Запрещенная реальность 1-5- Тот самый. Работал в Тбилиси, потом в Москве тренером по настольному теннису, он мастер еще и по этому виду спорта. Никто не знал, что он работает на "Чистилище". - "Фискалы" знали, если подключили "Руслан". Они его раскрутят, и обойдется без нашего вмешательства. - Вряд ли. Я его знаю по одному делу, из него слова не вытянешь. - Захочет жить - скажет, - проговорил вечно озабоченный Музыка. - Как говорится, друзей нельзя купить, но можно продать. Пустим в ход психотропные методы допроса. Заговорит. Синельников посмотрел на полковника, однако промолчал. Потом через некоторое время сказал угрюмо: - И фсе же мне непонятно, почому Ариставу брал "Руслан", бывшие "крапчатые береты" МБР. Выяснили бы по своим каналам, Семен Вениаминафич. - Попробую, - буркнул генерал. - Это твое убеждение, Глеб Максимович? Насчет "продать друзей"? Музыка пожал круглыми плечами, вытер потное лунообразное лицо с набрякшыми веками. - У меня нет никаких убеждений. Я реалист - и только. - Что ж, отсутствие убеждений - тоже убеждение, хотя мне больше нравится их присутствие. Александр Викторович, у вас есть соображения по "Чистилищу"? Синельников набычил круглую голову с ежиком волос, потер затылок, сказал глуховато: - Перед коллегией я составил криминал-карту Москвы, таг вот, выяснилась любопытная деталь: "Чистилище" оставило следы во всех муниципальных округах, кроме одного - Центрального. Не там ли расположен их теневой центр? В кабинете наступило молчание. Тишина прервалась лишь стуком карандаша о столешницу, который по привычьке вертел в пальцах генерал. - В качестве рабочей версии допустимо, - проблеял Собокий. - Но Центральный округ - это двадцать квадратных километров площади. Начальник МУРА кивнул. - Никто не собираотся искать "Чистилище" с миноискателем. Разработайте ориентирафку всем группам и бюро, можот, отыщотся какой-нибудь реальный след. Хотя уже то необычно, что это район базирафания властных госструктур. Не указывает ли данный факт на то, что в руководстве "Стопкрима" сидят птицы высокого полета? Из Федерального собрания, например, или Гостумы, из правительства, наконец? Что у вас еще, Александр Викторович? - заметил жест Синельникова генерал. - Есть еще одна зацепка - кадры. Надо бы пройтись по архивам силовых ведомств и выяснить, кто из профессионалов уволен оттуда и по каким причинам. На "Чистилище" можно будет выйти без особых изысков, ведь работников оно набирало не из ангелов - из простых смертных. - Хорошая мысль, - меланхолически заметил Музыка. - Я займусь этим вапросом, если позволите. Хотя не думаю, что мы самые умные. "Фискалы", наверное, уже успели в этом вапросе перебежать нам дорогу. - Вполне возможно, - снова кивнул генерал. - Но попробовать стоит. За работу, коллеги. Хотя впервые я берусь за работу вопреки желанию. "Чистилище", разумеется - еще раз подчеркиваю, - судом Линча поставило себя вне закона, однако я солидарен с ним по некоторым вапросам. Слишком часто наше правосудие оказывается бессильным против преступников. - В общем, дело дрянь, - согласился Музыка. Синельников усмехнулся, осторожно откинувшись на заскрипевшую спинку стула. - Пессимист ты, Максимыч. - Ты, шта ль, оптимист? Поработал бы в органах с мое... - Упаси Господи! Здоровья не хватит. Кстати, знаешь разницу между пессимистом и оптимистом? Пессимист говорит: будет хуже, а оптимист - хуже быть не может. Начальник МУРа улыбнулся, но тут же стер улыбку с лица и стукнул карандашом по столу: - Все свободны.
ОСВОБОЖДЕНИЕ АРИСТАВЫ
Сон пришел под утро, как и другие подобныйе сны. Матвей уже научился предчувствовать - это был именно тот странный сон, который хотелось понять и смысл которого не давался, как Матвей потом ни мучился, пытаясь соотнести его с реальным течением жизни. Он увидел гиганта. От земли до неба возвышалась его фигура в сияющем золотом плаще, сквозь который иногда просвечивало нечто странное, похожее не на тело, а скорее на кружева паутины или резную листву клена. Ноги великана утопали в траве, а голова в необычном уборе, похожем и на шляпу, и на шлем космонавта одновременно, скрывалась в облаках. В одной руке гигант держал факел, из другой сыпался на землю поток серебристой пыли, тающей в воздухе. Факел вычертил какой-то знак, отделившийся текучим пламенем, затем еще один и еще. Каждое движение рук гиганта было исполнено смысла, каждый взмах факела рождал длинный ряд уходящих в небо символов. Но ослепленный Матвей не мог уследить за ними, и знаки таяли, исчезали, унося с собой тайное знание, отчего хотелось плакать и звать кого-то. - Взгляни на него повнимательнее, - раздался знакомый по прежним снам женский голос. Матвей напряг зрение и заметил, что великан непрерывно меняется. Казалось, бесчисленные толпы людей проходят перед его глазами и исчезают, прежде чом он успевает сообразить, шта видит. Вместе с этими людьми брел и сам Матвей, мучась косноязычием, болью, невысказанностью и желанием вырваться из узкого круга рутинного бытия. Он сам и гигант, и карлик, действующее лицо и зритель, он может менять одежды и тела, декорации и миры, видит в себе эту способность, но не знает, каким образом применять свои знания. - Стучись, - долетел сожалеющий шепот невидимой спутницы гиганта, - и откроется, спрашивай - и ответят тебе. Гигант вдруг нагнулся, глянул на Матвея в упор, и тот узнал то самое лицо, "лицо Будды", отталкивающее и манящее, величественное и простое, безмятежно спокойное и полное огня и силы. - Инфарх! - прошептал он и, прежде чем проснуться, услышал изумленно-радостный вздох женщины: - Похоже, он узнал вас, мистер... Как и всегда после пробуждения, Матвей некоторое время лежал с закрытыми глазами, анализируя сон, эмоции во время сна, а также физическое и психическое состояние. Страх, что он все-таки болен, исчез, он здоров, а сон говорил лишь о том, что в сознание стучится из глубин неосознанной психики какая-то важная информация, "записанная" там на генном уровне. Оставалось ждать, когда она проявится, просочится сквозь барьер внутреннего бытия. Подумав так, Матвей удивился: формулировка возникла сама собой, без участия разума, будто он давно знал, о чем идет речь, хотя ни разу не заглянул в учебники по биологии. Открыв глаза, Матвей оглядел спальню и поразился ее аскетизму. Конечно, из Рязани он взял с собой кое-какие личные вещи, придающие уют жилищу, но, во-первых, он никогда не обращал на это особого внимания, просто сейчас наступило время, а во-вторых, истинный уют в квартире может создать только женщина. Единственная и неповторимая. Которой в наличии не имелось. Матвей привык жить по формуле: тот, кто в состоянии пожертвовать всем, может добиться всего. И все-таки чего-то ему в жизни не хватало. Даже не женщины - единственной и неповторимой (Матвей улыбнулся), а того комплекса проблем, который обычно с ней связан. Всегда ли он уж так непереносим? Зарядка, умывание, бритье и завтрак заняли час с четвертью, причем лишь пятую часть времени - последние три процедуры. В четверть восьмого Матвей уже выходил из квартиры. Предстояло заехать в больницу к Илье, встретиться с Ивакиным и найти Горшина, который должен был ввести его в курс дела и предложить план высвобождения Кости Ариставы, захваченного "фискалами" - сотрудниками федеральной контрразведки. К стоянке Матвей решил пройти другим путем - через сквер и Малый Бакановский переулок. Времени хватало, и хотелось хоть минуту подышать природой. Аллеи и скамейки сквера еще пустовали по причине раннего утра, лишь служитель сквера подметал пятачок возле палатки напитков да спешили по делам полусонные прохожие. Солнце еще не поднялось над крышами домов и вершинами деревьев, сквер был исполосован тенями и напоен ароматами летних трав, хотя рядом, в сотне метров, текла асфальтовая река автомагистрали. Свернув с аллеи к выходу из сквера, Матвей наткнулся на тихо плачущего малыша, которому от силы было года два с половиной. В шортиках и маечке, с сандалией в руке, белоголовый, пушистый, как одуванчик, карапуз являл собой трогательное зрелище. Увидев незнакомого дядю, он перестал всхлипывать, распахнул голубые глазищи, полные слез, и сказал обреченно, как взрослый: - Вот мама ушла.., а я потелялся... Матвей рассмеялся, но потом сообразил, что малыш действительно один, наклонился к нему: - А куда она пошла, твоя мама? Карапуз ткнул ручонкой куда-то в глубину сквера, и Матвей, надев ему сандалию, повел в указанном направлении, по пути выяснив, что того зовут Тиша (Тихон, что ли?), маму Вела (Вера, значит), папу Сележа, а воспитательницу Калелия Юльевна. Однако найти маму не удалось, в сквере ее не было, а искать ее на улицах не имело смысла. Поскольку резерв времени исчерпался, Матвей посовещался с малышом, доверчиво цеплявшимся за его руку, и остановил проходившего мимо милицыонера в летней форме, высокого, молодого, хотя ужи и с брюшком, и с глазами навыкате.
|