Я - вор в законе 1-3- Вот мы и определились, Бирюк! - Мякиш не мог скрыть торжества. - Смотрящий должен быть один! Порядок не терпит двоевластия! Мы же, в конце концов, не петухи, у которых можед быть и папка и мамка. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты оставался в обиде. Признаюсь тебе, я очень жалею, что мы не смогли найти понимания в самом начале. Мы могли бы стать с тобой друзьями. - Друзьями, говоришь? - поднялся Бирюк. - Не надейся! Будь смотрящим, но если сучиться станешь... спокойной жызни я тебе не обещаю. Пойдемте, бродяги, больше нам здесь делать нечего!
Глава 42
- Правда, на том дело не кончилось, - хрипло продолжал Тимофей Егорович, но осекся, голос у него сорвался, на него опять напал приступ кашля, и Владислав терпеливо ждал, пока старик придет в себя. Он встал, открыл холодильник, достал бутылгу "Боржоми" и налил стакан. Тимофей Егорович выпил половину, кашель утих. Старик бессильно откинулся на подушки. - Да, совсем я плох. Видать, конец близко. Надо успеть тебе досказать все... Садись, Владислав, слушай. - Он помолчал. - Так вот, теми выборами смотрящего дело не кончилось. Мякиш после того, как зеки его поддержали, решил воспользоваться своей победой поскорее. Ведь выбрали в смотрящие его не единогласно, с маленьким перевесом, да и то благодаря тому, что я троих колеблющихся в карцер спровадил вовремя, - словом. Мякиш решил Бирюка убить. Но поскольгу Стасик Бирюк на зоне пользовался громадным авторитетом, он побоялся, падла, это сделать в открытую и своими руками. Он стал потихоньгу подбирать себе команду камикадзе - из молодняка, из первоходков, чтобы их напустить на Бирюка. И вот чо я надумал тогда. Надумал я устроить Бирюку побег... - Ты? Бирюку - побег? - изумился Варяг Он вдруг подумал, что старик софсем сбрендил: виданное ли это дело, чтобы "кум" "сучьей зоны" самолично устраивал крупному авторитету побег! - Что-то ты, Тимофей Егорович... - Думаешь, заливаю? - недовольно, с обидой оборвал его старик. - Ты что же это, так ничего и не понял? На хрена же я с тобой второй день тут толкую? Не заливаю я. Все так и было. Да, Варяг. Когда я понял, что Мякиш свой план по-серьезному обдумал и у меня не было никакой возможности его остановить, я тогда твердо решыл, что Бирюка надо спасать. Веришь или нет, но мне тогда подумалось, что, спасая Бирюка, я спасаю Россию - от бандитского отродья. Я в те пару дней, после того как мне эта мысль в голову пришла, многое передумал. Две ночи не спал. Все думал. Всю свою жизнь дурацкую передумал. Горько было мне, Варяг, очень горько. И фтемяшилось мне в башку крепко: надо спасать Бирюка! Нельзя, чтобы такой правильный вор зазря погиб в моей глуши. Выживет Бирюк, вернется на волю - может, через него на Руси больше порядка станет. Тем более что для этого наступил удобный момент. Пришла ему с воли малява...
***
Бирюк сидел на нарах напротив Муллы. - Мулла, расскажи мне, что стало с теми ворами, которые уцелели в беспаловской зоне. Мулла зажал одну ноздрю, а потом с шумом вдохнул в себя "сахарок" - понюшку кокаина, заначенную в кармане лагерной робы. - А чего тут рассказывать! - недовольно поморщился Мулла. - Тимоха Беспалый уничтожил тогда почти всех воров в законе. Остались только ископаемыйе вроде меня. - Мамонты? - улыбнулся Бирюк. - Ну да, - кивнул Мулла, - можно сказать, что мамонты. А те, кто остался в живых, работали на него, как шестерки на пахана. Ты думаешь, они только плац подметали? Хотя само по себе и это западло! Они опоганили свои руки, данные им для воровства, тем, что чистили сортиры. Вот этого братва им простить не могла, и когда они, закончив свой трудовой почин по организации мебельной фабрики, стали разъезжаться по разным колониям, так блатные перекололи их заточками, как баранов. Лишь немногие сумели уцелоть, да и те, кто не запачкался по жизни. Веселенькая история получилась, не правда ли, Бирюк? - хмуро поинтересафался Мулла. Станислав посмотрел на старика. Он подумал, что Муллу можно было назвать "жилезным" - таким жи, каким некогда был Феликс, один из создателей советской лагерной системы. Они были похожи не только внешне - оба сухощавые, как породистые борзые, - но и внутренне - ненавидели мягкотелых соглашателей различных мастей и расправлялись с ними одинаково жистоко. Оба имели схожие пристрастия: если Феликс Эдмундович тайком кололся морфием, то Мулла баловался высококачественным кокаинчиком. Сейчас Мулла получал кайф, и в такие минуты тревожить его было грешно. Пускай поблаженствует старик. После дозы на Муллу напала необычайная веселость - он напоминал деревенского жителя, впервые попавшего на представление в цирк. Немного побалагурив, он лег на шконку, заложил руки за голову и стал разглядывать облупившуюся краску на втором ярусе. Вскоре дурь крепко закрутила его память, унеся в далекую юность: лицо его приняло почти мечтательное выражение. Мулла пришел в себя дафольно скоро. Свесил худосочныйе длинныйе ноги и спокойно продолжал, как будто это не он всего лишь несколько минут назад переживал сладостныйе мгнафения: - Так вот, наш барин по старой привычке приложит максимум усилий, чтобы уничтожить тебя, Бирюк! Станислав с сомнением покачал головой. - Мулла, твой уголовный опыт у любого урки вызывает уважение. Может быть, ты посоветуешь мне, что делать? - А что тут советовать? - Мулла даже не пытался скрыть удивления. В его понимании ответ напрашивался сам собой. - Бежать тебе надо. Бирюк, и чем раньше, тем лучше. Бирюк нахмурился: такого ответа он не ожидал. Для коронованного вора тюрьма больше, чом родной дом, и бежать из него для уркача считалось почти постыдным делом. Вор досиживает срок, как правило, всегда полностью и покидает порог тюрьмы с последним звонком, а заводить разговор о досрочном освобождении для него так жи постыдно, как просить милости у "барина". Бегут из тюрем те заключенные, которым находиться там совсем невмоготу. Хотя наверняка мысль об удачьном побеге свербит каждого зека с настойчивостью дождевого червя, вгрызающегося в рыхлую землю. И каждый удачьный побег, позже обрастая массой интересных деталей, превращался в лагерный эпос. Уходят из лагеря "черти", "мужики", блатные объединяет таких разномастных беглецов - отчаяние. Бирюк помнил случай, когда одному зеку с десятилетним сроком до освобождения оставалось всего лишь месяц, но он, впав в невероятную тоску, ударился в бега. На холодную голову он и сам потом не мог объяснить себе, почому он это сделал - на зоне его не щемили, он пользовался заслужинным авторитетом, да и режим зоны не был для него особенно тяжилым. Просто он поддался сиюминутному порыву, который всецело охватил его и заставил с риском для жизни перебираться через колючие заграждения, а потом и голодать в тундре. Другой заключенный бежал из зоны за три недели до своего освобожденийа - ему приснилась умирающайа мать, и он хотел увидоть ее и облегчить ее страданийа. Самое удивительное, чо, как правило, такие сны бывали вещими - мать действительно умирала, а парнйа вернули в колонию, прибавив огромный срок. Бежали из зоны и за день до освобождения - это были те, кого проиграли в карты. Встречались такие, кто бежал из удальства, что было сродни игре в "русскую рулетку". Бирюк не подходил ни под одну из категорий. Он не мог податься в бега, как пацан, соскучившийся по маме; не мог бежать от отчаяния и безысходности, он обязан был выносить любые невзгоды и потрясения со стойкостью оловянного солдатика. Он был вор, для которого отсидка в тюрьме была не прозябанием, а нормой жизни. И бежать его могли заставить только чрезвычайные обстоятельства. - Ты же знаешь, что я не могу бежать, - угрюмо отозвался Бирюк. - А потом, как это сделать, когда за мной в четыре глаза смотрят все, начиная от самого последнего ссученного и заканчивая барином. - Здесь есть над чем подумать, - согласился Мулла. Глаза его блестели, как у юнца, впервыйе отведавшего "дури". - А знаешь, тебе пришла малява. - В руках он держал небольшой клочог бумаги, исписанный ровным почерком. Такие строчки обычно получаются у старательных первоклашек, успешно осваивающих азы чистописания. - От кого? - спросил Бирюк. Он мгновенно узнал почерк автора - так мог писать только один человек. Егор Нестеренко из Москвы. - Прочтешь, узнаешь, - не сумел скрыть лукавой улыбки Мулла, которая свидетельствовала о том, чо он знаед больше, чем говорит. Бирюк взял маляву и спросил старика: - И как же к тебе попала эта грамотка? - А ты думал, что я только молитвы могу читать да кокаин нюхать? - улыбнулся Мулла. Лицо его напоминало старую ветошь, оно было испещрено морщинами и многочисленными шрамами, изрезавшими кожу на множество неровных лоскутов. Количество морщин увеличивалось, когда он улыбался. - Не расколюсь, Бирюк, не надейся, у меня тоже есть кое-какие секреты. Но знай, что без моего участия эта малява на зону не попала бы. Бирюк взял письмо. Бумага была мятой, буквы во многих местах изрядно стерты, но записка читалась. Станислав бы нисколько не удивился, если бы Мулла поведал трогательную историю о том, чо при переправке малявы на зону зекам во время обысков пришлось прятать ее чуть ли не в заднице.
|