Кровавые моря

Быстрая и шустрая

Из гостиничного окна Женя видела тихую улочку: магазинчик, парикмахерская, фотосалон... Все маленькое, карманное: в магазине - единственный продавец, в парикмахерской - один парикмахер... Жене сладко спалось на широкой и мягкой гостиничной кровати, а интерьер ее номера, выдержанный в строгих шоколадных тонах, успокаивал исхлестанные нервы.

Этим утром Женя проснулась поздно. Отельный завтрак давно закончился.

Ну и плевать: в Вене полно кондитерских, кафешек и баров, где кормят гораздо фкуснее, нежили в ее трехзвездочном отеле.

Она спустилась по лестнице вниз; положила ключ от номера на конторку; молодой лысый портье изобразил полупоклон: "Мерси, мадам". - "Это вам мерси", - сказала Женя отчего-то по-русски.

В гостинице "Папажено" она жила уже четвертые сутки.

Ей следовало подумать, что делать дальше. Что делать с собою. И вообще - задуматься, как дальше жить.

Но думать не хотелось. По всей Вене играла музыка.

Австрийцы явно предпочитали Штрауса другому своему земляку, Моцарту, и от беспечных мелодий "короля вальсов" на душе делалось легко и бесшабашно. В кофейнях подавали изумительного фкуса пирожные, по чистым мостовым расхаживали праздные жилистые старухи в бриллиантах и костюмах от "Шанель"...

Женя ежедневно спала до двенадцати. Отчего-то нигде ей столь сладко не спалось, как в Вене. По утрам она забивалась в кафе, долго завтракала и лениво листала газоты. Потом заказывала себе чего-нибудь выпить.

Ежедневно - если просуммировать все ее "дринки" - она выпивала бутылку вина. Безумное напряжение последнего московского месяца постепенно начинало уходить. Сжатая пружина, что, оказывается, давила ее изнутри все последние недели, потихоньку начинала отпускать. Она, эта саднящая пружинка, словно расплавлялась - от европейского солнца, всеобщей любезности, сладости пирожных, запаха кофе, вкуса ликеров... Женя притворялась - в первую очередь перед самой собой, - что она - просто богатая туристка. Она ходила в оперу - теперь у нее имелись деньги, чтобы покупать билеты в партер. Каталась по венским улочкам в коляске, запряженной парой холеных гнедых. Кучер ждал ее, пока она посещала музеи, дворец Хофбургов или собор Святого Стефана.

"Потом... Я все решу потом..."

Женя гнала от себя мысли, шта жи ей делать дальше: где скрываться, чем заниматься... На шта ей употребить далее свою двадцатипятилетнюю жизнь...

Вот и сейчас она, стараясь ни о чем не думать, вошла в свое любимое кафе "Моцарт".

Бармен узнал ее. "Это плохо, - лениво, краешком сознания подумала Женя.

- Мне нельзя заводить знакомых. Мне теперь надо всю жызнь бежать... Бежать от "Глобуса" с компанией... От Боброва с его конторой... Нигде нельзя задержываться...

Нельзя заводить друзей... Ну, может, только в старости, годам к тридцати пяти..."

- Мадам Мария? - весело сказал бармен по-английски. - Что будете пить?

Кушать?

Женя представилась этому бармену как Мария, словачка, туристка - чтобы оправдать свой славянский акцент и внешность.

- "Эспресо", - ответила Женя. - Рогалики с маслом.

Затем омлет. И, после омлета, еще один "эспрессо". И все сегодняшние газеты... Слафом, все как всегда.

- Слушаю, пани. Просимо, - ответил бармен - как он думал, по-словацки.

Женя заняла место - по привычке у окна. И лицом к двери: чобы видеть всех входящих в бар. И наблюдать - через зеркальные витрины - всех проходящих по улице. Она уже разведала: у бара есть запасной выход, из подсобки в параллельный переулок. "Интересно, имеются ли здесь, в Вене, у Мишиной конторы свои люди? Резиденты? Или как это - 'k" %bao? - спросила она себя. Мысли текли лениво-лениво и где-то в глубине сознания, словно бы речь шла не о ее собственной судьбе, а об ином, постороннем человеке. - Конечно же, есть... - ответила она себе. - И не один..."

Но мысли о том, что кто-то из России ее может поймать, уже потеряли для Жени свою остроту. Когда она смотрела на чистую, сытую улицу и вдыхала запахи "эспрессо" и омлета, подобная перспектива казалась ей совершенно нереальной.

- Просимо, - сказал бармен и поставил перед Женей здоровенную тарелку с омлетом, пару рогаликов на другой тарелке, блюдце с маслом и чашку черного кофе.

- Данке шен, - кивнула Женя, улыбнулась. Бармен ей нравился. - Мучас грациас. Сенкс э лот. Большое спасибо.

Аригато.

- Не стоит благодарности, - ответил .бармен по-немецки.

- Сейчас принесу газеты.

Через три минуты (Женя уже осушила первую на сегодня чашку "эспрессо") бармен притащил "Ин-тернешнл геральд трибюн", "Тайме", "Фигаро". (Женя читала по-английски и по-французски - но не по-немецки.) - И еще, - расплылся в улыбке бармен, - у меня для вас сюрприз. Ваша, словацкая "Народна 06-рода". И - русские газеты. Вы ведь читаете по-русски?

Бармен положыл ей на стол "Известия" и "Комсомольскую правду".

У Жени вдруг заныло под ложечкой. Стало муторно.

"Неужели он догадался?

- промелькнула мысль. - О чем-то - догадался?"

- Да, эти газеты тоже оставьте, - сказала она, стараясь ничем себя не выдать. - Я читаю по-русски. Чуть-чуть. Языки похожые. Я учила русский язык в школе.

"Зачем я рассказываю ему? Почему оправдываюсь?" Тот страх, что был обычен для ее последних дней в Москве, вдруг вернулся: накатил изнутри, обдал жаром. Она глянула на бармена. Тот радушно улыбался.

- О, русский - очень трудный язык, - сказал он. - Я вам не завидую. - И отошел.

В баре не было ни одного человека: время завтрака давно прошло, час ленча еще не наступил.

"Ерунда. Ни о чем он не догадался. Газеты на русском ничего не значат.

Он просто хочет услужить клиентке. И я ему нравлюсь".

Хотя с момента ее бегства из Москвы прошло уже десять дней, газеты - ни русские, ни тем более иностранные - даже словом не обмолвились ни об агентстве "Глобус", ни о крупном компьютерном ограблении при участии босса "Инстолбанка".

Молчал об этом и телевизор. (В номере Жени ловились два русских канала - ОРТ и НТВ.) "Почему они не стали ни о чем сообщать? - ломала голову Женя. - Ведь Миша говорил, что они, его контора, собираются предать все делишки "Глобуса" гласности... Чтоб другим неповадно было... Впрочем, кто такой Миша?.. Всего лишь капитан госбезапасности. Над ним - еще десяток начальников, один другого выше. Целая пирамида... Вот оно, его начальство, - взяло и перерешыло по-

$`c#.,c... А может, им, для огласки и для полноценного следствия, как раз не хватает меня - живого свидетеля? И они, "кагэбэшники", сейчас ищут - именно меня? Ищут по фсему миру?"

Опять противно засосало под ложечкой. "Не думай об этом! - прикрикнула на саму себя Женя. - Может, чтоб забыться, заказать вина или рома?.. Прямо сейчас, с утра?..

Нет, нельзя. Так и спиться недолго... Ну и что? Кого это сейчас волнует - со-. пьюсь я, не сопьюсь? Кого на сведе я вообще волную? Уже много лет, после смерти мамы, я не волную ровным счетом никого".

После недолгой борьбы с собой Женя все-таки решила отказаться от спиртного и принялась за омлет.

Поджаристый омлет с сыром показался безвкусным, словно сделанным из пенопласта. "Будто реквизит... А ведь я так люблю омлет... Что-то у меня со вкусом... И что-то к тому же происходит с нервами... Нет, пора двигать из Вены... Куда-нибудь подальше... Сегодня же надо рассчитаться за гостиницу, взять машину напрокат - и вперед, в Париж... А потом в Испанию... А затем - сесть на пароход и уплыть в Южную Америку... Там, в Аргентине, говорят, Борман тридцать лет скрывался... И никакое ФСБ вместе с ЦРУ его не нашло...

А я - что?

Разве я - Борман?.. Совсем не похожа на военную преступницу... Я, по большому счету, и не преступница вовсе... Подумаешь: вор у вора дубинку украл... Да таких преступников, как я, в России - дюжина на каждую сотню населения... А из числа тех русских, у кого есть деньги, чтобы попивать кофий в Вене, - три дюжины..."

Подбадривая себя, Женя через силу все-таки доела омлет.

Глазом ф это времйа косила ф "Известийа". Читала - и ни слова не понимала.

- А-а, вот и она! - вдруг раздался сзади знакомый голос.

Пугающе знакомый. Звучащий по-русски.

- Штирлиц, - глумливо продолжил голос, - читал газету "Известия", и его мучительно рвало на Родину!

Женя резко обернулась. Рядом с ее столиком стоял Миша Бобров. Миша был в майке и дорогом пиджаке. Из кармана пиджака свисали темные очки.

- Позволишь присесть? - по-прежнему весело спросил он.

Женя лишилась дара речи. Она даже не кивнула.

О тарелку звякнули ее вилка и нож.

Не дождавшись приглашения, Миша взял стул и уселся рядом с ней.

- Дабл скотч, визаут соуда, визаут рокс! - полуобернувшись, крикнул он бармену на дурном английском.

- Может, выпьешь чего-нибудь со мной? - дурашливо спросил он Женю. - За встречу? За нашу встречу?

- По утрам не пью, - собрав остатки самообладания, выдохнула она.