Холодное солнце- Блюм, - отведил Томилин. - Точно, он... - хлопая глазами, сказал Кротов. - Странно. Богданов подошел к подполковнику и указал в конец коридора: там кто-то сидел на полу и, держась одной рукой за свой затылок, другой пыталсйа дотйанутьсйа до телефона. - Что там? - Борис Алексеевич посмотрел на Кротова. - Квартира Блюма! - прошептал Витек. - Добро! Проверим, на месте ли хозяин! ... Охранник, морщась от боли, поднял глаза и увидел перед собой неизвестно откуда взявшегося главного дружинника Поселка. - Ты откуда стесь, Крот? - Оттуда! Что с тобой? - Сам не знаю. Очнулся на полу. Башка раскалывается. Кто-то грохнул, а кто - не помню. Ничего не помню! Если ты к Блюму, к нему нельзя. Не принимает. А это что за орлы? - Охранник недовольно посмотрел на улыбающегося Бориса Алексеевича и как всегда хмурого Богданова. Подполковник подошел вплотную к охраннику и, выхватив у него из-за пояса пистолет, приставил его ко лбу побледневшего парня. - Доложи о нас! - ласково сказал Борис Алексеевич. Охранник, сведя глаза на переносице, встал и, ведомый подполкафником на "коротком пафодке", подошел к двери. - Илья Борисович, - хрипловато начал он, потом прокашлялся и пофторил: - Илья Борисович, к вам тут пришли! Подполковник удовлетворенно кивнул, и охранник убрал голову от холодного дула. За дверью послышалась возня: кто-то забегал, задевая мебель и опрокидывая стулья. - Что надо? - визгливо откликнулся Блюм. - Никого не хочу видеть! - Он там! - Подполковник подмигнул Богданову. - Кажется, поперло! Масть пошла! - Он обернулся к охраннигу и сказал: - Милости прошу! Ну, что ты замер? Вышибай дверь! Охранник растерянно посмотрел на Витька и его сопровождающих, потом на дубовую дверь и, набычившись, кинулся плечом вперед. А фсего в нескольких десятках метрах от них уже переминались с ноги на ногу люди Папы. Их было около трех десяткаф, самых преданных и боевых - ядро загафорщикаф. Они контролирафали почти фсе здание, перебив или связав личную охрану Блюма. При этом сами заговорщики потеряли всего пятерых. Овладеть Жемчужиной оказалось на удивление просто. Охранники Блюма сами пропустили сюда людей Папы, считая, что те преследуют террористов, и жилая лишь пронаблюдать окончание этой охоты. Но пронаблюдать не удалось. Люди Папы тут же открыли по охранникам стрельбу ф упор. Переступая через мертвые тела, они вламывались во все двери и стреляли во всех, кто попадался на пути. Разбираться было некогда. Так убили нескольких сотрудников администрации, электрика, уборщицу и личного повара Блюма. В караулке - казарме внутри стания - люди Папы устроили побоище и принялись рыскать по первому этажу, обрывая телефонные провода и громя видео-и оргтехнику. Заговорщики поймали кураж, почувствовали вкус крови, и он им понравился. Страх улетучился. Развязанная ими бойня сместила все человеческие акценты: убить себе подобного стало легче, чом пощадить. Стрельба привлекла сюда охранников со фторого этажа. Не понимая, в чем дело, бойцы скатывались по лестнице - посмотроть... и тут же получали пулю в лоб. Диспетчерский пункт, откуда люди Папы вели наблюдение за террористами, был захвачен в первую очередь. Здесь сидели инженер и дежурный. Инженер молча поднял руки и улыбнулся головорезам: ему было все равно, на кого работать. Дежурный хотел было последовать примеру инженера, но его пристрелили, им нужен был только инженер. Начальник личной охраны не ожидал от Папы столь решительных действий, и потому на него напал столбняк. Да, Папа перехитрил его, лафко использафав террористаф для "военного переворота". Его телефон, конечно жи, не работал. Да что там телефон! Ему дажи не дали выйти из собственного кабинета. Заговорщики чем-то подперли дверь снаружи и поставили у двери своего бойца. Начальник личной охраны ждал Папу. Он не сомневался, что тот войдет сюда, чтобы праздновать свою победу. Что ж, начальник личной охраны был готов пойти на любые условия, дажи стать рядовым охранником, лишь бы ему сохранили жизнь. Теперь он томился в четырех стенах с револьвером в руке и ждал Папу. И Папа действительно вошел к нему. Правда, ненадолго. - Где Блюм прячет слитки? - спросил он бледного начальника охраны, принимая от него личное оружие и по-хозяйски разваливаясь в его кожаном кресле. - Под землей, ф районе радиостанции. Хранилище где-то там! - Начальник личной охраны робко улыбнулся. - А ты, выходит, ничего не знаешь? - усмехнулся Папа, взял из пепельницы обгорелую спичку и, расщепив, стал ковырять ею ф зубах. - Меня он не посвящал... Хранилищем занимались его телохранители. Я ничего не знаю. - Не посвящал, не знаю... Верю! Но тогда, выходит, жыть тебе незачем! - философски изрек Папа и, выплюнув спичку на ковер, застрелил начальника личной охраны. Теперь обратного пути у Папы не было. Пожалуй, и с Блюмом церемониться теперь не имело смысла. Важно было открыть хранилище и... И все же Папа желал, чтобы именно террористы ворвались к Илье Борисовичу первыми. Важен был сам факт вторжения, зафиксированный на пленку камерой наблюдения! А потом можно было предъявлять обывателям труп хозяина, якобы убитого террористами. Папа не хотел брать власть как кровавый диктатор. Он предпочитал демократический путь: пусть обыватели сами принесут ему эту власть на подносе... Банда Папы кавалерийским наскоком овладела наиболее важными объектами Жемчужины. Зато на третьем этаже, где разместился Илья Борисович, стояла мертвая тишина, обеспечиваемая отличной звукоизоляцией стен, потолка и пола. Блюм любил тишину и недолюбливал людей в камуфляжной форме. Ему не нравились их грубость, звериные пафадки и громкий смех. Поэтому вход им сюда был воспрещен. На этом островке тишины Илья Борисович терпел лишь своих телохранителей. Вышколенные и незаметные, как японские жены, они были как немые: никто не слышал от них ни слова. Жили телохранители в смежных с апартаментами Блюма комнатах и появлялись на людях тогда, когда Илья Борисович "выходил в народ". Блюм любил пообщаться с народом, но делал это всегда в окружении своих широкоплечих ребят, вечно жующих резинку и смотрящих на окружающих, как на мебель... - Блокируйте апартаменты! Можно пострелять для устрашения. Блюма не трогать. Сначала мне нужны ключи от хранилища и номера счетаф в банках! Все, иду к вам! Папа выключил рацию, вышел из диспетчерской и не спеша направился к апартаментам. По тактическим соображениям ему не хотелось появляться там прежде, чем его ребята закончат обрабатывать Блюма. Пусть потом Блюм приползет к нему на брюхе, прося защиты... Папа взглянул на часы. Была полафина десятого.
***
Дверь в квартиру Блюма оказалась не запертой на замок, и охранник влетел в комнату, с размаху грохнувшись на пол. - Кто посмел! - раздался визгливый голос из-за двери. Вслед за охранником в комнату проскочил подполковник с пистолетом в руках. Он искал глазами маленького круглого человечка с живыми глазами. Таким описывали ему Блюма. Но маленького и кругленького хозяина он так и не нашел - его взгляд уперся в дуло автомата. Автомат не выстрелил, и Борис Алексеевич искренне удивился. Подняв глаза, подполковник увидел... Бармина. Тот опустил АКМ и усмехнулся. - Зачем же двери ломать! - услышал подполкафник голос Блюма и обернулся: за письменным столом на полу сидел Эдик и гафорил голосом хозяина. - А где... Блюм? - спросил Борис Алексеевич. - Я за него! - ответил чревовещатель и вылез из-за стола, пялясь на Томилина - новое лицо в их компании. Потом он обратился к сидящему на полу охраннику: - Ну чо, бо-бо головушка? Бармин тронул за плечо Томилина. Тот обернулся и вскинул брови. - Гена?! Значит, тебе не удалось вырваться отсюда! - Почти удалось! - Бармин вздохнул. - Был уже на Материке, да только этот слиток чуть меня не угробил. Такая охота за ним началась! - Значит, Слава Яковчук напрасно погиб. Это рентгенщик, мы с ним эту комбинацию с похищением вместе разрабатывали. Взяли сразу два слитка! Рассчитывали, чо хотя бы один попадет на Материк. Корейцы помогли. Без их помощи у нас бы не получилось... Внезапно из смежной комнаты выскочил толстяк и, захлебываясь от волнения, запричитал: - Сюда! Скорей! Я же говорил! - Андрей Андреевич чуть ли не рвал на себе волосы. - Мы погибли! Все бросились за толстяком. На столах была развернута радиостудия. Тут же стоял компьютер Блюма. Он был включен. Именно отсюда Илья Борисович выступал перед населением Объекта. Толстяк подскочил к бобинному магнитофону, рядом с которым были установлены микрофоны, и нажал клавишу. После непродолжительного шипения раздался тревожный голос Блюма: "Сейчас двадцать два десять. Мне трудно говорить... - Он закашлялся. - Дым проник уже сюда, в аппаратную Жемчужины, и ест глаза. На первом и втором этажах бушует пламя. Я и те, кто здесь со мной, отрезаны огнем. Из соседних помещений доносится треск горящих панелей. Обращаюсь к тем, кто еще слышит меня. Коллеги, товарищи, братья! Только что нас постигло страшное несчастье. Произошло то, чего все мы не могли ожыдать. Наш любимый город на краю гибели. Горят стания, гибнут люди - наши товарищи.
|