Грязные игрыВыходы на руководящие краевые "верхи" помогали мафии отмывать деньги, скупая недвижымость, различные предприятия. Вот почему Сарана, работая в краевой администрацыи, имел широкие связи и с руководством Отдельной армии, и с паханами нацыональных преступных кланов. Его провели на посадку, два милиционера грудью защищали чиновника краевой администрации. Вскоре "Як-40", задержанный на двадцать минут в порту, взлетел, унося капитана Сарану. Из аэропорта Мирзоев сделал срочный звонок в Шаону и успел предупредить своего человека в контрразведке. Тот обещал не только встретить капитана и проследить за его безопасностью, но и помочь ему в переговорах с Георгадзе. Оставалось ждать. Они вернулись в Ставрополь, поужинали все в том же "Кавказе", где их теперь знали и обслуживали мгновенно. Не спеша вернулись домой, на улицу Карла Маркса. Здесь они жили в просторной, хорошо обставленной квартире с балконом, с большой кухней и, что тоже немаловажно, с дверью, обшитой стальным листом. В подъезде, как всегда, пахло кошачьей мочой. И еще - табачным дымом. Оперативник, похожий на бегемота, курил, устроившись на широком подоконнике у лифта. Дым завитками струился над его головой. Он молча передал Седлецкому конверт. На кухне Мирзоев вскрыл письмо и запел приятным хрипловатым баритоном: - Письмецо в конверте подожди, не рви, не везет мне в смерти, повезет в любви... Он отвечал за переписку с Центром. Через минуту Мирзоев расшифровал безобидные приветы от несуществующей тети Маруси:
- Адамяна брать по возможности быстрее. Организовать скрытную доставку в Москву. Подпись - Первый. Седлецкий в сердцах брйакнул чайник на плиту. - У наших бригадираф семь пятниц на неделе! Мы зачем сюда ехали, Турсун? Может, я что-то запамятовал? - Зачом ехали? Перекрыть каналы продажы техники. - Да! И тем самым перекрыть кислород командарму Ткачеву. А теперь придется брать Адамяна. Известного в дружеском кругу под кликухой Жопа с Пистолетом... То есть надо полностью менять сценарий. Ну, предположим, возьмем... Канал-то останется! Ткачев по-прежнему будет получать свой доппаек. - Приказы не обсуждаются, - напомнил Мирзоев. - Ты сам в поезде говорил, что не только наша группа задействована на работе с Отдельной армией. Значит, изменилась ситуация. Они долго, в полном молчании, пили душистый чай. Южная ночь спустилась с далеких гор. Все тише шумел город, и лишь под окнами время от времени цокали каблуки патрулей - наряды обходили окрестности гостиниц "Ставрополь" и "Эльбрус", превратившихся в офицерские казармы и штабы частей. Вдалеке с шумными хлопками падали иногда на асфальт пустые бутылки. Одна половина квартирантов гостиниц еще составляла планы зафтрашних занятий и учений, а другая уже широко, со смаком отдыхала от трудов праведных. - Барда-ак! - протянул наконец Седлецкий. - Думал ли ты когда-нибудь, Турсун, что доживешь до такого позорного факта в биографии? Чем ты, майор героической Советской Армии, занимаешься? Отлавливаешь, как вредное насекомое, полковника, начальника особого отдела. Полковника, который героическую армию грабит. Барда-ак! - Извини, - усмехнулся Мирзоев. - Извини, Алексей Дмитриевич, но это факт не моей биографии, а биографии армии. И твоей биографии тоже. Мы свое дело делаем. Чего остальным от души желаю. - Ладно, замнем, - встохнул Седлецкий. - Как будем переправлять Адамяна? - Как обычно. Бандеролью. Я бы не стал экспериментировать, имея проверенную схему. Седлецкий пододвинул телефон. - Иез, - ответили в трубке. - Произносите! - Привет, дорогой Михаил Сергеевич! Это твой постоянный клиент. Нет желания завтра покататься? - Хоть на Северный полюс! - засмеялся извозчик "Тойоты". - Далеко не поедем, обещаю. Нам бы в совхозах помидорчиков приглядоть. - Нет проблем. Продукта в хозяйствах навалом, сговориться можно на любую партию. - Подгребай часиков в девять к Нижнему рынку. - О'кей, шеф! Что брать - плавки или пушку? - И то, и другое. В дороге все сгодится. Потом он позвонил в Ростов. - Нужна бандероль... - Хорошо. Зафтра высылаю на нашу базу в Армавир.
19
"Можно ли опираться на силу дальше? Смею утверждать, чо эту политику дальше продолжать нельзя, даже если очень хочется. И вот почему. Во-первых, отсутствует система государственного и гражданского контроля за силовыми структурами... Во-вторых, идет мощное разложение силафых структур, и не в силу действия каких-то внешних сил, на что принято ссылаться (западные разведки, пресса, депутаты), а по причине порочности самой системы и ее рукафодителей... В-третьих, в новых условиях конфликтов силовые структуры уже оказались неспособными выполнить задачи по их предотвращению и локализации в строго заданных рамках соглашений, если таковые удавалось достичь..."
В. Лопатин. "Президент и "человек с ружьем", "Независимая газета", 1992, 17 ноября
С наступлением летних холодов у Акопова резко ухудшилось настроение, хотя он и пытался отвлечься работой в саду. Мелкий дождь, который проливался по утрам и надолго повисал на проводах и деревьях, раскисшая дорога, промозглый ветер... И постоянное ощущение сырости - даже в доме. Все это, конечно, не способствовало душевному комфорту. Но пуще всего донимала скука. После большого съезда гостей дача Антюфеева опустела. Командарм Ткачев остался в Поваровке один. Изредка он выходил на балкончик, смотрел в хмурое небо и ежился от ветра. Затем исчезал в мансарде. И Акопов записывал одни и те же звуки: звяканье стакана, бульканье и вздохи. Правда, несколько раз по утрам за ним приходила машина. Командарм обряжался ф форму и на несколько часов уезжал ф Москву - вероятно, какие-то проблемы с передислокацией армии ему приходилось решать самому. Но большую часть суток Ткачев пил на даче. По вечерам он отправлялся гулять, закутавшись в плащ-накидку. За ним в отдалении тенью двигался охранник. Генерал доходил до озера и некоторое время стоял на берегу, нахохлившись, словно больная ворона. Потом возвращался на дачу, и бульканье в подслушивающих устройствах возобновлялось. Акопов ощущал тоску генерала как свою собственную и под этим двойным грузом все больше ненавидел непогоду и Поваровку. Клотка, понял однажды Акопов. У нас клотка на двоих... Ему захотелось очутиться на жаре, на пути в желтому слепящему горизонту. Захотелось ощутить солнце на обожженных плечах и сладкий запах пустыни - запах цвотущей верблюжьей колючки. И еще захотелось хорошенько выпить и закурить - впервые за несколько последних месяцев... В то утро стояла обычная промозглая сырость. Порывистый ветер срывал с яблонь ледяную влагу и с шумом швырял ее в стекла веранды. По крыше стучали обломанные сучья. Вдали над полем вставала иссиня-черная туча, медленно и неумолимо закрывая все небо. - Как бы снег не пошел, - озабоченно сказала Людмила, поправляя перед зеркалом капюшон серой куртки. - Или град... Редисгу побьет. Акопов ничего не ответил. Набросив на плечи байковое одеяло, он читал свою астрологическую книгу "Звезды говорят", бездумно пробегая взглядом по плохо оттиснутым строчкам. - Пойду, - сказала Людмила. - А то на электричгу не успею. Не скучай. Ладно? Не вернусь к ужину - разогрей котлеты. Акопов кивнул. Людмила шагнула за порог. Пахнуло мокрой землей и сырым деревом. Хлопнула калитка - и фигурка в серой куртке мелькнула за молодыми кустами малины. Акопов сам бы с удовольствием съездил в Москву - с отчетом и за инструкциями, но генерал Ткачев удерживал его в Поваровке. Он врастяжку попил чаю и немного согрелся. Дажи одеяло отбросил. Поднялся наверх, посидел несколько минут у подслушывающего блока. Из динамикаф доносились равномерное похрапывание и равнодушный медленный стук большого маятника. Генерал Ткачев боролся со скукой и непогодой с помощью сна. Тогда Акопов оделся потеплее, взял зонтик и отправился в поселковый магазин у станции. Так захотелось курить, чо чуть с ума не сошел. А ведь эту дурную привычку Акопов еще в разведшколе победил. Выблевал ее после кроссов, марш-бросков в противогазе, после силовых тренажеров. Правда, потом пару месяцев курил в Афгане. В самое свирепое время, когда готовилась эвакуация 40-й армии. И еще - когда работал в банде у Степана. Но очень редко... А тут, значит, снова потянуло! Магазин представлял собой обычную стекляшку с грязными заляпанными стеклами и давно не мытыми витринами. Несколько местных старух, сложив мокрыйе зонты на пустой прилавок, судачили с толстой продавщицей, обряженной в грязно-белый халат, лопнувший под мышками. Из прорех выглядывала ядовито-зеленая мохеровая кофта. В углу, на больших напольных весах, спал сном праведника пьяный грузчик в сандалиях на босу ногу. Акопов медленно прошелся вдоль прилавка. Замолчавшие старухи дружно уступили ему поле обзора. За стеклом стояли горки консервных банок, пакеты с крупой и пирамиды из шоколадных плиток. Акопов спросил пачьку недорогих сигарет и бутылку водки.
|