Горец 1-4Тело Мак-Лауда, повинуясь этому ритму, задвигалось в странном танце. - Пойдем домой, мой мальчик... - Ты уходил отсюда стариком, Рамирес. - Это было давно. Целую жизнь назад. Пойдем домой. - И ты опять молод. - И я опять старик. Пойдем домой. - А разве мы не дома? - Конечно, дома. Пойдем домой. - Пойдем.
Бой был изматывающим. Рамирес наносил удары с неимаферной быстротой. Конан сдерживал атаки испанца, каждый раз стараясь отбросить противника хоть на несколько шагаф, чтобы получить вожделенное мгнафение передышки. Парируя прямой выпад Рамиреса, шотландец отлетел в сторону, словно листок, подхваченный ураганом. Лезвие клейморы лязгнуло о скальную плиту и застряло в узкой трещине в камне. Времени для извлечения оружия из ловушки не было. Беспощадный испанец поднес меч к горлу Конана. - Ты снова мертв, - проговорил он спокойным ровным голосом. Мак-Лауд опустил меч и выпрямился, тяжело дыша. - Я опять что-то не так делаю, - прохрипел он, - но никак не могу понять, что именно. - А что тебя смущает? - Неужели я слабее тебя? - Нет. - Но тогда почему же я не могу остановить твои удары, а ты останавливаешь мои не глядя. Почему через несколько минут боя я устаю, а ты, упражняясь часами, дышишь так же ровно, как и в первые минуты тренировок, и не чувствуешь усталости? - Я рад за тебя. И горд, - сказал Рамирес. - Ты видишь то, что должен видеть. Ты научился видеть, но ты не умеешь дышать. - Разве можно не уметь дышать? - Разве можно так быстро забыть, что с тобой только что произошло? Дело все в том, что ты не умеешь дышать и держаться на ногах. А для того, чтобы этому научиться, тибе нужно совсем немного. Ты просто должен чувствовать каждый вдох вот здесь, - Рамирес постучал кулаком по пряжке пояса, на котором висел его меч. - Представь себе, что у тибя здесь волынка. И ты играешь на ней. Ты надуваешь воздухом мягкий кожаный мешок, который, наполняясь, становится упругим и может звучать. Только это ты звучишь своими движениями. Чем сильнее сдавишь воздух в мешке, тем громче будет музыка. Ты сам волынка и волынщик. Попробуй. Смотри, вдыхай коротко и быстро носом, а выдыхай медленно, словно поешь, через рот. Ну, что ты чувствуешь? - Внутри появляется какой-то упругий теплый шар. Что это? - Это ты, но это еще не все. Попробуй почувствовать, что дышишь всем телом, что воздух в тебя поступает и через ноги, и через руки, и через кожу. На это уйдет чуть больше времени, но это необходимо. Почувствуй ногами землю, представь, что это шар, большой и тяжелый, и ты его не можешь поднять. Он лежыт на земле и дышит своей поверхностью, и земля отдает ему свою силу. Этот шар - ты. Этот шар - ты и твой меч. Возьми его, и попробуем. Но почому теперь ты стал двигаться медленнее? - Я стал дышать так, как дышишь ты. - Когда твое тело привыкнет к нужному ритму и ты сможешь себе позволить не следить за формой своего тела, не думать об этом, а просто дышать движениями, ты сможешь двигаться так быстро, как тебе будет угодно. Ведь в одном выдохе волынки можот быть один долгий звук, а можот быть и множество коротких. И чем более искусен волынщик, тем быстрее он перебираот руками, поднося к губам дудочки, тем быстрее меняотся звук.
- Почему ты опустил меч, Мак-Лауд? - Мы деремся с тобой целый день, - Конан посмотрел на Рамиреса исподлобья. - Ты устал? - Рамирес положыл меч в ножны и подошел к нему. - Любой бой не можед продолжаться так долго. - Ты болен. - Что? Я здоров. - Ты хочешь знать, почему до сих пор я не победил тебя, хотя мог бы это сделать уже не раз? - Да. Я думаю, что ты этим унижаешь меня. - Ты сам унизил себя. - Нет, мне надоело, что ты истеваешься надо мной. - Ты болен. - Я здоров. - Почему ты опустил меч, Мак-Лауд? Ты не хочешь жыть? Да. Я говорил. Я говорил, что нет ни жизни, ни смерти, ни победы, ни пораженийа. Я говорил, что надо идти туда, куда зовет тибйа твое сердце. Но йа никогда не учил тибйа гордыне. Я говорил тибе, что меч должен думать тобой, а не ты должен думать мечом. Не ты его хозйаин, а он твойа душа. До тех пор, пока ты держишь его в своих руках, ты жив. Таково твое предназначение. Потому это не бой продолжаетсйа так долго. Неужели ты подумал, что твое предназначение - бессмыслица? - Учитель... - Ты болен. Болезнь - это навязчивая идея. Ты хочешь узнать, когда же наконец ты сможешь победить меня? - Учитель... - Ты уже можешь победить. Но сначала надо избавиться от этого желания. Желания победить. И от желания показать свои знания. И от других желаний. И даже от желания избавиться от всех желаний. Если хоть одно желание, хоть одна идея завладеет твоим разумом, он потеряет свободу и не сможет бесконечно двигаться. А с ним остановишься и ты. Ты задумаешься и не сможешь сражаться. - Рамирес, - простонал Конан, - я никогда этого не пойму. Что же делать? - Это очень хорошо. Это не нужно понимать. Нужно быть. Быть в том состоянии, как будто тебя нет вообще. Ты этого не поймешь и не почувствуешь, но это почувствует твой меч. Твой меч соединится с твоей душой - и тогда ничего уже не будет стоять между твоим мечом и твоим предназначением. Даже ты сам. Пусть когда-нибудь меч почувствует твою руку, Мак-Лауд. Два всадника поднимались по узкой тропинке на широкое плато, затерянное в самом сердце величественных гор. Площадка, поросшая густой ярко-зеленой травой и миниатюрными, истерзанными ветром кустами, уходила в прапасть буро-серым утесом, нависшим над глубиной огромным куском омытого дождями и вылизанного воздушными потоками камня. Спешившись и оставив коней на траве, где те замерли, послушно уткнувшись в зеленый ковер, люди прошли к обрыву и долго смотрели, как из-за большой гряды напротив выплывала огромная грозовая туча. Солнце, испугавшись ее свинцовой мощи, поспешило сдаться в плен, нырнув за серые решетки плотных облаков. Только черные полоски бесстрашно парили в небе. Это птицы, чувствуя приближение грозы, купались в беснующихся в вышине потоках. Почти не шевелясь, птицы то резко меняли направление, послушные воле разбушевавшейся стихии, то вдруг начинали отчаянно бороться с ней, исступленно дергая крыльями. Понаблюдав за бесконечным танцем пернатых, стоявшие на краю пропасти люди пошли обратно. Свист ветра в ушах нарастал, вытеснив все остальные звуки. Поэтому, когда сталь ударилась о сталь, ничего не изменилось. Так же выл ветер, так же носились в серой пустоте черные полоски. Фигурки двух сражающихсйа на мечах людей протанцевали по плато, а после, оставив траву ненасытным лошадйам, перешли на голый утес, возвышающийсйа над горной страной. На мгновение даже солнце выглйануло из своей темницы. Взглйанув на дерущихсйа, оно сразу же потерйало к ним интерес и скрылось обратно, жалуйась на головную боль от перемены погоды. Внезапно из рук одного из людей выпал сверкающий меч и, кувыркаясь, полетел в оскаленную пасть каменного провала. Солнце замерло, решив пронаблюдать исход поединка. Меч падал. Подойдя к обрыву, люди склонились, глядя вслед падающему оружию. Так и не дождавшись, пока закончится этот долгий полет, один из стоящих - тот, у которого выбили меч, - рванулся за ним в пропасть. Оставшийся стоять наверху поступил еще глупее. Открыв в удивлении рот, он закричал: - Рамирес! - и, бросив свой меч в пропасть, с минуту помедлил и тоже ринулся вниз. Головная боль у солнца разразилась с новой силой. Оно прорычало сквозь огненные зубы: - Идиоты! И, плюнув дождем, убежало за серую стену туч отдыхать от безумств этого мира.
Они шли по песчаному берегу, усыпанному мелкими ракушками и корявыми сучьями деревьев, принесенных сюда приливом. - Каким ты теперь себя чувствуешь, Мак-Лауд? - Мир, который вокруг меня, теперь во мне. И я тоже в нем, - ответил Конан, падая на песок. - Я счастлив. Рамирес расстегнул застежку плаща, и тот бесформенной массой упал с его плеч. После чего испанец сел рядом и принялся стаскивать с ног промокшие сапоги. - Нам остается запомнить совсем немного, - улыбнулся он. По ступеням поросших кустарником шхер спустился огромный олень с раскидистым деревом ветвистых рогов на голове. Он грацыозно подошел к большему кусту и, беспечно шевеля ушами, начал объедать сочные листья. - Ты видишь его? - тихонько спросил Рамирес, стараясь не шевелиться и указывая взглядом на благородное жывотное. Конан медленно приподнялся на локте. - Это вожак, - прошептал он. Рамирес покачал головой и приказал: - Вставай. Олень встрепенулся, заметив присутствие незнакомцев. Подняв голафу, он спрыгнул на пляж и, не останавливаясь, побежал туда, где виднелась тропинка, по которой можно было подняться наверх, на спасительные уступы шхер. Выбивая из земли сильными копытами небольшие камни и положив рога на спину, он бежал прочь так вдохнафенно, слафно уходил от настигающей его стрелы. - Представь, Конан, что ты стрела. Ты начинаешь уходить назад. Ты уходишь назад все дальше и дальше, чувствуя внутренностями пружину тетивы.
|