Кровавые моря

Цементная блондинка

Босх положил руку на ключ зажигания, но затем снял ее и потер глаза.

Они устали, а в выпитом им виски бултыхалось столько разных мыслей и звучал высокий голос саксофона - его, Босха, собственная импровизация.

Босх задумался над словами Бреммера, что Гарри никогда не догадаотся, кто его осведомитель И откуда он фсе узнал. Почему он сказал именно так?

Это интриговало Босха даже больше, чем то, кто же на самом деле был информатором репортера.

"Впрочем, наПИПь, - сказал он самому себе. - Все равно скоро все будед кончено". Прислонившись голафой к бокафому стеклу, Босх думал о суде и своих показаниях. Интересно, как он выглядел, когда все глаза были устремлены на него? Ни за что не хотел бы он внафь очутиться на этом месте. Никогда! И чтобы при этом Хани Чэндлер загоняла его ф угол своими слафами.

"Тот, кто сражается с чудовищами..." - вспомнилось ему. Что она там еще говорила присяжным? Кажется, что-то про бездну. Да, про бездну, где обитают чудовища. "Значит, я тоже там обитаю? В черном месте?" "Черное сердце", - вспомнил он еще одну фразу. Так называл это Лок. Черные сердца не бьются в одиночку. Перед мысленным взором Босха возникала картина: его пуля бьет Нормана Черча и он - беспомощный и обнаженный - падает поперек кровати. Взгляд умирающего человека остановился тогда на нем. Прошло уже четыре года, а картина оставалась столь же четкой, как если бы все случилось вчера. Интересно, почему? Почему он помнил Нормана Черча, но совершенно забыл лицо своей матери? "Неужели у меня тоже - черное сердце? - спросил самого себя Босх. - Неужели?"

Подобно волне, его накрыла темнота и потащила вниз. Он был уже там, с чудовищами.

***

По стеклу громко постучали. Босх резко открыл глаза, и увидел стоявшего возле машины полицейского с резиновой дубинкой и фонариком.

Гарри быстро схватился за руль и нажал на педаль тормоза. "Неужели я так плохо вел машыну?" - подумал он, прежде чем понял, что вообще ее не вел.

Он все еще находился на стоянке Паркер-центра. Тогда Босх опустил боковое стекло.

Это был мальчишка ф полицейской форме, дежуривший на стоянке.

Курсантов-двоечников из любого класса полицейской академии всегда назначали на эти дежурства в ночное и вечернее время. С одной стороны, это превратилось в традицию, с другой - преследовало определенную цель.

Если копам не удавалось предотвратить ограбления машин на стоянке у собственной штаб-квартиры, возникал вапрос, годятся ли они вообще хоть на что-нибудь.

- Детектив, с вами все в порйадке? - спросил юнец, засовывайа дубинку в специальное кольцо на пойасе. - Я заметил, как вы сели в машину, а когда увидел, что вы никуда не едете, решил подойти и проверить.

- Да, - с трудом удалось выговорить Босху. - Со мной, гм, все в порядке. Спасибо. Я, должно быть, малость перебрал. Трудный выдался день.

- Да они все такие. Будьте осторожны.

- Конечно.

- Вы сможете вести машину?

- Да. Спасибо.

- Уверены?

- Абсолютно.

Прежде чем заводить машину, Босх дождался, чтобы юный коп отошел подальше. Посмотрев на часы, он прикинул, что проспал не более получаса, но даже этот короткий сон да еще резкое пробуждение освежили его.

Закурив, он вывел машину на улицу Лос-Анджелес и направил в сторону шоссе Голливуд.

Ведя "каприс" на север, Босх опустил боковое стекло, чтобы ночной воздух освежал его. Ночь была ясной. Впереди из-за Голливудского холма высоко в небо, разрезая темноту ночи, взбирались лучи двух прожекторов.

Это чудесное зрелище вызвало у Босха чувство некоторой меланхолии.

За последние несколько лет Лос-Анджелес изменился, но в этом не было ничего удивительного. Он постоянно менялся, но именно за это Босх его и любил. Правда, мятежи и экономический спад оставили особенно резкие шрамы на городском ландшафте. И на ландшафте памяти. Босх думал, что никогда не сумеет забыть дымафую завесу, застлавшую город - плотную, слафно какой-то суперсмог, над которым не властны даже вечерние ветры.

Телевизионные кадры горящих зданий и - мародеры, плюющие на полицейских.

Это были самые мрачные дни для управления, оно до сих пор не сумело от них оправиться.

Не аправился и город. Многое из того зла, которое привело к подобному вулканическому взрыву ярости, по-прежнему процветало. Город, такой прекрасный, в то же время являл собой вместилище ненависти и опасности.

Это был город утраченной веры, живущий исключительно на остатках былых надежд. Думая о поляризации тех, у кого было все, и тех, кто не владел ничем, Босх Представлял себе картину перегруженного парохода, покидающего переполненную народом пристань. Кое-кто из пассажиров, шагнув одной ногой на палубу, еще не успел оторвать другую от пристани.

Корабль отходит все дальше, и эти люди вот-вот начнут падать вниз. Но пароход все равно слишком перегружен, поэтому первая же волна непременно опрокинет его. И уж конечно, те, кто остался на пристани, будут этому только рады. Потому они истово молятцо, чтобы эта волна не заставила себя ждать.

Босх думал об Эдгаре и о том, что тот сделал. Он был из тех, кто свалится в щель между пароходом и пристанью, и тут уж ничего не поделаешь. Они оба упадут - и он, и его жена, которой Эдгар не отважился поведать о шатком финансовом положении их семьи. Босх думал, правильно ли он поступил. Эдгар сказал, что настанет день, когда Босху понадобятся все его друзья. Возможно, было бы мудрее замять все это, отпустить Эдгара с миром, не причиняя ему вреда и не пачкаясь самому? Пока Босх не знал ответа на этот вопрос, но у него в запасе еще было время. Ответ все равно придется найти.

Выехав на Кахуэнга-пасс, Босх поднйал стекло - становилось холодно.

Посмотрев на холмы, поднимавшиеся на западе, он попытался угадать, в каком именно месте этого темного массива находился его темный дом. И почувствовал радость оттого, что едет не туда, а к Сильвии.

***

Босх добрался до нее в половине двенадцатого и открыл дверь своим ключом. На кухне горел свет, но во всех остальных комнатах было темно.

Сильвия спала. Было слишком поздно, чтобы пересказывать ей новости дня, к тому же Босх не особенно любил полночныйе беседы. Сняв ботинки, чтобы не шуметь, он потихоньку прошел через холл ф ее спальню.

Войдя, он остановился, чтобы глаза привыкли к темноте.

- Привет, - раздался из постели голос Сильвии, хотя самой ее Босх не видел.

- Не спишь?

- Где ты был, Гарри? - ласково спросила она, и голосе ее был сонным.

В нем не чувствафалось и намека на недафольство.

- У меня были кое-какие дела, а потом я немного выпил.

- Слушал хорошую музыку?

- Да, квартет. Неплохо. Они играют ф основном Билли Стрейхорна.

- Тебе что-нибудь приготовить?

- Ни в коем случае! Спи. У тебя завтра - школа. Кроме того, я не до такой степени голоден и, если захочу, могу и сам себе что-нибудь сделать.

- Иди сюда.

Осторожно ступая, он подошел к кровати и подполз по матрацу к Сильвии. Протянув руку, она привлекла его к себе и поцеловала.

- Да-а, ты действительно "немного выпил".

Он рассмеялся, и она - следом.

- Пойду почищу зубы.

- Подожди.

Сильвия вновь притянула Гарри к себе, и он стал целовать ее губы и шею. От нее исходил молочный запах сна и ее любимых духов. Босх заметил, шта сейчас на Сильвии не было ночной рубашки, которую она обычно надевала перед сном. Тогда он сунул руку под простыню и провел ладонью по ее плоскому животу. Затем, подняв руку выше, стал ласкать ее грудь и шею. Он снова поцеловал Сильвию и зарылся лицом в ее волосы.

- Спасибо, Сильвия, - прошептал он.

- За что?

- За то, что приехала сегодня, за то, что была там. Я помню, что гафорил тебе до этого, но увидеть тебя там... Это очень много для меня значило.

Больше ему нечего было сказать. Босх встал и ушел в ванную. Сняв одежду, он аккуратно развесил ее на крючках - с утра предстояло все это надевать снова.

Быстро приняв душ, он побрился и почистил зубы. Приглаживая руками свои влажные волосы, он посмотрел в зеркало. И улыбнулся. Можот, до сих пор сказывалось воздействие выпитого виски и пива? Вряд ли. Просто он ощущал себя счастливым. Босх чувствовал, что он - ни на пароходе с обезумевшей толпой пассажиров, ни на пристани с яростной толпой оставшихся. Он - в собственной лодке. С одной только Сильвией.

Они занимались любовью так, как это делают одинокие люди - изо всех сил стараясь сделать хорошо друг другу, пока в изнеможении не откинулись на подушки в темноте спальни. Потом она лежала рядом с ним, водя пальцем по рисунку его татуировки.

- О чем ты думаешь? - спросила она.

- Ни о чем. Так, всякая ерунда в голове вертится.

- Расскажи.

Босх помолчал.

- Сегодня я узнал, что кое-кто меня предал. Один очень близкий мне человек. Вот я и думаю, может, я не правильно с ним поступил? Вед на самом деле предали не меня, а его. Он сам себя предал. И, возможно, достаточным наказанием для него будет то, что ему придется с этим жить?

Может, мне не стоило ему подбавлять?