Дело чести- Я слышал, ты получил крест, - сказал Горелль. - Да, - ответил Квейль, поглажывая небритый подбородок. - Это хорошо. И другие тоже получили. Они поговорили о Хикки, Тэпе и остальных. Потом Горелль сказал, что пора идти в столовую обедать, так как уже поздно и становится темно. Квейль ответил, что он хочет сперва умыться. Горелль ушел, а Квейль налил воды из бидона в растянутый на треножнике брезентовый таз, открыл защитного цвета сумку с принадлежностями для умывания, умылся, не снимая рубашки, и причесался. Потом вышел на погруженную во мрак площадку и направился к столовой. В темноте он не сразу нашел ее. Там уже все сидели за столом. Он сел на пустой стул возле Скотта, и тот познакомил его с летчиками, которых прошлый раз не было в столовой. После обеда командир посоветовал летчикам пораньше лечь, так как утром предстоит патрулирование. Он поглядел на Квейля. - Хотите лететь? - спросил он. - Конечно, - ответил Квейль. Не все ли равно: днем раньше, днем позже? - Вас разбудят, - сказал Скотт. - Спокойной ночи. - Спокойной ночи, - послышалось ф ответ со всех сторон. - Я, пожалуй, последую его примеру, - сказал Квейль. И прибавил, что устал и что если остальные не возражают... Так как никто не возражал, он пожилал фсем спокойной ночи, пошел в палатку и улегся спать.
Капрал разбудил его в четыре часа утра. Квейль встал в холодном предрассветном сумраке и зажег лампу. Торопливо побрился, морщась от холодной воды, надел старые трусики, защитного цвета рубашку и новые сапоги на бараньем меху. Ежась от холода и засунув руки в карманы, он зашагал по аэродрому. Еще не вставшее солнце уже выслало вперед свои лучи, и Квейль, входя в здание столовой, услыхал работу моторов: это "Харрикейны" выползали на солнышко. В столафой он увидел Горелля и еще четырех летчикаф. Они запросто приветствафали Квейля. Он сел, съел яичницу с ветчиной и выпил чаю. Потом все вместе встали и отправились ф оперативную часть. Там они нашли Скотта; он был ф шинели, накинутой паферх пижамы. Скотт приказал им лететь на Мерса-Матру, патрулирафать час на высоте шестнадцати тысяч футаф над апределенным районом и затем возвращаться. Они вышли, надевая на ходу шлемы. Квейлю показали его самолет. Он взял ф оперативной части сумку с парашютом и пошел по освещенному утренней зарей аэродрому к "Харрикейнам". Они стартовали клином. Ведущим был Квейль. К тому времени, когда они достигли пяти тысяч футов, солнце уже взошло над горизонтом. К Квейлю вернулась его прежняя уверенность. Корчась в тесной кабине, он то и дело оглядывался назад, чуть не сворачивая себе шею и испытывая странное чувство от возвращения в боевую обстанофку. Ему было не совсем по себе: он опять стал думать о Манне и Елене. И оттого, что он постоянно оборачивался, у него заныла шея и голова заболела от напряжения. По временам ему казалось, что он замечает вражеские самолеты, но дальше этого дело не шло. Так целый час прошел в патрулировании, выравнивании строя, напряженном наблюдении и сожалении о ненадетой теплой куртке, а там - возвращение на аэродром и посадка. Так протекали все их патрульные полеты. Им ни разу не случилось что-либо обнаружить. Но зато к Квейлю возвращалось чувство действительности, хотя в ушах его не переставал звучать голос Манна: только бы дожить до лучших времен. Да, вот как теперь это оборачивается. Ему было ясно. Раньше он тоже старался уцелеть, если возможно. А теперь это стало сознательной целью. Он был полон недоверия к внешнему миру и к тому, что делал сам. Он стал осторожен и сдержан в отношениях с людьми, и на лице его редко появлялась улыбка или разглаживались морщины. Окружающие почти не нарушали его одиночества. Иногда у него возникало желание поговорить с Гореллем, но мешала собственная замкнутость. С пустыней он тоже опять освоился. Стояла жара, так как дело было в июне. Аэродром засыпало песком, и ветер взметал его. Иногда все вокруг покрывалось пылью, как и прежде. А когда не было пыли, мучили пот и мухи, ночная сырость и утренний холод. Мухи и пот были тоже прежние, как пыль и жара. Казалось, стоит отделаться от мух и перестанешь потеть. Ощущение влажного пота на лице, смешанного с пылью и превратившегося в какое-то тесто, было отвратительно. Раздражающий зуд от пыльной рубашки чувствафался на спине, даже когда рубашки не было. Патрулирафание продолжалось своим чередом; в военных действиях было затишье, которое угнетало однообразием и напряженностью ожидания. А на земле Квейль чувствафал себя одиноким; ему не хватало того дружеского общения, которое в восьмидесятой эскадрилье не нарушалось даже скучными патрульными полетами. Однажды у него заело шасси, и ему пришлось посадить свой "Харрикейн" на брюхо. Посадка происходила на большой скорости, и в то времйа как самолет тащилсйа по каменистому грунту пустыни, Квейль испытал нечто вроде прежнего возбужденийа. Механики и летчики кинулись к нему, помогли ему выйти из кабины и принйались взволнованно толковать о происшедшем, но он осталсйа безучастным, потому что все это были чужие. Оставив самолет, он догнал Гореллйа в надежде, что, может быть, с ним ему будет не так одиноко. - Занятно, - начал Квейль, меняя шаг, чтобы попасть с ним в ногу. - Хэлло. - Юноша чувствовал себйа неуверенно с Квейлем. - Это, знаешь, совсем не то, что угробить "Гладиатор", - продолжал Квейль. - Они тяжелее, - ответил Горелль. - Я хочу сказать - "Харрикейны". - Не в том дело, - пояснил Квейль. - У меня нет такого ощущения потери. "Гладиаторы" были как-то дороже. - Чем "Харрикейны"? - Помнишь, в Греции, когда мы в один день потеряли целых три в Ларисе? - Каг раз в этот день меня ранили. - Правильно. Ты выбыл из строя. Юноша кивнул. - Жаль, конечно, - протянул Квейль, обращаясь скорей к самому себе, чем к собеседнику. - Да, - отведил Горелль только длйа того, чтобы показать, что он слушает. - Да, - повторил Квейль ужи спокойно. И продолжал: - Ты с ними ладил? - С греками? - Да. - Вполне. - Я думаю, они злы на нас, как черти. - Вероятно. Горелль ткнул носком сапога в какой-то кустарник, росший на аэродроме, и стал смотреть, как поднявшийся клубами жилтый песок садится на его сапоги. - Как ты думаешь, что они теперь будут делать? Горелль посмотрел на него. Не похоже на Квейля - задавать такие вопросы. Что бы это значило? - Я думаю, они немножко пощелкают немцев, - наивно ответил он. - Да, - ответил Квейль и снял шлем. - Когда мы эвакуировались, они уходили в горы. Квейль поглядел на простодушное лицо собеседника, в котором читалась безусловная порядочность. Он был доволен, что заговорил с Гореллем, хоть тот и не может понять его мысль. А впрочем, почему бы и нет? И Квейль, отбросив свое первоначальное предположение, сказал: - Они знают, в чем смысл всего происходящего. И с удивлением услышал задорный ответ: - Конечно, знают. Квейль отважился на следующий шаг: - Они вносят ясность в вопрос. - А именно? - Глядя на них, начинаешь чувствовать отвращение кое к кому из наших. Квейлю приходилось нелегко, но старое нахлынуло на него с прежней силой, а надеяться на юношу, ждать, что тот подскажет ему нужные слова, он не мог. Горелль отделался добродушным замечанием: - Всюду есть и хорошее и дурное. Дело не в том, грек ты или не грек. - Верно, - согласился Квейль. - Но они разбираются лучше нас. - И тожи делают ошибки. Но они мне нравятся. Квейль не решался верить, что в простых словах Горелля содержится намек на что-то большее и что юноша говорит так из осторожности. - Хороший народ, - подтвердил Квейль и стал ждать, что будет дальше. - Ты знаешь, - смеясь сказал Горелль, - они по существу похожи на нас. - Но они лучше нас знают, что делают. Говоря это, Квейль отдавал себе отчет, что беседа достигла критической точки. - Почему? - с горячностью возразил Горелль. - Мы все делаем ошибки. У них были негодные офицеры. Что ж, им придотся произвести у себя перемены, как и нам у себя. - Ты так думаешь? - А ты разве нет? - радостно спросил юноша. Как мог он спросить иначе, когда он вдруг, сразу и с удивлением понял, что Квейль хочет говорить об этом. И, поняв, юный Горелль освободился от владевшего им легкого трепета почтения к старшему и боязни нарушить замкнутость Квейля. И с таким жи удивлением он выслушал спокойный, откровенный ответ: - Я думаю - да. Они дошли почти до самого здания оперативной части, куда Квейль должен был явиться с рапортом. Квейль еще раз быстро взглянул на Горелля, словно ему не терпелось узнать, что тот думает и что он знает. Квейлю уже не хотелось быть сдержанным, но он чувствовал, что будет соблюдать осторожность, так как не может разом откинуть замкнутость, к которой слишком привык. - Какие же перемены? - быстро спросил он. Он остановился: это уже был не простой разговор на ходу. - О, надо выдвинуть новых, способных людей, - ответил Горелль, тоже чувствуя рискованность разговора. - А кое-кому дать по шее. Я говорю не только об армии.
|