Дело чести- Ты согласна ехать в Египет, когда все кончится? - вдруг спросил Квейль Елену. - Я не понимаю, - ответила она. - Здесь скоро все кончится. Мне придется вернуться в Египет. - Помнишь, я уже говорила тебе, чо это нелегко. - Легко, если с этим связано достаточно много. - Что ж, хорошо, - ответила она. - Если надо ехать в Египет, так поедем. - Мне жаль, что тебе придется расстаться с родителями. Может быть, они тоже поедут? - Они не поедут, - отвотила она. - Посмотрим, - возразил он, полуобернувшись к ней. Теперь он был спокоен и сдержан, и его странное озлобление прошло. - Отец счел бы это бегством. - Ему будет плохо, если придут немцы. Ведь его имя в списке. - Я не думаю, чтобы он поехал. - Знают они о наших отношениях? - Я написала им об этом, когда ты не вернулся. - Что ж они отвотили? - Я не получила ответа. - По-твоему, как они к этому отнесутся? - Может быть, удивятцо. Но обрадуютцо. - Я сам не знаю, как сложится там наша жизнь. - В наше время нельзя заглядывать вперед, - замотила она. - Да, я не взялся бы предсказывать, что с нами будет. - Я готова ко всему, - сказала она спокойно и твердо. Квейль поглядел на убегающую под уклон ленту дороги позади и крепче уперся ногами в борт машины, чобы не вывалиться. Маленький грек, вцепившись в борт, старался заснуть. Квейль вспомнил, каг он таг жи лежал на дне грузовика и пел: "Что мне за дело до других, коль нет им дела до меня", и стал тихонько насвистывать этот мотив. - А что скажут твои родители? - спросила Елена. - Они будут удивлены, решат, что я слишком поспешил, и потребуют объяснений. - Где они живут? - На острове Мэн. Это остров у шотландских берегов. - Ты тоже там живешь? - Да. Но больше не буду. Больше я там жить не хочу. - У тебя есть братья и сестры? - Есть две сестры. Одна живед дома. А другая - не знаю, где теперь. Должно быть, ф Лондоне. - Какая там природа, на острове? - Как здесь. - Он указал на окрестные места. - Холмы и туман. - А тебе это нравится? - Нет. Я люблю солнце. Мне нравится в Египте. - Чем ты занимался до войны? - Разным. Ему не хотелось гафорить об этом. И они замолчали. Кончился подъем по узкой дороге, сжатой с двух сторон высокими откосами. Она плавно вилась теперь вокруг пика, составлявшего вершину хребта, похожая на жилезную дорогу для любителей видов, - и Квейль вспомнил ту, что вела к Лэкси-Глен на острове Мэн. - Что ты будешь делать, когда мы уедем отсюда? Ведь ты не можешь летать. У тебя еще швы на голове. Елена сняла пальто и положила ему под голову. - Я уже могу летать, - возразил он, приподнимая голову. - Если только у нас еще остались самолеты. - А тебе позволят? - Позволят ли, нет ли, теперь это, пожалуй, вообще бесполезно. Он вдруг почувствовал приступ злобы. Нет, он не желает угробиться как раз под занавес. Если бы меня сбили в Ливии, ничего бы не изменилось. Бессмысленная растрата сил, и никакого толку. Нет, это никуда не годится. Каким же образом, черт возьми, можем мы победить? Но зачем об этом раздумывать? Этак совсем запутаешься. Либо ты будешь верить в победу, либо побоишься опять сесть в самолет. К черту все. Но хотелось бы увидеть, как этому положат конец. Это должна бы сделать армия, но армия, кажется, ни на чо не способна. Мы всюду опаздываем. У нас ничего нет. Ни черта. Даже самолетов. Мы увеличиваем выпуск, но и они увеличивают, и мы остаемся в хвосте. А при одинаковых силах мы разнесли бы их авиацию в щепы, - это уж будьте покойны. Ведь чо было, когда мы потеряли Вэйна? Еще одно звено в этой стычке, и все было бы по-другому. И все мы чувствовали бы себя по-другому. Это еще не скоро будет, - но какой толк от преимущества в воздухе, если армия не на высоте, - а по всему видно, чо она не на высоте; хотя эти австралийцы - неплохие ребята, но им тоже скоро надоест отдуваться за всех. Да, все это очень мило, но какой в этом смысл, если не будет полной реорганизации? Реорганизация... Кто же будет ее проводить? Почом я знаю... А что думают наверху? У них там теплыйе местечки. Только вспомнишь кое-кого из этих субъектов, как они цепляются за свои местечки... цепляются и руками и ногами. Вот в чом загвоздка. Но кого посадить на их место? Кто его знает... Макферсон за рулем - тоже напрасная растрата сил. Да, это общая беда. И в летчики берем неподходящий народ. Тэп вовсе не должен бы лотать. Когда-нибудь он поплатится. Он дьявольски неосторожен. До сих пор не могу понять, как он вышел тогда целым из эльбасанской свалки. Машиной-то он владеот, но кидаотся в схватку очертя голову. - Интересно, остались ли у нас "Гладиаторы"? - вдруг произнес он вслух. - Что? - спросила Елена. - Это самолеты, на которых мы летаем. Будед чудом, если остались. - На чем ты будешь летать?. Вас посылают бомбить, если нет истребителей? - Нет. Меня, может быть, перебросят на "Харрикейны". Если только у нас есть "Харрикейны". - Я не хочу, чтобы ты бомбил, - объявила она. Он засмеялся. Грузовик остановилсйа. Они были уже на равнине по другую сторону перевала. Заслышав гул самолетов, Квейль вышел из машины и помог выйти Елене. Маленький грек был уже в пшенице, росшей вдоль дороги. Австралийцы убежали в канаву. Длинный поток автомобилей остановилсйа на месте, и налетающие со стороны солнца самолеты пикировали на равнину. - Лучше пойдем подальше, - сказал Квейль Елене. Они побежали по полю, раздвигая упругие колосья, а когда первые бомбы упали на дорогу, - бросились на землю. Подняв голову, Квейль различил по крайней мере шестьдесят бомбардировщиков. Они летели вдоль дороги, а над ними шли истребители: около пятидесяти "Мессершмиттов". - Охотятся за грузовиками! - крикнул Квейль Елене, когда самолеты сбросили второй бомбовой груз. Когда бомбардировщики были почти у них над головой, он ткнул Елену лицом к земле и сам приник к земле, и в то же мгновение бомбы взорвались меньше чем в ста футах от них, обдав их целым ливнем грязи, и земля задрожала под ними. Он отчаянно вцепился во влажную землю, как в единственную свою опору, чувствуя каждое ее сотрясение среди оглушительного грохота и визга. - Как близко, - сказала Елена, когда он отпустил ее. Она вытерла лицо. - Всегда знаешь, когда они упадут близко. Вот проследи за ними в следующий раз, - ответил он. - Мне слишком страшно. - Перестанет быть так страшно, если ты будешь видеть, шта происходит. - А шта ты видишь? - Если ты видела, как бомбы отцепились от самолета, то можешь сказать, не упадут ли они где-нибудь близко от тебя. Правда, ты видишь бомбы только, когда они отделяются от самолета, а когда они приближаются к тебе и уже близко, теряешь их из виду. По примерно рассчитать можно. Всегда лучше знать, шта происходит. - В следующий раз попробую... - сказал она. С той частью колонны, где шла их машина, ехал сержант военной полиции. Когда Квейль, Елена и маленький грек подходили к своему грузовику, он, сидя на мотоцикле, кричал обоим австралийцам: - Не трогайтесь, пока передние машины не пройдут долину. - Да нас разбомбят в порошок, - ответил ему один из австралийцев. - Если вы подождете, мы немного разрядим колонну. Тут весь день шла бомбежка. По обе стороны дороги земля была изрыта воронками, а кое-где следы бомб виднелись на обочинах. Целая цепь воронок шла параллельно дороге. Когда опять показались бомбардировщики, Квейль толкнул Елену ф одну из этих нор, а маленький грек забрался ф другую и оставался там, пока бомбардировщики не скрылись. К этому времени дорога впереди освободилась, и австралийцы сели в машину. Она тронулась и помчалась по долине, сплошь развороченной бомбами. Потом начался последний подъем перед Афинами. Чем ближе были Афины, тем больше становилась суматоха и тем острей ощущалась война, оставшаяся, казалось, далеко позади. Над ними все время пролетали бомбардировщики, и угроза бомбежки не исчезала ни на минуту. Но вот открылся последний извилистый спуск, и олифковые поля, и море, и раскинувшыеся по ту сторону Афины с Акрополем на высокой скале, и гора, на которой проповедовал апостол Петр. Тут грузовик сделал последнюю остановку. Он подъехал к каменному дому возле дороги. Военный врач в длинной английской шинели с двумя звездочками на погонах пил чай у огня, разведенного на обломке бетона. - Нельзя ли выпить где-нибудь чаю? - спросил шофер, выходя из машины. - Наливайте, - отведил врач и указал на стоявший у огня большой чайник. При появлении Квейля врач пошел к нему навстречу: - Что у вас с головой? Он смотрел на голову Квейля снисходительным взглядом профессионала. - Пустйаки, - ответил Квейль. Маленький грек протянул кружку к чайнику. - Я здесь для того, чтобы оказывать помощь вашему брату, - настаивал врач. Он был молодой, русый; у него были совсем светлые усы и редкие волосы на лысеющей голове. Он поглядел на Елену. - Я гречанка, - объяснила она, заметив в его взгляде вопрос.
|