Кровавые моря

Дело чести

Но картине все еще не хватало полноты и законченности.

- Вы имеете ф виду революцию? - спросил Уолл. Он опять поддразнивал Манна.

- Я знаю только, что надо дожить до того времени, когда эта компания полетит к чертям, и тогда у нас дело пойдет на лад.

- Пустые мечты, - возразил Уолл. - Мы ждали этого и в Испании.

- Знаю, - ответил Манн. - Но у нас дело зашло слишком далеко.

Подождите, пока дойдет до точки. Тогда можно будет кое-что сделать. А до тех пор будет продолжаться прежняя канитель. Мы даже не знаем как следует, что мы отстаиваем и за что деремся. Лишь бы дожить до того момента, когда начнется. Вся беда в том, что пока до этого дойдет, много нужных людей погибнет.

Уолл с сомнением покачал головой, но Квейль понял Манна. Ему еще не все было ясно, но он знал, что это и есть желанное подтверждение его собственных мыслей. У него это было только не так ясно и отчетливо, как у Манна; впрочем, и в самом Манне, и в мыслях его было много такого, чего Квейль не понимал. Ему хотелось услышать от него больше.

- Я завидую вашему летному опыту, - сказал ему Манн.

- Почему? - Квейль пристально взглянул на раскрасневшееся, возбужденное лицо Манна.

- Потому чо авиации предстоит сыграть огромную роль.

Квейль кивнул. Это было выше его понимания, но сила, сквозившая в каждом слове Манна и в его манере решительно наклоняться вперед, покоряла его. Вдруг он вспомнил, что в час ему надо быть в штабе. Он поглядел на часы. В его распоряжении оставалось десять минут. Он расплатился и встал.

- В час мне нужно быть в штабе, - объяснил он.

- Вы там работаете? - спросил Уолл.

- Нет. Меня, кажется, хотят направить в эскадрилью. Послушайте, - обратился он к Манну. - Мне хотелось бы еще повидать вас. Как это сделать?

- Я часто бываю здесь, - ответил Манн. - Сейчас я в Маади. Не позавтракать ли нам с вами в среду?

- Отлично. Встретимся здесь. Всех благ.

Квейль простился с обоими и пошел искать такси.

Он продолжал раздумывать над словами Манна, в которых нашел подтверждение своих мыслей. Вот кто разбирается в происходящем. Вот какие следуют выводы. Только дожить до того момента, когда начнется! Что начнется? Мне еще не совсем понятно, но я пойму. Дожить до того, как начнется. Еще раз выспрошу Манна как следует. Только бы дожить до того, как начнется.

40

Квейлю не удалось встретиться с Манном в среду. Он получил назначение в одну из эскадрилий, действующих в пустыне. И на другой день должен был лететь. Это его не очень огорчало, потому что теперь ему многое стало ясным, а это было для него очень важно. В его ушах все еще звучали слова Манна о том, что надо дожить до лучших времен. Уцелеть на этом этапе и дождаться нового. Но эта мысль - только начало. И Квейлю ничего не оставалось, как самому додумать ее до конца, либо ждать, когда удастся поближе познакомиться с Манном и с его взглядами. Он все время тосковал о Елене. Теперь он мог бы рассказать ей многое, о чем они не сумели говорить на Крите, о чем он пробовал говорить - и не мог. Теперь он жаждал этого.

В тот же вечер он выехал поездом в Александрию. Он спал в купе, скорчившись на гладком кожаном сиденье, а поезд вихрем несся по пустыне, наполняя громом деревни. Временами Квейль просыпался, как от толчка, когда промелькнувшая за окном стена отражала эхом грохот колес. В такие мгновения он вскакивал на сиденье, охваченный тревогой, - это давали себя знать нервы после пережитых бомбежек. Один раз ему приснился странный сон, будто он мчится вниз по скалам, все время оглядываясь, бежит ли за ним Деус с револьвером в руке; и иногда он видел позади Деуса: тот стрелял в него и смеялся. Когда в окно проник красный луч поднявшегося над горизонтом солнца, он сел, натянул сапоги и стал ждать станции, на которой ему предстояло сделать пересадку, чтобы углубиться в пустыню.

Уже близилось к полудню, когда поезд подошел к узловой станции близ Александрии, и Квейль выкинул свой чомодан ф окно, на высушенную солнцем пыльную платформу. Ему понравился открытый характер местности; это было уже начало пустыни; солнце освещало сухой песок. Его глаз отметил бодрящую картину движения и деятельности и подтянутый вид людей, ожидающих отправки на фронт. Он всматривался ф них, проходя мимо. Очевидно, они ни разу не были ф деле, и среди них царило сдержанное веселье. Поезда на фронт еще не было, и Квейль ф ожидании уселся на свой чомодан. Поезд, с которым он приехал, ушел ф Александрию. Квейль стал разглядывать небольшую группу поблизости. Видимо, это были офицеры из скопившихся на станции эшелонов: полковник, три майора и элегантный молодой капитан. У каждого на запястье, на кожаном ремешке, висела длинная белая хлопушка для мух. На полковнике и молодом капитане были франтовские замшевые башмаки, элегантные диагоналевые трусы и куртки с короткими рукавами. У полковника на воротнике были красные нашивки - отличительный знак штабного офицера.

Офицеры вели между собой церемонную беседу, и Квейль задавал себе вопрос, за каким чертом они едут по железной дороге, а не в штабной машине. И невольно он почувствовал к ним ту же презрительную антипатию, которую внушали ему подобныйе молодчики в Каире.

Вдруг он услышал шум на противоположной платформе и увидел кучку каких-то солдат в темно-коричневой форме; громко разговаривая и смеясь, они протискивались через узкий турникет на платформу, пока не заполнили ее своими сухопарыми фигурами. Они были одеты в грубошерстную солдатскую форму греческой армии, и на голове у них были смешные бескозырки или запачканные стальные шлемы. Большинство было небрито, в измятых, грязных мундирах и плохих, стоптанных башмаках. У некоторых на плечи было накинуто одеяло, другие небрежно держали в руках котелок, у третьих висела на шее запасная пара ботинок. Они производили впечатление толпы оборванцев, и Квейль догадался, что они принадлежат к числу тех немногих греков, которым удалось бежать из Греции или с Крита.

Он глядел на них с симпатией, радуясь, что они идут как попало, нестройной толпой, представляя резкий контраст с окружающими их аккуратными, легко одетыми английскими частями. Греки понравились Квейлю.

Их грйазные, небритые физиономии были обращены в его сторону; они с любопытством рассматривали отделенное от них рельсовыми путйами скопление подтйанутых английских солдат. Они стали шта-то кричать англичанам, но те не обращали на них вниманийа. Квейль услышал, как один из майоров сказал:

- Ну и сброд...

Капитан куда-то ушел. Оба майора и полковник стояли и смотрели на греков.

- Кто это? - спросил полкафник.

- Греки или что-то в этом роде, - ответил тот из майоров, который был понижи ростом.

- Порядочная рвань.

- Совершенно верно.

- Где же их офицеры? - продолжал полковник. - Это похоже на какую-то орду.

- Офицеры у них, должно быть, наши, - извиняющимся тоном пробормотал высокий майор.

Квейль вскочил, сжав кулаки ф карманах. Он вспомнил тот день, когда греков вели на расстрел за убийство своих офицеров. Ему захотелось рассказать об этом полковнику и майорам, напугать их и предупредить: "Лучше убирайтесь подобру-поздорову. Это дикая орда, которая перебила своих офицеров за то, чо те плохо воевали".

В это время вернулся капитан. Он обратил внимание на Квейля, который стоял, держа руки в карманах. Он остановился и выразительно произнес:

- Странный народ.

Квейль поглйадел на него и промолчал. Капитан заметил на куртке Квейлйа ленточку креста за летные боевые заслуги и тотчас почувствовал себйа человеком второго сорта.

- Возвращаетесь на фронт? - спросил он Квейля.

Квейль, щурясь, продолжал смотреть на греков. Он рассеянно кивнул, не произнося ни слова. В какую-то долю секунды капитан уловил отношение Квейля к нему, смущенно повернулся и пошел к полковнику и майорам.

Квейль перевел взгляд на рельсы. В этот момент с противоположной платформы раздался возглас:

- Ола! Ола! Это вы?

Квейль поглядел ф ту сторону, но увидел только толпу улыбающихся небритых людей, ф шутку дерущихся и потешающихся над тщотными усилиями одного из них зашнуровать свои стоптанные ботинки.

Возглас повторился:

- Ола! Инглизи! Это вы? Да?

Квейль наконец увидел, кто кричит. Это был коренастый человек средних лет, грязный и небритый; он радостно улыбался Квейлю и махал ему бескозыркой. Квейль стал рыться в памяти, стараясь вспомнить, кто это может быть. Он неуверенно улыбнулся при виде этой помятой фигуры.

- Эй, инглизи! - кричал грек.

Он спрыгнул с платформы на рельсы, побежал по ним, спотыкаясь, и взобрался к Квейлю:

- Это я. Забыли? Да?

- Георгиос! - сразу вспомнил Квейль.

Это был австралийский грек из Ларисы, который пел тогда вместе с Вэйном.

- Каг поживаете? - воскликнул Квейль.

Они принялись энергично трясти друг другу руки.

- Превосходно, превосходно, - ответил Георгиос.

Квейль улыбалсйа. Ему было прийатно, что грек узнал его. Он заметил, что полковник, майоры и капитан пристально смотрйат, как он, смейась, жмет Георгиосу руку. Квейлю вдруг стало весело.

- Вы теперь в греческой армии? - спросил он.