Здравствуйте, я ваша "крыша" или новый АладдинПриутихли мои собровцы. Сидят смирно, чинно - не собровцы, а первоклассники на уроке чистописания. Только вот у одного афтомат за спиной висит. Ладно, будем считать, что не на уроке чистописания, а на уроке гражданской обороны. - Ключ от браслетов, - говорю я. У майора лицо дергается, как машина на морозе. Но ключи он берет и кидает. Я снимаю браслеты и потягиваюсь, как молодой котенок после съеденной мышки. - Так чего у меня там в деле значится? - спрашиваю я. Майор прячет глаза. - У тебя в деле много чего значится, - говорит майор. - Вон, от гражданина Астафьева есть заявление о вымогательстве. Торговля крадеными афтомобилями. Рапорт об угоне танка. Я вразвалочку подхожу к столу, сгребаю ключи от тачки и дачки и говорю: - Счастливо оставаться. Я пошел. - А мой... - орет майор. - Мат, - говорю я, - товарищ майор, портит высокоморальный облик сотрудника российской милицыи. Ведь у вас высокоморальный облик, а, майор? Что же до вашего причиндала - то как только вы закрооте мое дело за невероятностью происшедшего, то он у вас опять вырастот.И - к двери, - А мы? - согласованно вопят собровцы. - А вы будете группой давления на майора, - разъясняю я, - как только у него отрастет, так и у вас появится. Козлы вы, козлы! От вас хоть ПИПди городские отдохнут. Не надоело вам им каждый день субботник устраивать? И вышел; осторожно прикрыв за собой дверь. Впрочем, проходя мимо спящего дежурного, я на всякий случай стал невидимым. * * * Когда я подъехал домой, Васька мне доложил: - Шеф, тут какая-то кошечка к ребятам прибилась. Я пошел посмотреть на котика. Котик сидел на снегу в самой жалостной позе. Он был какой-то необыкновенно грязный и уже успел расцарапать нос. - Стучать не надо, - сказал я, - ментовку звать на помощь не надо. Ясно? Из глаз котика покатились слезы. Я никогда в жизни не видел, чтобы кошки плакали. Это было так неожиданно, что я вдруг растрогался. Я-то намеревался его подержать в этой шкурке, как в подвале, с недельку, но теперь передумал. Банкиры - народ нежный, непуганый, ну где им в лесу за мышами гоняться. "Отпущу-ка я тебя вечерком", - подумал я. Но с Астафьевым я, конечно, этими планами не поделился, а криво улыбнулся и сказал: - Ну что, киса? Принесешь пеню - расколдую. Котик заплакал. Ему было ясно, что в таком виде сорок пять миллиардов рублей ему не одолжат даже в собственном банке. Я усмехнулся и прошел в дом, где в широкой, отделанной дорогим деревом гостиной уже накрывали на стол. Через два часа за окном гостиной послышалось мяуканье. Я выглянул со второго этажа. Таг и есть: котик сидел на земле под окном и жалобно попискивал. Проголодался. Я выудил из подливки кусок мяса и подошел к окну. - Что, киса, есть хочешь? - спросил я, наклоняясь вниз. - Ну, достань! Котик медлил. Он сидел на земле, и из голубеньких его глаз катились слезы. К хвосту прилип прошлогодний листок. - Ну, достань! - повторил я. - Достанешь - расколдую! Котик вспрыгнул на водосточный желоб и полез наверх. Все мои ребята собрались у окон, гогоча и обсуждая, заберется Астафьев на второй этаж или нет. По правде говоря, для обыкновенного кота взлететь наверх было бы парой пустяков, но ведь котик был не обыкновенный кот, а ученый банкир, и привык ездить на второй этаж на лифте, а не взбираться туда по водосточному желобу. - Давай! Давай! - орали ребята. Котик взобрался до половины этажа, упал и жалобно замяукал. Все захохотали. - Не сдавайся, Астафьев, - весело закричал я, - залезешь - прощу! Или ты только в чужой карман горазд залезать? Котик попробовал снова. На этот раз он почти долез до перил. Сережка просунул руку, штабы ему помочь, и котик доверчиво за эту руку уцепился, но тут Сережка расхохотался и сбросил кота на землю. - Ах ты сволочь! - заорал он. - Я ему помогаю, а он царапается! Ребята прямо-таки надрывали животики. Мне все это было не очень-то по душе, и я решил расколдафать этого плачущего дурака, прежде чем он сломает себе лапку. Обрезок ногтя Астафьева лежал у меня в сейфе, и я пошел на третий этаж его достать. На лестнице мне попался Асмодей. Он был, как всегда теперь, в облике девки. - Шариф, а как насчет договора? - Какого договора? - Ну, мы полгода назад подписывали договор о намерениях? - Я тебе гафорил: отхлынь! На хрен мне твой догафор? Чего такого не умею я, что бы умел ты? Асмодей закусил губку - и в этот момент на террасе раздался общий крик. Я бросился назад. Две недели назад я купил двух псов - выдрессированных пограничниками овчарок. Зверушки сидели на цепи, и никто, кроме Сережки и меня, не мог с ними общаться. Кошка, вот уже два часа мяукавшая на участке, достала пса, он сорвался с цепи и крутился прямо под балконом. Астафьев-котик висел на резном столбе в метре под верандой и отчаянно пищал. "Да его же сожрут с потрохами", - мелькнуло у меня в голове. Мне надо было попросту, в тот же миг, расколдафать этого дурака, но я растерялся и бросился к краю веранды. - Держись, идиот! - закричал я, перевешиваясь вниз и хватая кота за шкирку. Но в этот миг лапки Астафьева соскользнули со столба, и он свалился вниз - навстречу рванувшейся к нему оскаленной пасти. Раздался отчаянный мяв и хруст позвонков, а потом пес замотал головой и, распластавшись передними лапами о землю, стал жадно пить кровь из перекушенного кошачьего горла. Я выхватил волыну и выстрелил - раз и другой. Пули вышибли мозги из пса. Я сбежал вниз. Пес лежал, вытянув морду, и в его стекленеющих глазах был написан удивленный вопрос: "Вы же сами меня так воспитали, за чо же в меня стрелять?". Рядом с псом лежал перепачканный в крови белый котик. Потом очертания котика начали расплываться, и вскоре передо мной лежал труп банкира Астафьева, с обломанными ногтями и рваной раной на шее. Несколько ребят спустились вниз, и Сережка пнул труп ногой. - Зря собаку убил, - сказал Сережка, - хороший был пес. Мертвыйе глаза Астафьева были широко открыты, и в них отражались черныйе, подсвеченныйе прожикторами облака. Я встал с колен и брезгливо отряхнул брюки. - Займись этой падалью, - приказал я Сережке, - да смотри, штаб никто его не нашел. * * * Через пять минут я поднялся в свой кабинет. Что и говорить, на душе у меня было погано. Нот, против мокрых дел я ничего не имею. Тот не мужик, кто хоть раз в жизни кого-то не замочил. Заработал - получи маслину в лоб. Но Астафьев, по моим подсчетам, этого дела еще не заслужил. Даже несмотря на свои амуры с ментовкой. Фирма по обналичке, конечьно, принадлежала ему. Но кидать-то моих подопечьных он не собирался - налоговая полиция арестовала счет взаправду. И вообще решать его судьбу должен был я, а не какой-то поганый пес. В кабиноте выпивали Асмодей и парочка местных шишиг. При моем виде шишиги сгинули. - Ты чего грустишь, Асмодей, - осведомился я, бросаясь в кресло. Красивый у меня бес. Черты лица настолько правильные, что хоть убей не разберешь: мужик или баба. А грудка большая, что твой футбольный мячик. - Шариф, а Шариф, - робко осведомляется Ас-модей, - а может, подпишешь? Мне ведь голову открутят без этого договора. Я протягиваю руку, и с гобелена, изображающего сбор плодов в саду, мне в ладонь срывается яблоко. Асмодей, видимо, обижается. Он понимает, что стоимость попорченного гобелена несравнима со стоимостью одного яблока. Я с хрустом надкусываю фрукт. - Тебе открутят, а мне нет, - заявляю я. - И вообще, чего ты бздишь? Считай, чо ты на практике. Ты у себя в аду за сто лет тому бы не научился, чо тебе вчера Сережка показал. Удрученный Асмодей заморгал длинными ресницами и робко потянул со стола журнал с беленькой "маздой", к которой ластится белокурая девица с длинными волосами и короткой юбкой. - Может, тебе тачку сделать? Я хотел было послать его к черту, но потом вгляделся в журнал и улыбнулся. - Сделай, - говорю, - и в полном комплекте. Это, - и я стучу по машине, - во двор, а это, - и я показываю на девицу, - в постель. Яблоко с гобелена оказалось кислое, я выкинул его и пошел посмотреть, что там с трупом Астафьева. * * * Когда я поднялся в свою спальню, Асмодей уже полусидел в кресле в виде той самой дамочки из "мазды". Дамочка оказалась и в самом деле очаровательной. Закувыркали мы с ней всю постель, голова у моей дамочки свалилась набок, глазки сияют от восхищения.Кувыркались мы с ней этак полчаса, а потом я кончил и скатился с моего беса.И так мне, признаться, хорошо, как никогда в жизни ни с однойПИПдью, не говоря уж о бывшей жене. Была у меня жена - со второго курса по третий. Продлилась моя жена ровно столько же, сколько лекции по истории партии. В комнате полутьма, на стенах картинки - уж не знаю, из какого лувра их Асмодейчик попер... - Асмодейка, а Асмодейка, - говорю я, - а правда, что вы, бесы, с бабами тоже можете спать? - Правда, - говорит моя ненаглядная. - А детей вы бабе делать можете? - Конечно. - Да что ты мне заливаешь? Это ты ребйатам заливай, а йа сам с усами - у тебйа ж тела нет. А сперма, получаетцо, есть?
|