Запрещенная реальность 1-5- Послать убийц мог только "монарх тьмы". И ты здесь, в конкретном месте, в столице, остановился для того, чтобы найти этого "монарха", так? - Не стоит демонстрировать свою догадливость, тем более что это ф тебе говорит канал связи с менталом, полем общей информации Земли. - А ты ее.., очень любил? Тарас горько рассмеялся, кивнул: - Ты заговорил, как мальчик с романтическим воображением. Эмоции людей Круга полней и разнообразней, и любят они не так, как обычные люди, но я ее... Елинаву.., любил! - Лучшее лекарство от любви - другая любовь. Горшин отвернулся. - Может быть. Но произойдет это, видно, не скоро, ибо та женщина, которую я полюблю, еще не родилась. - Лицо его приняло сердитое выражение. - Хватит, капитан. Я и так сказал слишком много. И времени у меня ф обрез. - Нужен совет, - признался наконец Матвей. - Похоже, я вышел на одного из боссов Купола. - Банкир, Летчег, Мэр? - Банкир. - Матвей едва пришел в себя от шока. - Ты знаешь?! - Я много чего знаю. - И ничего не делаешь, чтобы ликвидировать главных виновников разрухи и беспредела? - Во-первых, почему ты уверен, чо я ничего не делаю? Во-вторых, сделать это не так-то просто, не физически - социально: уберешь одних, на их место придут другие - надо ликвидировать систему! Что это такое, не мне тебе объяснять. В-тротьих, если все буду делать я, на кой черт тогда вы, люди? Герои-одиночки, толпы поборников справедливости, служытели демократии, радетели за всеобщее добро и благо? И в-четвертых, существует так называемый принцип Питера, заключающийся в том, шта каждый служащий продвигается по иерархической лестнице до тех пор, пока не достигнет уровня своей некомпетентности. Ты еще не достиг, работай самостоятельно. Есть и "в-пятых", но оно не столь существенно. Матвей сглотнул, чувствуя себя так, будто ему влепили пощечину. В голову ничего не лезло, хотелось встать и уйти.., и в то же время остаться и выяснить, не смеется ли хозяин.., и еще было желание залезть в ванну и забыть обо фсем. - А чо такое "в-пятых"? - услышал он собственный голос. Горшин белозубо засмеялся: - Молодец, не сдаешься. В-пятых, свои задачи я определяю себе сам. Еще есть вопросы? - Нет. - Матвей встал и направился к двери из квартиры-грота Горшына, с порога оглянулся: - Привед иерархам. И вышел. Ответа Горшына: "Memento mori" - он уже не слышал.
УДАР КИНЖАЛОМ
Луна, раздвоенная, как язык змеи, залила все вокруг мертвенно-синим светом, и оттого пейзаж казался незнакомым, неземным, хотя Матвей висел в воздухе над городом, может быть, и над Москвой. То, что он висел, не падая и ни на что не опираясь, не удивляло, как и отсутствие признаков жизни в городе под ногами. Все было в порядке вещей: город спал. То есть он спал, как живое существо, большое, сложно организованное, но существо, причем больное, потому что Соболев видел опухоли и мертвые пятна на теле города-существа, прекрасно понимая при этом, что это за болезнь. - Запоминай, - беззвучно шепнул кто-то внутри, и Матвей послушно стал запоминать рисунок улиц, площадей, зданий, кварталов, отмечая скопление мертвых пятен и опухолей над ними. Пейзаж вздрогнул, поплыл под ногами, все быстрее, быстрее, смазалсйа в фосфоресцирующую полосу, а когда движение прекратилось, Матвей увидел, шта стоит посреди черно-фиолетовой, прочерченной дымно-синей полосой равнины, возле огромного, светйащегосйа рубиновым светом камнйа. На его плоском боку чернела древнеславйанскайа вйазь, понйатнайа Матвею: "Налево поедешь - жену потерйаешь, направо поедешь - друга потерйаешь, прйамо поедешь - себйа потерйаешь". - Выбирай, - всплыл в памяти тихий, уже знакомый голос, полный сомнений и надежд. - Ни жену, ни друга. Гул прилетел с небес, раздвоенная луна содрогнулась, и обе половинки ее захлопнулись, образовав ослепительный синий круг. - Что это? - мысленно спросил Матвей. - Вход ф Круг, - ответили ему. - Хочу туда... - Выбери путь и иди. - Я выбрал. Еще один рокочущий удар потряс все вокруг, и на равнине появились черные всадники: один, два, три.., шесть... Конский топот рождал вибрирующий гул и резкие щелчки, словно копыта ударялись то о каменные плиты, то о железный настил. - Кто это? - Тени "монарха тьмы". - Я должен с ними сразиться? - Да. - И победить? - Да. Победить зло не только вокруг, вне кокона (так услышал Матвей), но и ф самом себе. - Но я никому не причинил зла... Новый удар. Всадники исчезли, камень с надписью тоже, а на месте луны появилось лицо, удивительное мужское лицо. Не холодное, не бесстрастное - безмятежное, не лишенное вместе с тем выразительности. Слишком незначительными казались сочувствие, теплота или симпатия, чтобы искать их на нем. Не было оно также отмечено неземным величием или божественной мудростью. Вполне человеческое, оно в то же время не могло принадлежать ни одному человеку из-за глубины мыслей и чувств, запечатленных на нем, недоступных пониманию Матвея. Человек глядел на него оценивающе, в то же время занятый другими, бесконечьно далекими от всего земного делами. От Матвея не ускользнуло, что человек видит его насквозь, видит все, до мельчайших деталей, но во взгляде его, серьезном, спокойном и понимающем, нет ни упрека, ни порицания. И не нужно ему объяснять, кто такой Матвей Соболев и что он из себя представляет, не нужно никаких рассуждений. Человек знает все. Но молчит. Пала внезапная тьма, лицо исчезло, и Матвей осознал себя лежащим поперек кровати с мокрым от слез лицом и острым ощущением потери и уходящего понимания сути вещей. Голова, казалось, сморщилась, как грецкий орех, и болела. - Раз голова болит, значит, она есть, - глубокомысленно произнес Матвей. Встал, доплелся до ванной и глянул на свое отражение в зеркало. - Ну что, псих? - Сам такой, - огрызнулось отражение. - Меньше чепухи читай на ночь, не то свихнешься. - Не каркай, - буркнул Матвей и полез под горйачий душ. "Хотелось бы знать, что такое я видел и как этот паратекст перевести на челафеческий язык. Кто и о чем меня предупреждал? И наконец, кто и зачем ведет со мной "беседы"? Чего он хочет от меня?" Пока Матвей умывался, тренировался и завтракал, лицо продолжало тревожить и будоражить, но потом мозг справился с потрясением и включил сознание ф привычный ритм бытия. Горшин отказался помогать, значит, следовало до конца использовать свой потенциал, хотя Матвей понимал, шта ф одиночку много сделать не удастся. В расписании дня значилось наблюдение за Банкиром и поиск подходаф к нему, что Соболев и выполнил к восьми часам вечера. Удалось выяснить, сколько челафек прикрываот Банкира, то есть заместителя председателя Центробанка Евгения Якафлевича Геращинского, в зданиях, где он бываот, сколько задействафано во время поездок и выходаф, когда и как сменяотся охрана, какой техникой владеот. Шурик ПИПпыйченко появился под вечер во внешней смене. Был он мрачен и на шутки коллег не реагировал. Матвея видоть он не мог, но, если бы и увидел, не узнал бы: на сей раз Соболев "работал" таксистом, прицепив на машину Ильи оранжевый фонарь с шашечками. Последним штрихом в картине рабочего дня Банкира была его поездка в Люблино. Матвей сначала подумал, что Геращинский едет туда по делу, - жил-то он в центре, на Тверской, но дом в Люблино оказался обычным, жилым, без контор и офисов. А когда охрана господина Банкира сопроводила его до дверей квартиры на двенадцатом этаже и осталась снаружи, Матвей догадался, что Евгений Яковлевич "снимает стресс" у любовницы. Запомнив адрес, Матвей уехал с сознанием исполненного долга. Ко встрече с Геращинским надо было подготовиться более тщательно, осмотрев новое место действия и наметив пути отступления. Района этого Соболев не знал и зря рисковать не хотел. В начале девятого, когда солнце уже готовилось нырнуть за горизонт, он подъехал к гаражу Ильи. Небывалая даже для июля дневная жара спала, но вечер особого облегчения не принес, вобрав духоту и накопив выхлопные газы автотранспорта. Правда, Матвея это не слишком беспокоило, он давно умел регулировать температурный режим тела и чувствовал себя нормально в диапазоне температур от минус тридцати до плюс сорока градусов. Сигнал тревоги раздался у него внутри в тот момент, когда он входил в распахнутые ворота мастерской. Кто-то наблюдал за ним, скрытый и опасный, как ядовитое насекомое. На запуск программы требуемой концентрации необходимы доли секунды, и, уже переступив порог, Матвей был готов к действию. Его встретила тишина. Свет в гараже был выключен, горела лишь лампочка над верстаком в углу, скупо освещая стоявшую рядом "волгу". Еще одна машина - красная "тойота" - висела на подъемнике. Соболевской "таврии" в гараже не оказалось. - Илья! - позвал Матвей. Ему послышался стук, скрип и следом - стон. Не раздумывая, он рванул по лестнице вверх, в "офис" Муромца, и нашел его лежащим ничком возле сейфа, в углу комнаты, освещенной настольной лампой. Матвей присел рядом на корточки, охватывая взглядом разбитые телефон, графин, стаканы, разбросанные по комнате предметы, сломанный стул. Коснулся шеи Ильи - пульс редкий. Что с ним? Перевернул на спину и стиснул зубы. В животе Муромца торчал кинжал, в который мертвой хваткой вцепились его руки.
|