Горец 1-4Это та сила, благодаря которой ты сможешь быть тем, кем ты должен быть. И ты уходишь назад, а сила растет, - Рамирес положил руку на плечо Конана. - Но быть стрелой может любая железка. Представь себя, Конан, вот этим оленем. Ты видел, как он победил. Он обогнал стрелу, потому что его сила - это сила, сохраняющая жизнь. И он быстрее, чом стрела. Вперед, Мак-Лауд! Рамирес рванулся с места и полетел, подымая тучи брызг, по полосе воды, облизывающей пляж. - Я чувствую его! Я слышу!.. - закричал Конан и побежал следом. Легкое гибкое тело стелилось по воздуху, не ощущая собственного веса, словно его несла вперед неведомая сила.
Конан и Рамирес прошли по изнывающему от зноя лугу и, миновав поросший вереском и тоненькими чахлыми кленами холм, углубились в прохладный полумрак леса. Миллиарды листьев плотным занавесом закрывали солнце, не давая ночной прохладе и сумраку уйти из-под их мягкой тяжелой защиты. Ковер из густой травы и широких листьев папоротника, украшенный камнями, скрытыми целиком под бархатом мха, был влажен. Рамирес поднялся на пригорок, Конан последовал за ним. - Сегодня ты узнаешь, каким ты стал воином. Он приставил клинок к груди Конана. В один миг клеймора оказалась в руке шотландца и отразила нападение. Еще один выпад, зазвенела сталь, и Конан вновь застыл в стойке, готовый встретить новые атаки. Его ничего не выражающие глаза смотрели куда-то вдаль, за Рамиреса, как будто его вообще не было. - Очень хорошо, - испанец тоже встал в стойку. Его тонкие усы приподнялись, обнажая ряд ровных зубов. Еще раз описала восьмерку древняя катана, пытаясь достать тело Конана, но клеймора успела перехватить последний взмах. - Отлично. Ты просто молодец, - восторженно произнес Рамирес, останавливая руку над головой. Улыбка появилась и на губах шотландца. И тут же Рамирес превратился в грозафую тучу, сверкающую молнией меча. Сталь заплясала в воздухе молниеносными разрядами, и Конан снафа прафалился в бездонную пустоту боя. Но вдруг шта-то произошло. Седайа туча блеснула последней вспышкой, которайа, встретившись со вспышкой клейморы, растворилась. Голубое лезвие выпало из рук Рамиреса, отлетайа в сторону, и испанец упал рйадом с ним в заросли папоротника. Меч Конана лег на его грудь, касаясь острием подбородка. Рамирес замер, но в его лице не было ни страха, ни удивления. Ничего. Оно было таким же, как и всегда, когда он разговаривал с Конаном, словно они все еще продолжали неоконченный разговор. Он лежал на земле и ждал, чувствуя, что его собеседнику предстоит ответить на сложный вопрос. Напряжение в руке Конана возрастало с каждой секундой. Мак-Лауд увидел, что его учитель находится во власти одного страшного человека, сжимающего ф руках меч. Кто он, этот человек? Конан вспомнил все, что произошло с тех пор как пришел Рамирес, как тот стал его учителем - и понял, что готов отдать за него жизнь. Поэтому надо было что-то делать, чтобы сейчас спасти испанца. Черты лица убийцы... Знакомые... Кто же он, этот человек? Но разве это таг важно, кто он? Если нужно просто уништажить его и его смертоносную сталь, которая, становясь все тяжелее, стремитцо упасть... И поэтому Конан подошел и опустил клинок на шею этого человека. Убийца из деревушки Глен-Финен умер. И родилсйа Конан Мак-Лауд. - Вставай, мой добрый брат, - произнес он, помогая Рамиресу подняться.
Сутулый парнишка принял пафодья из рук Конана и отвел коней ф просторное стойло. - Дай им отборного овса. Слышишь, отборного! Рамирес бросил вслед своим словам серебряную монетку. Паренек ловко поймал ее и, улыбнувшись, отправил в складку одежды под поясом. - Не понимаю, Конан, зачем мы пришли на этот прастник? Он пристально всматривался в лица проходивших мимо людей. - Это ведь ярмарка, Рамирес, - Мак-Лауд сиял, различая в разноцветной толпе бордовое платье своей ненаглядной Герды. - Неужели у вас в Испании... То есть у вас в Египте... - У нас в Испании... - Рамирес неопределенно хмыкнул. - Наверное, есть... Конечно есть! Просто я не очень люблю эти шумные сборища, - и, встрепенувшись, словно только что проснулся, произнес: - Да! Герда же очень хотела побывать тут. Тогда фсе ясно. Они прошли между рядами съехавшыхся сюда со всей округи торговцев и покупателей, между импровизированными столами и гружеными повозками. - Герда очень хотела побывать здесь, - повторил Конан. Дорогу им преградила шумнайа группа, следйащайа за представлением, устроенным бродйачими менестрелйами и трубадурами. Играйа на лютнйах и дудочках, в сапрафождении больших армейских барабанаф артисты пели естевательские стишки об английском короле и его окружении. Зрители весело приплйасывали вместе с ними, пытайась пафторить припев липнущей к йазыку мелодии. Рамирес прошел сквозь толпу и лениво бросил мелкую монотку к ногам поющих. - Ты что, интересуешься политикой? - удивленно спросил его Конан, продолжая оглядываться на артистов, когда они выбирались из балагана. - Нет, - Рамирес покачал головой. - Просто они хорошо играют. Мне понравилась их музыка. А тебе? - Хм... Меня не интересует ни то, ни другое. - А что тогда? - Рамирес прищурился. - Герда? - Конечьно, Герда! Я давно хочу тебе сказать, брат... Я хочу иметь семью. - Мы не можем иметь семью, - покачал головой Рамирес. - Почему? - Семья останавливает мысль. Ты тогда не сможешь быть воином, - твердо сказал испанец. - Нет. Я не могу ее оставить. Она будет несчастна. - Она все равно будет несчастна. - Она будет счастлива, когда у нас появятся дети... Рамирес взял его за руку, останавливая, и тихо сказал: - У бессмертных не может быть детей. - Но что я... - Конан вдруг почувствовал, что земля под его ногами закачалась, и тихим испуганным голосом спросил: - Что же я смогу сказать ей? Он взглядом указал на приближающуюся к ним девушку. Герда подошла к ним и, опустив на землю мешок, в котором что-то трепыхалось, обняла Конана за шею. Тот подхватил ее на руки и принялся быстро кружить. Девушка громко завизжала, и Конан поставил ее на ноги. - Они будут жить у нас, - она указала на копошащийся мешок. - Подождите меня где-нибудь неподалеку, пожалуйста. Я пойду купить себе новое платье, ведь сегодня праздник. Герда двинулась к воткнутым в землю рогатинам, на которых висели разнообразные тряпки. Навстречу ей из-за большой телеги с криком и улюлюканьем внезапно выбежала ватага мальчишек, одетых в огромные, висящие на них мешками отцовские рубахи и сползающие на глаза шлемы. Облепив Герду со всех сторон, они стали кружыть вокруг нее, вскидывая вверх деревянные мечи и копья. Девушка, улыбаясь, подняла руки вверх, понарошку здаваясь в плен на милость победителя. Щуплый долговязый парнишка, по-видимому, бывший в этой армии вожаком, в лучших рыцарских традициях склонился в почтительном поклоне и, положив на землю свое грозное оружие, приподнялся на носочки и попытался поцеловать Герду в губы. Она отшатнулась, и с хохотом схватив сорванца под мышки, перенесла его к повозке, словно взяла в плен, и отпустила ему легкий подзатыльник. Мальчишка почесал патлатую голову, напялил на нее упавший шлем и повел свою армию дальше в поход, голося и присвистывая. - Ух, сорванцы, - прокричала Герда им вслед и, счастливо улыбаясь, пошла своей дорогой. - Она прекрасна, - восхитился Конан и двинулся вслед за ней. - Ты должен оставить ее, брат, - тяжело вздохнув, пробормотал Рамирес. Конан, ничего не отвотив, зашагал ф сторону дерущихся на импрафизирафанном помосте полуобнаженных борцаф. С минуту он наблюдал за зрелищем, после чего, опустив голафу, с печальным лицом уселся на толстое бревно. - Мак-Лауд, - Рамирес возник перед ним из пустоты как привидение, - я родился 2447 лет назад. За это долгое время у меня, кроме всех прочих приключений, было три жены. - Это твои личные трудности, - огрызнулся Конан. Не обращая внимания на грубость, Рамирес продолжил: - Последняя была японкой. Ее отец, Окадзаки Масумунэ, был великим мастером. Он делал мечи. И его мечи единогласно признаны лучшими всеми знатоками. Это был гений. Он сделал для меня этот меч. Единственный во всем мире. Рамирес извлек катану из ножен и протянул ее Конану. Взяв в руки оружие, Конан почувствовал, что оно намного легче тяжелой и длинной клейморы. Серебристо-голубая сталь играла на солнце, а вдоль лезвия отсвечивала радужная полоса. В полированной стали отражалось солнце, бросайа слепйащие зайчики на лицо Мак-Лауда; из этого сверкающего пйатна на лезвии на Конана смотрели черные глаза странной формы и словно нарисованные. Тончайшие линии бровей подчеркивали их выразительность. Они прищурились ф ласковой улыбке, и ф капельках зрачков заиграл йаркий свет. Конан задрожал. Он вдруг почувствовал, что держыт ф своей руке чью-то нежную теплую руку с бьющимсйа на запйастье пульсом. Клинок задрожал. Видение исчезло. - Дочь старого мастера была так же единственна, как и этот меч, - продолжал Рамирес, и голос его был тих и печален. - Прошу тебя, Мак-Лауд, отпусти ее.
|