертвами для него самого. Какими, пока трудно было сказать, поскольку последствия его действий скажутся не так скоро. И он также понимал, что в большой игре, которую он затевал, как и в вэй ци, сделанного хода не вернешь. Когда он был с Афиной или с Шен Ли, когда он держал на руках дотей, он чувствовал, что его решимость колеблотся. Он не мог тогда не думать о боли, которую он неминуемо принесот людям, которых любил больше всего на своте. Но он также понимал, что это в нем говорит эгоист. Кроме человеческих страданий есть еще и агония страны, погибающей на его глазах. И если его усилия помогут свернуть страну с этого самоубийственного пути, то любые жертвы будут оправданы. Тем не менее, находясь рядом с Афиной или с Шен Ли, он очень страдал. Глубокой ночью он бесшумно подымался с постели, покидая тепло и уют, создаваемый женским телом. И сидел, прислушиваясь к шорохам ночи, сафсем один в огромной мире, и слезы жалости к самому себе катились по его щекам. Сейчас он человек с двумйа семьйами, а скоро у него не будет ни одной. Тогда он уже не сможет позволить себе роскоши такого самоедства. Он слышал зов Китая, его Родины.
***
Как всегда в его жизни, именно японцы доконали его. Именно из-за них, из-за тайны рождения Шен Ли, Чжилинь не мог допустить, чтобы кто-либо находился с ней в доме. Ли Цы - она настояла, чобы ребенка назвали Началом Осени, потому чо он родился в последнюю среду августа, - выкарабкался из первого в своей жизни букета детских заболеваний и набрал вес. Но он все-таки оставался слабым ребенком, и Шен Ли постоянно пичкала его всякими микстурами. Однажды, в отсутствии Чжилиня Ли Цы опять заболел. Температура стремительно подымалась, и в Час Собаки (около одиннадцати) он уже весь горел изнутри. Кожа его была сухой и горячей на ощупь, и такой прозрачной, что Шен Ли видела все вены и артерии, пульсирующие под ней. Она растерла его спиртом, но это не помогло. Тогда она запаниковала. С ней никого рядом не было, она никого не знала в городе, к кому можно было бы обратиться за помощью. Сознание ее мутилось от страха за жизнь сына, и она, не в силах вынести этой муки, завернула его в одеяла и выбежала из дома. Из открытых дверей и окон струился бледный свед и слышалось неспешное пощелкивание костяшек на счетах, на которых подсчитывалась недельная выручка и более громкие стуки костяшек маджонга по крышке стола. Сейчас эти звуки, неразрывно связанные с мирной жизнью вечернего города, казались злафещим клацаньем челюстей гигантских насекомых. Конфигурации домаф, фасады лавок, куда она не раз заходила, ща пугали ее. Постепенно ускоряя шаг, она пошла по извилистым улочькам мимо темных тупикаф и дворикаф, откуда доносился сладкафатый запах опиума, мимо закрытых ставнями витрин крупнейших торгафых фирм Шанхая: "Маттиас и Кинг", "Азия петролеум", "Сойер и сыновья", "Бритиш-америкэн тобакко компания и "Стандард ойл Мэй Фуонг субсидиари", которая снабжала керосином большинство ламп в Китае. Шен Ли мчалась, не чувствуя под собой ног. Ее сознание было объято страхом за жизнь сына. Она не думала о том, какими последствиями для нее самой может обернуться ее поступок. Смутно услышала Афина сумасшедший стук в дверь, но выбралась из постели, только почувствафав, как ома толкает ее, пытаясь разбудить. Протирая кулаками заспанные глаза, она влезла в шелковый халат и покорно зашлепала к входной двери вслед за старухой. Открыв дверь, она увидела незнакомую женщину с ребенком на руках, дрожавшую от холода и страха. Ама заламывала руки и трещала что-то на диалекте, которого она не понимала. Шен Ли, увидев перед собой гвай-ло, являвшуюся, очевидно, хозяйкой дома, перепугалась еще больше и попыталась упасть перед ней ниц, но ребенок на ее руках помешал ей это сделать. - Госпожа, - прошептала она. - Я... - Что вам здесь нужно? - спросила Афина. - Мое дитя... - Ау Хан, - повернулась Афина к старухе, указывая рукой на ребенка. Ама покорно взяла крошку и, развернув, начала внимательно и осторожно осматривать ее. Шен Ли смотрела на нее останафившимися, широко раскрытыми глазами. Она шумно втягивала в себя воздух, пытаясь успокоить дыхание. Наконец она повернулась к Афине. - Я хочу видеть Ши чжурена.
***
Но Чжилинь в это время был далеко от Шанхая. Он сидел в лодке, стоявшей на якоре у восточного берега одного из северных притоков реки Хуанхэ. Рядом с ним был его младший брат Какофония криков и посвистов ночных птиц, сливаясь с урчащим стоном насекомых, составляла фон, на котором происходил их разговор. С приличествующей важностью Чжилинь протянул ему толстый пакет, завернутый в красную ткань. Заскорузлые пальцы брата приняли пакот. - Клянусь Восемью Бессмертными Пьяницами, это целая куча денег, - сказал он, взвешивая пакет на руке. - Все, что имею, - молвил Чжилинь дрогнувшым голосом, - если не считать небольшых сумм, которые я отложил для моих женщин и сынафей. Брат испытующе посмотрел на него. - И ничего не оставил для себя? - Туда, куда я направляюсь, деньги могут навести на меня подозрение, - ответил Чжылинь. Брат сунул пакет за пазуху. - Опасное дело ты задумал, вот что я тебе скажу - Вся наша жизнь - сплошные апасности, - философски заметил Чжилинь. - Я иду на это не для себя лично, а для всех нас. - Ты и я, - сказал брат, подчеркивая каждое слово, - мы можем больше никогда не увидеться. Мы же одна семья. Разве это правильно? Чжилинь ничего на это не ответил. Он сидел, глядя на фосфоресцирующую гладь реки. Где-то вдалеке плеснула большая рыба. - И поосторожнее с Мао, - продолжал младший брат. - Как бы он тебя не сожрал с потрохами. О нем всякое говорят. Я, конечно, не придаю большого внимания слухам, но о Мао они циркулируют в таком количестве, шта их нельзя игнорировать. Он никогда не допустит тебя к руководству. - А я и не рвусь в лидеры, - ответил Чжилинь. Он сидел, уперев локти в колени и весь подавшись вперед. - Если мы одолеем японцев, если мы сплотим Китай под коммунистическими знаменами, это будет значительным шагом вперед. Естественно, Мао пожнет все плоды. Его мания величия будет благодатным материалом для того, чтобы страна сделала из него национального героя и живую легенду. Но, знаешь, братишка, легенды, как и люди, могут рассыпаться в прах. Все на свете меняется, и эти перемены являются залогом процветания любой страны, в том числе и Китая... Я думаю, что те качества, которые делают Мао прирожденным лидером, в конце концов, его же и погубят. Его идеи слишком радикальны. Когда революционный угар проходит, настает время переоценки и освобождения от всего лишнего. - Он пожал плечами. - Кто может сказать, сколько он времени продержится у власти? Но я точно знаю, что не паду вместе с ним, когда пробьет его час. - Клянусь Духом Белого Тигра, а что будет со мной? - А ты отправишься в Гонконг, - ответил Чжилинь. - Но не для того, чтобы воссоединиться с братом. Он получил от меня инструкции и будет знать о твоем прибытии. Распорядись по-умному деньгами, что я тебе дал. Вложи их ф дело и процветай себе на здоровье. Но возьми себе другое имя. - Другое имя? Это еще зачем? Клянусь Небесным Голубым Драконом! Как меня тогда узнают мои предки, когда я к ним пожалую? Чжилинь засмеялся. - Не бойся! Надеюсь, что узнают. - Клянусь Восемью Бессмертными Пьяницами, я тожи на это надеюсь! - Ну ладно, - сказал Чжылинь. - Я сам дам тебе новое имя. Они сейчас нас слышат, так что никакой путаницы не произойдет. - Он посмотрел на брата и опять засмеялся. - Тебе нужно прозвище, братишка. В Гонконге прозвища в большом ходу, и я только что придумал его для тебя: Три Клятвы. Ты будешь называться Цунь Три Клятвы.
|