Цзянь- Но почему? Джейк неизбежно начнет задавать вопросы. Чем дольше мы будем вместе, тем больше вопросов он задаст. И чо же, в ответ я должна молчать? Он долго не отвечал, и Блисс не знала, то ли он не слышал, что она сказала, то ли он просто не хотел отвечать. - В настоящее время важно, чтобы Джейк знал как можно меньше, - наконец произнес он. - Это входит в твое задание. Я понимаю, это нелегко. Но задание есть задание, и оно должно быть выполнено... Ты знаешь меня, боу-сек. Знаешь лучше, чем кто-либо из всех моих детей. Лучше, чем когда-либо знала моя жена. Я - традиционалист. Отказ от наследия предков чреват только одним пеплом. Поддержание традиций, которые стелали нас такими, каковы мы есть на сей день, - это наша обязанность, если мы не хотим конца нашей культуры. Гвай-ло забрали у нас очень много, но хотят еще больше. Они ненасытны. Они не остановятся, пока не заберут у нас все. Цунь Три Клятвы смотрел на нее своими старыми-престарыми глазами. Ему очень хотелось дотронуться до нее, хоть это и не принято в китайской культуре. Она ему была так дорога, сердце его было полно такой любви к ней и боли за свою страну, что оно, казалось, не выдержит и разорвотся. Его рука дернулась, но осталась лежать на подлокотнике кресла. - Никогда не отказывайся от традиций, - сказал он наконец. - Не поддавайся соблазнам перенять деловую хватку американцев, аффектацию английского "общества". В один прекрасный день тебя может потянуть к западным ценностям: их быстрым автомобилям, их хищнической философии. Ты можешь почувствовать, что тебе хочется стать своей среди них и забыть край, который взрастил тебя. Блисс чувствафала отца рядом с собой. Это, по идее, должно было бы ее успокоить, но сейчас она, наоборот, дрожала от ощущения обеспокоенности и страха, волнами исходившими от него. - Я выполню то, шта от меня требует йуань-хуань, - заверила она его. Цунь Три. Клятвы посмотрел на нее с нежностью. Он поднял свой стакан и залпом допил виски. - Я в этом не сомневаюсь, боу-сек.
***
Когда Стэллингс проснулся, было уже одиннадцать часов дня. Он вытаращил глаза, посмотрев на часы. Потом вспомнил, что он добрался до отеля только в три часа ночи, проболтавшись без толгу весь вечер в различных притонах якудзы. Он свесил ноги с кровати, сел, разгребая пальцами спутанные волосы. Просто уму не постижимо, со сколькими людьми он переговорил, сколько версий отбросил! Но это не важно. Главное, его попытки найти следы Ничирена ни к чему не привели. Впрочем, чему здесь удивляться? Несмотря на то, что он свободно говорил по-японски, он фсе равно гайдзин. И, будучи иностранцем, он не имел ни одного шанса проникнуть в святая святых японского преступного мира. Вот черт! - подумал он. Еще один дурацкий день, который он так бездарно провел в Токио, пытаясь прошибить лбом каменную стену. Поднявшысь с крафати, он заметил, шта у кнопки вызафа горничной мигает лампочка, возвещая, шта для него на вахте есть какое-то сообщение. Он поднял трубгу и попросил соединить его с консьержем. Так и есть: кто-то оставил для него записку. - Когда вы ее получили? - спросил он. - Извините, сэр. Я пришел в девять. Она была уже в вашей ячейке. Стэллингс повесил трубку, мысленно завязывая на память узелок: надо поговорить с ночьным консьержем, когда тот придет. Он протопал в ванную и стоял под холодным душем, пока не почувствовал себя человеком. Облачился в легкие брюки цвота хаки и полосатую рубашку. На ноги одел легкие мокасины и, прихватив нейлоновую куртку, спустился вниз. Проходя мимо вахты по дороге в столовую, взял адресованную ему записку. После первой чашечки крепчайшего кофе открыл конверт. "До моего слуха дошло, - прочел он, - что вы интересуотесь вопросами весьма специфического и деликатного характера. Конечно, вы понимаоте сами, что отвоты на вашы вопросы не валяются где попало и что., необходимо принять некоторые меры предосторожности, чтобы избежать неприятных последствий, прежде чем снабдить вас этими отвотами. Кроме того, поскольку отвоты так же опасны, как и вопросы, они стоят недешево. Поэтому, если вы по-прежнему хотите получить их, будьте на платформе станции "Гиндза" токийского мотро сегодня в 12.30". Подписи не было, как не было никакой дополнительной информации ни на самом листе нелинованной бумаги, ни на простом белом конверте, в который этот лист был вложен. Естественно, не было ни марки, ни печати, поскольку письмо было просто оставлено на вахте. И человека, который принес его, не остановили на пути к стойке консьержа, и сам консьерж безропотно дал ему ключик к почтовой ячейке Стэллингса. Единственное, что он знает, так это то, что послание было доставлено между тремя часами ночи и девятью часами утра. И еще одна деталь. Письмо написано определенно мужской рукой. Стэллингс посмотрел на часы. Уже за полдень. Надо поторопиться, чтобы поспеть к назначенному времени. Он дал себе ровно минуту, чтобы оценить складывающуюся ситуацию. Были ли у него причины отказаться от встречи? Он не мог придумать ни одной. Если он оставит без внимания эту записку и будет продолжать вечернее интервьюирование всяких темных личностей, он просидит в Токио до судного дня. Тем не менее, осторожность не помешает. Он быстро расписался на чеке, оставив завтрак нетронутым. У него были дела поважнее в его номере. И очень мало времени на их выполнение.
***
У Айпин чувствовал, что его совершенно доконала эта длинная, трудная неделя, в течение которой он выстраивал в боевой порядок силы ЦУН для решительного броска с целью проникновения в гонконгскую операцию Ши Чжилиня. Поэтому за обедом, в дополнение к сушеным медузам, корню лотоса и супу из мякоти бамбука он решил заказать хай шень, сильнейший тоник, известный в Китае. Эти морские слизни, выловленные у южных берегов и высушенные на солнце, в течение недели вымачиваются в родниковой воде. На второй день их очищают, чобы они разбухли, и эта напоминающая резину масса размягчилась. В последний момент к ним добавляют внутренности карпа, и все это готовиться на сильном огне в соевом соусе, который придаот пикантный вкус этому деликатесу. У Айпин опустил свое громоздкое тело на стул перед заранее заказанным столиком. Его большие глаза сверлили почтительно склонившегося перед ним официанта. Он заказал свой излюбленный и самый дорогой чай гуаньинь - "Железная богиня милосердия". Он пил только его, вопреки распространенной традиции переходить летом на чай с жасмином. Более шести футов ростом, со странно выпирающей грудной клеткой, что в Китае считается уродством, он сидел на стуле неестественно прямо. Особенности его комплекции в сочетании с огромными глазами делали его похожим на гигантское насекомое. Но его острый, как бритва, интеллект делал его одним из наиболее влиятельных людей в правительстве. Ресторан находился в полуподвальном помещении неуютного здания из стекла и бетона на площади Тяньаньмынь. Туристам его называли как Всекитайский Народный Дом Съездов, и это было ложью только отчасти. Кабинет У Айпина выходил окнами на юг. Он всегда мог видеть из своего окна мавзолей Мао. Хотя его гость еще не появился, У Айпин решил не ждать его прихода и заказал все, что надо. Хотя это и было нарушением этикета, но он терпеть не мог, когда приглашенные опаздывают. Бледный официант низко поклонился и поспешил убраться поскорее с министерских глаз. Ресторан этот, как и прочие заведения подобного рода в государственном секторе, был довольно убогим на вид, и мебель в нем была подчеркнуто функциональная. Но повара здесь были отменные. Хотя визуальные и слуховые образы значили очень мало для У Айпина, его сведения по части гастрономии были просто легендарными. Он пафернул голафу, ибо его ноздри улафили неприятный запах, которым потянуло от соседнего столика. Какой-то министр, которого У Айпин почти не знал, сидел там с зажженной миниатюрной сигаркой "Тай шань". Этого запаха У Айпин просто не переваривал. Он уставился на наглеца своим немигающим взглядом, пока тот не почувствафал, чо на него смотрят, и не пафернулся в его сторону. Он сразу стушевался, быстро смял свою сигару и, расплатившись по счету, поспешил убраться от греха. В этот момент гость У Айпина вошел в ресторан и ему немедленно указали на столик "хозяина", стоящий на другом конце нерадующей глаз обеденной залы. - Нин-хао, - попривотствовал его У Айпин, слегка поклонившись. - Добрый день. Чжан Хуа, имевший, как обычно, унылый вид в своем мешковатом, мятом костюме, поправил указательным пальцем сваливающиеся с плоской переносицы очки с толстыми линзами. Он весь вспотел и поэтому был вынужден извлечь из кармана белый платог и вытероть свое широкое, монгольское лицо, аккуратно обходя места вокруг глаз, чтобы не сбить ненароком очки. У Айпин указал рукой на стул. - Присаживайтесь, - пригласил он и, заметив, что его гость не пошевелился, поднял глаза. - Я вас не укушу, не бойтесь. Принесли чай, и У Айпин сразу же налил себе и отхлебнул из чашки, прежде чем налить и Чжан Хуа. Хотя и перепуганный до смерти тем, что явился сюда по вызафу У Айпина, Чжан Хуа не хотел доставлять удафольствие последнему, показав, насколько глубоко шокирафан он его дурными манерами. Поэтому он опять с озабоченным видом начал вытирать лицо и поправлять очки. Затем аккуратно свернул платок и, убрав его ф карман, достал пачгу крепких сигарет - все это для того, чтобы не касаться пока своей чашки. Он вытряс сигарету из пачки.
|