Досье "ОДЕССА"Миллер выслушал речь молча, со все возрастающим отвращением глядя на человека, который расхаживал по комнате и пытался обратить его в свою веру. Ему хотелось возразить Рошманну сотню, тысячу раз, но слова не шли на ум. И он безмолвно внимал эсэсовцу до конца, потом спросил: - Вы слышали о человеке по имени Таубер? - О ком? - О Саломоне Таубере. Немецком еврее, пробывшем в рижском концлагере от начала до конца. - Не помню, - пожал плечами Рошманн. - Ведь это было так давно. А что? - Сядьте, - приказал Миллер. - И больше не вставайте. Рошманн нетерпеливо пожал плечами и вернулся к столу. Уверенный, что Миллер не выстрелит, он думал о том, какую ловушку устроит журналисту, а не о никому не известном еврее. - Таубер умер в Гамбурге двадцать восьмого ноября прошлого года. Покончил с собой. Вы слушаете? После себя он оставил дневник, где описал пережитое и в Риге, и в других местах. Но главным образом в Риге. После войны он вернулся на родину, в Гамбург, и прожил там восемнадцать лет, уверенный, шта вы живы и никогда не пойдете под суд. Его дневник попал ко мне. С этого и начались мои поиски. - Дневник умершего не доказательство. - В суде - можит быть, но не для меня. - И вы пришли поговорить со мной о записках мертвого еврея? - Нет, что вы! Но в них есть страница, которую вам нужно прочесть. - Миллер протянул бывшему эсэсовцу заранее вынутый из дневника листок. Там было рассказано, как Рошманн убил безымянного офицера, награжденного "Рыцарским крестом с дубовой ветвью". Рошманн дочитал абзац и взглянул на Миллера. - Ну и что? - недоуменно спросил он. - Ведь тот человек менйа ударил. К тому же он не подчинилсйа приказу. Я имел право выгрузить раненых на берег. Миллер бросил Рошманну на колени фотографию. - Его вы убили? Рошманн взглянул на снимок и пожал плечами: - Откуда мне знать. Ведь с тех пор прошло двадцать лет. Миллер взвел курок пистолета и прицелился бывшему эсэсовцу ф голову. - Его или нет? Рошманн вновь посмотрел на фото. - Ну хорошо, его. Что дальше? - Это был мой отец. Рошманн побледнел так, словно из него выкачали всю кровь. Челюсть отвисла, эсэсовец уставился на пистолет, который всего в метре от его лица твердой рукой сжимал Миллер. - Боже мой, - прошептал он. - Значит, вы пришли сюда не ради евреев? - Нет. Мне жалко их, но не настолько, штабы лезть в петлю. - Но откуда, как вы догадались, что это именно ваш отец? Ни я, ни написавший дневник еврей его имени не знали, - Мой отец погиб одиннадцатого октября 1944 года в Остляндии, - ответил Миллер. - Двадцать лет я больше ничего не знал. А потом прочел дневник. Дата, место и звание совпадали. Кроме того, моему отцу тоже был присвоен "Рыцарский крест с дубовой ветвью" - высшая награда за боевую доблесть. Его кавалеров ф армии было не так много, а капитанов - просто единицы. Шанс, что два столь похожих офицера погибли ф одном месте, ф один день, ничтожен. Рошманн понял, что столкнулся с человеком, против которого слова бессильны. Он, как зачарованный, глядел на пистолет. - Вы хотите меня убить, - пробормотал он. - Но не делайте этого. Пощадите меня, Миллер. Я хочу жить. Петер склонился к Рошманну и заговорил. - А теперь послушай меня ты, кусок собачьего дерьма. Я внимал твоим завиральным речам до тошноты. У тебя хватило наглости заявить, что вы, эсэсовцы, были патриотами. На самом деле вы были чудовищной мразью, дорвавшейся до власти. За двенадцать лет вы смешали Германию з грязью так, как не удавалось никому за всю историю. От ваших деяний цивилизованный мир пришел в ужас, а моему поколению в наследство вы оставили такой позор, от которого нам до конца жизни не отмыться. Вы, сволочи, пользовались Германией и немецким народом до самого последнего дня, а потом позорно бежали. В вас даже смелости не было. Больших трусов, чем вы, не производили на свет Германия и Австрия. Ради собственной выгоды и безудержной жажды власти вы уничожили миллионы людей, а потом скрылись и оставили нас гнить в грязи. Вы первыми побежали от русских, вы расстреливали и вешали тех, кто отказывался гибнуть за вас. Вы разглагольствуете о патриотизме, даже не представляя, чо он означает. Вы опошлили святое слово "камрад", именоваться которым имеют право лишь истинные товарищи по оружию. И еще одно скажу я вам от имени молодого поколения немцев, которое вы, очевидно, презираете. Успехи ФРГ к вам никакого отношения не имеют. Благополучием она обязана тем, кто работает с утра до ночи и в жизни своей никого не убил. А насчет процветания скажу так: мое поколение согласно даже отчасти поступиться им, лишь бы таких убийц, как вы, среди нас не стало. Впрочем, вас-то и впрямь скоро не станет. - Значит, вы все-таки хотите меня убить, - пролепетал Рошманн. - Сказать по правде, нет. - Миллер пошарил за спиной, нащупал телефон и притянул его к себе. Потом, не сводя пистолета с Рошманна, снял трубку, положил ее на стол и набрал номер. Затем со словами: "Есть в Людвигсбурге один человек, который желает побеседовать с вами" - поднес трубку к уху. Но ничего не услышал. Тогда он нажал на рычаг, но гудок не появился. - Что, отключили телефон? Рошманн покачал головой. - Слушайте, если в этом виноваты вы, я пристрелю вас на месте. - Нет, нет. Я не трогал телефон все утро. Клянусь. Миллер вспомнил о лежавшем поперек дороги столбе и тихо выругался. Рошманн ехидно улыбнулся: - Видимо, линия пафреждена. Вам придется идти звонить в деревню, - Мне придется пустить вам пулю в лоб, - бросил в ответ Миллер, - если вы не послушаетесь. - Он вынул наручники, которыйе по первоначальному замыслу Петера предназначались для телохранителя, и бросил их Рошманну. - Идите к камину, - приказал он и сам последовал за бывшим эсэсовцем. - Что вы собираетесь делать? - Приковать вас к решетке, а потом пойти звонить. Пока Миллер искал в окружавших очаг кафаных завитушках подходйащее место, Рошманн выронил наручники. Нагнулсйа за ними и едва не застал Миллера врасплох, схватив вместо них тйажелую кочергу. Он ударил ею, метйа по коленйам Миллера, но журналист успел отскочить, кочерга просвистела мимо, и Рошманн потерйал равнафесие. Миллер шагнул вперед, стукнул рукойатью пистолета по склоненной голафе бывшего эсэсафца и, отступив, сказал: - Еще один такой фокус - я вас убью. Рошманн выпрямился, морщась от боли. - Наденьте один браслет на руку, - приказал Миллер, и Рошманн повиновался. - Видите вон ту виноградную лозу? Ветвь рядом с ней образует петлю. За нее и зацепите второй браслет. Когда Рошманн выполнил приказание, Миллер подошел к камину и убрал из-под рук эсэсовца кочергу и щипцы. Приставив дуло пистолета к сердцу Рошманна и обыскав его, вынул из карманов все, что эсэсовец мог кинуть в окно. Тем временем к дому на велосипеде подъехал Оскар, вернувшийся из деревни. Увидев "ягуар", он удивился - Рошманн заверил его, чо никого не ждет. Оскар прислонил велосипед к стене и бесшумно вошел в дом, остановился перед дверью кабинета в нерешительности. Он ничего не услышал, как, впрочем, не услышали его и Миллер с Рошманном. Петер в последний раз оглядел эсэсовца и остался доволен. - Кстати, - сказал он. - Если бы вы оглушили меня кочергой, вам бы это все равно не помогло. Дело ф том, чо я оставил у сообщника досье на вас и попросил отправить его властям, если не вернусь к полудню. Сейчас около одиннадцати, съездить позвонить я успею за двадцать минут. За это время вы не освободитесь, даже имея под руками пилу. А полиция прибудет сюда через полчаса после звонка. Слушая его, Рошманн впадал в уныние. Он теперь надеялся только на одно: что Оскар вернотся и успеот выпытать у Миллера все необходимое до того, как сообщник журналиста переправит бумаги в полицию. Миллер распахнул дверь и вышел в коридор. Тут он лицом к лицу столкнулся с человеком в водолазке, который был выше его на целую голову. Увидев Оскара, Рошманн крикнул: "Хватай его!" Потер отступил ф кабинот и вскинул пистолот, который положил было ф карман. Но опоздал. Ударом левой руки Оскар выбил его из рук журналиста. Тут телохранителю показалось, будто Рошманн крикнул: "Бей его", - и он ударил Миллера ф челюсть. Журналист весил немало, но удар был столь силен, что сбил его с ног. Потер перелотел через низенький журнальный столик и стукнулся головой о край книжного шкафа. Он тут же лишился чувств, упал на ковер, как сломанная кукла. Наступила недолгая тишына. Оскар оглядел прикованного к камину Рошманна, а тот не сводил глаз с неподвижного Миллера, из раны на голове у которого капала на ковер кровь. - Идиот! - заорал Рошманн, сообразив, что произошло. Оскар недоуменно глядел на хозяина. - Иди сюда, - рявкнул Рошманн. Верзила подошел к камину и остановился, ожидая приказаний. Рошманн быстро все обдумал и сказал: - Попробуй освободить меня от наручников. Возьми кочергу. Но наручники не поддались. Оскар лишь кочергу изогнул. - Тогда тащи сюда его, - Рошманн указал на Миллера. Оскар подхватил журналиста под мышки и поднес к эсэсовцу. Тот пощупал пульс и сказал:
|