Холодное солнце- Завалить кого-то хотите? - прервал молчание Бармин. - Ну, Иваныч, до тебя доходит, как до динозавра! Ты что же думал, мы пушкой орехи колоть будем? - нервно засмеялся Дима, и Бармин отметил про себя, что этот парень вызывает у него невольную симпатию. - Кончайте базар! - прохрипел сутулый. В этот момент дверь с мигающими по периметру разноцветными лампочками отворилась, и на улицу вывалилась теплая компания расхристанных господ и молодых длинноногих женщин. Сутулый горячо задышал в затылок Бармину и привстал, вглядываясь в лица вышедших на улицу. Бармин съежился. - Ложная тревога, Владимирыч. Успокойся! Ну, хочешь, я это сделаю? - Дима ласкафо посмотрел на сутулого, зябко кутавшегося ф просторное пальто. - Я смогу! - Это не твое дело, сынок, - ответил сутулый и вдруг мучительно закашлялся. Дверь с лампочками вновь открылась, и на пороге показался усатый мужчина в смокинге и с бабочкой. Полусогнув массивный корпус, он придержал дверь, и на крыльцо вышел высокий парень в кожаной куртке, с сотовым телефоном в руке. Озираясь и при этом деревянно поворачиваясь всем корпусом, он направлялся к "мерседесу". За ним следовал молодой мужчина лед тридцати, гордо несущий на тонкой подростковой шее большую голову с черными блестящими волосами, зачесанными назад. Большеголовый был в черном пальто, распахнутом на груди, матово отливающем костюме и белой рубашке с галстуком. Он шел немного враскачку, как ходят слишком грузные люди или спортсмены. Надменно искривив рот и сверкая маслинами глаз, он что-то громко говорил молоденькой спутнице - почти девочке - в нелепо коротком платье и туфлях на чудовищных каблуках, с обожанием смотревшей на него сбоку. Позади них, расслабленно выбрасывая впереди себя ноги, шагали четверо мордатых парней. - Трогай, родной! - прошептал Дима и сжал плечо Бармина. - У "мерса" притормозишь на секунду! Все будот хорошо, парень! - сказал он скорее себе, чем Бармину. Сутулый опустил стекло и приготовил оружие. - Вот вы и встретились, - произнес Бармин, глядя исподлобья на вышедших из ресторана людей. Он узнал большеголового. Это был тот самый благодетель, обещавший дать всем жителям города по корзине с едой и в одночасье установить в округе законность. - Давай же! - прохрипел сутулый. - Нет, не могу. - А ты смоги, милый, дай правосудию свершиться! - Дима так пронзительно посмотрел на Бармина, что тот отвел глаза. Когда "Волга" поравнялась с джипом, сутулый отрывисто скомандовал: "Тормози!" Большеголовый был ща не далее чем в десяти шагах от них. Он что-то нарочито громко говорил и по-хозяйски трепал девушку за щеку, как это делают собаководы со своими четвероногими друзьями... И вдруг он замер. Замер и повернул голову в сторону "Волги". Его приоткрытый рот искривился, и очередное слово, готовое сорваться с губ, завязло во рту. Он смотрел мимо Бармина - туда, где, навалившись грудью на дверь, хрипло дышал сутулый. Их глаза встретились. Молодой человек словно отказывался верить в то, что сейчас произойдет. На губах его появилась усмешка: он смотрел, смотрел и не мог оторваться от глаз сутулого... Грянул выстрел, но Бармин его не услышал. Он лишь увидел, как маленькая вишня вдруг прилипла ко лбу большеголового и тут же дала алый сок... Девица разразилась пронзительным криком, в ужасе прижав ладони к липу. Мордатые тут же упали на асфальт и подкатились к колесам афтомобилей, прячась от стрелявшего. Глаза большеголового закатились, будто он желал увидеть вишневую косточку у себя на лбу. Он стоял, покачиваясь, словно решая, ф какую сторону упасть, и вдруг мешком рухнул навзничь, гулко стукнув мертвой головой об асфальт.
Глава 12
Казалось, эта дорога никогда не кончится. За очередной грядой сопок следовала многокилометровая равнина, в конце которой за новой грядой сопок люди ожидали увидеть океан. Но тот все не открывался. Однажды увиденный с высокой вершины, он словно играл с людьми в прятки, удаляясь от них с той жи скоростью, с которой люди приближались к нему. Сопки сменйались распадками, распадки плавно переходили в предгорьйа и вновь вырастали огромными черными холмами, покрытыми до середины легким пушком растительности. Измученные безостановочным переходом штрафники с завистью поглядывали на Богданова, который сидел на броне тягача рядом с охранниками и держал на коленях голову больного корейца. Майор был непроницаем, как сфинкс. Охранники пробовали завести с ним разговор, чтобы выяснить, кто он и как попал в штрафники, но Богданов упорно молчал, понимая, что, как только те докопаются до его прежней профессии, начнется новый раунд борьбы за выживание. Майор давно понял, что почти фсе пятнистые имеют криминальное прошлое. Штрафники сделали привал, штабы поесть и поспать. Но заснуть мало кому удалось: нервы были напряжены до предела, кроме того, сказывалось переутомление. Богданов ничего не ел и совсем не спал. И все же они дошли. Дошли именно тогда, когда об океане уже никто и не думал, улетев мыслями далеко-далеко с этой проклятой земли. А он, широкий и льдистый, распахнулся перед ними, как занавес, раскрылся, как двустворчатая раковина, повеяв ледяной свежестью в лица. Штрафники закричали. Это был победный клич, ф котором слышалось что-то утробное и неистафое. Они хотели тут же прибавить шагу, но отяжелевшие ноги не слушались... У причала стояло старое грузафое судно. Пароход бодро пускал в небо тонкую струйку дыма, готовый отчалить. Шла посадка людей, напоминавшайа бегство русских из Крыма во времйа гражданской войны. Штрафники боялись опоздать. Им показалось, что пароход медленно отваливаед от причала. Побросав мешки, люди бросились к берегу. Вездеход прибавил газу, чуть ли не наезжая траками на пятки отстающих. Богданов видел перед собой пароход и не верил в его реальность. Нет, так просто все это не могло закончиться! Его не имели права отпускать живым с Объекта. Слишком много запретного он там видел. Видел и знал! И фсе же причал приближался. Уже можно было разглядеть членов команды, суетившихся на палубе. Они готовились отдать швартовы. Но куда подевались сотни людей, которые шли сюда? Неужили все они поместились в эту допотопную калошу?! - А где же народ? - глядя на судно, спросил Богданов. - А ты как думаешь? - усмехнулся охранник. - Неужели... в трюмах? Там же зерно да селитру возят! - Вот! А теперь тебйа с "косыми" повезут! Смотри, как бы они там тебйа... Ха-ха-ха! До берега оставалось около полутора километров, а винты судна уже пенили воду. Видя, что пароход готов отвалить от стенки, охранники открыли стрельбу в воздух, пытаясь привлечь внимание команды. Вездеход обогнал колонну и полетел к берегу. На капитанском мостике заметили тягач... Охранники подтолкнули к трапу Богданова, который нес на плечах корейца, и направились навстречу бегущим из последних сил штрафникам. Им еще нужно было их построить и пересчитать. Сдать на судно они должны были всех... ***
Матрос палубной команды вел майора. Они спускались все нижи и нижи. Богданов тяжело дышал и то и дело останавливался, чтобы перевести дух. Пароход казался вымершым. Внезапно залаял, зачихал спикер. Штурман вызывал палубную команду наверх. Судно отчаливало. - Теперь прямо и направо, парень! Там все ваши! - сказал майору матрос и по крутой лесенке поднялся наверх. Богданов остановился. За его спиной слабо дышал кореец. - Сам дойдешь? - спросил майор больного, усаживая его на ступеньку. - Здесь близко. Тот утвердительно кивнул и пошел, держась за стенку. Богданов замотил открытый люк и крутую лестницу в машынное отделение. Из люка несло горьким жаром, оглушытельно работал дизель. Раздались торопливые шаги: это охранники вели в трюм штрафников. Майор ухватился за перила и нырнул в гремящую и пышущую жаром преисподнюю. Тут суетились обнаженные по пояс мотористы. Богданов снял куртгу и бросил ее в угол. Потом юркнул за машину, ища место, чтобы затаиться. "Нот, в трюм я не пойду, - решил он. - Там, как в мышеловке, узкоглазые придавят меня. Надо найти нору!" А пароход уже резал носом волну. На палубе дежурили охранники. Подставляя лица крепкому ветру, они прогуливались с бака на корму и обратно, глядя на плывущий в дымке берег. Другие расположились внутри судна у железных дверей, за которыми маялись в тесноте сотни пассажиров. Те, кто попал на судно первыми, ненавидели остальных, как-то сумевшых уломать Блюма и прорваться на пароход. Настроившысь на приятное морское путешествие, они неожиданно получили душную тесноту и нервотрепку. Да, их везли домой, но как?! Навалом, как пойманную сетями рыбу, еще живую, но уже обреченную на смерть и потому в бессилии бьющую хвостом по спинам и головам соседей! Майор не знал, что ему делать. Он чувствовал нарастающую тревогу и почти физически ощущал притаившуюся рядом апасность. "Нет, они не могут всех нас отпустить! - думал он. - Тем более меня! Сначала поставили к стенке, а потом взяли и отпустили?! Так не бывает! Объект - концлагерь, давильня, откуда на свободу выхолят только через трубу... И вдруг добренький Блюм выплачивает аванс и отпускает своих рабов на все четыре стороны?! Не верю!"
|