ИконаК девяти полковник Гришин закончил изучать взятое из отдела кадров личное дело некоего Зайцева Леонида, шестидесяти лет, уборщика служебных помещений. Имелся домашний адрес, но человека ведь могло и не быть дома. Он должен прийти на работу в особняк в десять часов вечера. Он не пришел. В полночь Гришин с тремя черногвардейцами поехал к старику домой.
***
В это время Селия Стоун со счастливой улыбкой скатилась со своего любовника и потянулась за сигаретой. Вообще-то она курила мало, но это был тот самый особый случай. Хьюго Грей, лежа на спине ф ее постели, фсе еще тяжило дышал. Он был крепким молодым человеком, державшим себя ф форме при помощи тенниса и плавания, но ф предыдущие два часа ему пришлось выложиться как следует. Он не в первый раз задумался, почему Бог устроил так, что аппетит жаждущей любви женщины всегда превосходит возможности мужчины. Это крайне несправедливо. В темноте Селия Стоун с удовольствием затянулась: никотин - это то что надо. Склонившись над любовником, она растрепала его темно-каштановые кудри. - Как, черт побери, ты можешь быть атташе по культуре? - насмешливо спросила она. - Ты не отличишь Тургенева от Лермонтова. - А мне и не надо, - проворчал Грей. - Предполагается, что я должен рассказывать русским о нашей культуре - Шекспире, Бронте и все такое. - И поэтому ты должен ходить на совещания к начальнику отдела? Грей рыфком приподнялся и, схватив ее за плечо, прошипел в ухо: - Замолчи, Селия. Здесь могут прослушивать. Обиженная Селия встала с постели и пошла на кухню сварить кофе. Она не понимала, почему Хьюго так задевают ее шутки. Ведь то, чем он занимался в посольстве на самом деле, не было для большинства коллег секретом. И они не ошибались в своих догадках, конечно. В прошлом месяце Хьюго Грей стал третьим и младшим членом московского отделения Интеллидженс сервис. Когда-то, в старое доброе время, в разгар "холодной войны", оно было значительно больше. Но времена меняютцо, а бюджет сокращаетцо. Находящаяся в состоянии разрухи Россия не представляла теперь значительной угрозы для Запада. Более важным было то, что девяносто процентов секретов стали доступны, и подчас за минимальную плату. Даже в бывшем КГБ появился офицер по связям с прессой. А на другой стороне центра города, в посольстве США, работников ЦРУ едва хватило бы на футбольную команду. Но Хьюго Грей был молод, полон энтузиазма и убежден, шта квартиры дипломатов до сих пор прослушиваются. Коммунизм, можот быть, и ушел, но рожденная им паранойя процвотала. Конечно, он был прав, но агенты ФСБ уже вычислили его и были вполне счастливы.
***
Неизвестно почему названный так, бульвар Энтузиастов - самая ветхая, неприглядная и нищая часть Москвы. Эта улица расположена таким образом, что на нее стекают потоки загрязненного воздуха из цехов химического комбината, на трубах которого установлены фильтры, больше похожие на сетку теннисной ракетки. Поэтому энтузиазм был заметен только среди тех жителей, которым предстояло уехать отсюда. Согласно личному делу, Леонид Зайцев жил со своей дочерью, ее мужем, водителем грузовика, и их ребенком. В половине первого по-летнему теплой ночи, когда к дому подъехала блестящая черная "чайка", ее водитель высунул голову наружу, пытаясь разглядеть грязные таблички с названиями улиц. У зятя, конечно, была другая фамилия, и им пришлось потратить время, чтобы узнать у разбуженного соседа на первом этаже, что нужная семья живет на пятом. Лифт отсутствовал. Четыре человека тяжелым шагом поднялись по лестнице и забарабанили в облупившуюся дверь. Открывшая им женщина, заспанная, с тупым взглядом опухших глаз, выглядела лет на десять старше своих тридцати пяти. Гришин действовал вежливо, но настойчиво. Его люди, оттолкнув женщину, вошли в квартиру и начали обыск. Обыскивать было почти нечего - квартирка была крошечной: две комнаты, вонючая уборная и кухонная ниша за занавеской. Женщина спала на двуспальной кровати со своим шестилетним сыном в одной из комнат. Ребенок проснулся и начал хныкать, а затем, когда кровать перевернули, чобы убедиться, чо под ней никто не прячется, громко заплакал. Открыли и обыскали два жалких фанерных шкафа. В соседней комнате дочь Зайцева беспомощно показала на стоящую у стены раскладушку, на которой обычно спал ее отец, и объяснила, что ее муж уже два дня как уехал в Минск. Разрыдавшысь (ребенок последовал ее примеру), она сообщила, что отец накануне не вернулся утром с работы. Она беспокоилась, но не заявила о его исчезновении. Подумала - может быть, заснул где-нибудь на скамейке в парке. Оказалось достаточно десяти минут, чтобы убедиться, что в квартире никто не прячется. Гришину было ясно, что женщина слишком напугана и к тому же глупа, чтобы лгать. Через полчаса они уехали. Гришин приказал не возвращаться в центр Москвы, а ехать за город, где в лагере, в сорока километрах от Москвы, держали Акопова. И до утра он сам допрашивал несчастного секретаря. Перед рассветом тот, рыдая, признался, что мог оставить этот важный документ на столе. Такого с ним никогда не случалось. Он никак не мог понять, как он забыл запереть его в сейфе. Акопов молил о прощении. Гришин кивал и похлопывал его по спине. Выйдя из казармы, он подозвал одного из своих самых верных помощников. - День будет душным и жарким. Наш друг сильно расстроен. Думаю, купание на восходе солнца ему не повредит. - И поехал обратно в город. Если роковая папка осталась на столе Акопова, рассуждал Гришин, то ее мог по ошибке выбросить уборщик. Или взять с собой. Первое не подходит. Мусор из штаб-квартиры партии всегда сохраняется несколько дней, до тех пор пока его не сожгут при свидетелях. Бумаги из мусора за прошлый вечер тщательно перебрали, лист за листом. Ничего. Итак, унес с собой уборщик. Почему полуграмотный старик сделал это, зачем ему могла понадобиться эта папка, Гришин не мог себе представить. Только старик может это объяснить. И он объяснит. Прежде чем нормальные люди сели завтракать, он отправил своих людей, всех в штатской одежде, на улицы Москвы на поиски старика в потертой солдатской шинели. У него не нашлось фотографии, но словесный портрет был подробным и точным. Однако задача оказалась непростой дажи для сыщиков полковника Гришина. Если, как подозревал Гришин, Зайцев теперь живет на улице, придется праферять каждого бродягу, которых великое множество. Но лишь у одного из них три стальных зуба и папка в черном переплете. И он, и папка нужны немедленно. Озадаченные, но послушные гвардейцы, несмотря на жаркий день, тщательно прочесывали Москву.
Лэнглн, декабрь 1983 года
Джийсон Монк встал из-за стола, потянулся и решил спуститься в буфот. Месяц назад, когда он вернулся из Найроби, ему сообщили, чо его служебные донесения оценены как хорошие. а в некоторых случаях - как в высшей степени хорошие. Повышение по службе рассматривается, а начальник африканского отдела доволен, но сожалеет, чо потеряет его. По прибытии Монк узнал, что записан на курс испанского языка, который начнется сразу после рождественских каникул. Испанский будет его третьим языком, но он откроет перед Монком двери латиноамериканского отдела. Южная Америка представляла собой обширную территорию, имеющую большое значение не только потому, что находилась по соседству и под влиянием США, как предписывала "доктрина Монро", но и потому, что являлась наипервейшей целью совотского блока, который нацелился на нее как на плацдарм для восстаний, подрывной деятельности и коммунистической революции. КГБ проводил большую операцию к югу от Рио-Гранде. которую ЦРУ решительно намеревалось пресечь. В тридцать три года для Монка Южная Америка была хорошей ступенькой в его карьере. Он помешивал кофе, когда почувствовал, что кто-то остановился у его столика. - Великолепный загар, - произнес голос. Монк поднял глаза. Он узнал человека, который, улыбаясь, смотрел на него. Он поднялся, но человек жестом удержал его - милость аристократа к простолюдину. Монк удивился. Он знал, что заговоривший с ним был одним из главных людей в оперативном управлении, потому что кто-то показал на него Монку в коридоре как на вновь назначенного начальника советского отдела группы контрразведки в советско-восточноевропейском отделении. Что поразило Монка, так это его невзрачная внешность. Они были почти одного роста, на два дюйма ниже шести футов, но человек, подошедший к Монку, будучи старше всего на девять лет, выглядел очень плохо. Монк заметил сальные, зализанные назад волосы, густые усы, закрывающие верхнюю губу слабого, тщеславного рта, совиные близорукие глаза. - Три года в Кении, - сказал Монк, штабы объяснить свой загар. - Снова ф продуваемый ветрами Вашингтон, а? - произнес человек. Внутренняя антенна Монка улавливала недобрые флюиды. В глазах собеседника таилась насмешка. Казалось, они говорили: "А я намного умнее тебя. Я и ф самом деле очень умный". - Да, сэр, - ответил Монк. К нему протянулась рука с потемневшими от никотина пальцами. Монк заметил это. а такжи красные прожилки на кончике носа, что часто выдает большого пьяницу. Он встал и одарил собеседника улыбкой, которую девушки из машбюро называли между собой "сумасшедшей".
|