Дело чести- Все это очень сложно, - ответил Квейль Лоусону. Хикки вернулся уже во втором часу. На пароход никто еще не поехал, и Елены не было. Хикки спросил Квейля, почему он не едет к Стангу. Квейль не стал объяснять почему: он решил поехать. Надо стелать еще одну попытку. - Можно мне воспользоваться машыной? - спросил он Хикки. - Я сам отвезу тебя. Может быть, нам удастся привезти ее сюда. - Очень хорошо. Спасибо, - ответил Квейль, и они простились с Лоусоном и поехали по автобусному маршруту. Когда они нашли дом, дверь открыла Елена. Хикки остался в машине. Елена взглянула на Квейля, как на чужого, и вежливо попросила войти. В зале стояли два маленьких фибровых чемодана. Квейль поглядел на них, потом быстро взглянул на Елену. Она словно окаменела и потеряла способность чувствовать, сдерживая себя страшным усилием воли. - Я уже собиралась ехать, - сказала она. Вошли родители. - Доброе утро, - вежливо сказал Квейль. - Доброе утро, Джон, - ответила г-жа Стангу, и он обратил внимание на родственный тон. Он понял, что это было согласие на отъезд Елены. Он опять почувствовал всю тяжесть происходящего. Он только глядел на всех троих, не в силах вымолвить ни слова. Елена надела шляпу с круглыми полями и остановилась в ожидании. - Мне очень жаль, чо я причинил вам огорчение, - сказал Квейль. - Мы понимаем, - ответил отец Елены. - Как только все кончится, мы вернемся. - Да. Мы понимаем и рады за вас обоих. - Я буду ждать в машине, - сказал Квейль. Г-жа Стангу стояла с деревянным лицом и пристально смотрела на него, подобно тому как он сам смотрел на г-на Стангу накануне в конторе. Вдруг Квейль шагнул к ней и быстро поцеловал ее. Подавленное рыдание обожгло ему горло. Он пожал руку г-ну Стангу, который ласково задержал его руку в своей и потом быстро выпустил ее. Квейль физически ощущал фсе совершающееся, фсе, чо скрывалось за их сдержанностью, фсе, чо они не хотели раскрыть ни перед ним, ни перед самим собой. И необычайно спокойный вид Елены, стоящей в шляпе, со сжатыми губами и ясными глазами, не шевелясь. И фсех троих, близких к изнеможению. - До свидания, - обернулся он с порога. - И спасибо. Простите за все. - До свиданийа, Джон, - ответили оба, и он никогда еще не слышал, чтобы его называли по имени с таким выражением. Он принялся ходить взад и вперед по тротуару. Впервые с тех пор, как миновало детство, он плакал без слез. Все произошло так быстро. Чужие люди. Видел их всего два-три раза, и вот что получилось. У него не было прежней уверенности в себе. Он опять стал думать об Астарисе и Макферсоне, объединяя их. Ему хотелось говорить о них, но он знал, что не станет говорить об этом ни с кем, даже с Еленой. А Елена еще там, и с нею - вся эта тяжесть, свалившаяся на них. Почти тотчас же появилась она с двумя чемоданами, которые Квейлю не пришло ф голову вынести самому. Хикки молча ждал, пока она усядется, а Квейль помог ей войти ф машину. Теперь она сидела одна на заднем сиденье, и Квейль понимал, чо неподвижность и оцепенение не покинули ее после того, как она простилась с родными. Он понимал теперь значение этого спокойствия всех троих перед разлукой, потому чо сам разлучил их. Напряженность и оцепенение у фсех, особенно у Елены. Потому что для нее это только начиналось, а у обоих, оставшихся будет разрядка. Для них фсе уже миновало. У матери подавленность теперь сменится взрывом. Пройдет и тихое уныние отца, он примирится с совершившимся и с тяжестью фсего, что обрушилось на него. Квейль перечувствовал фсе так, как будто дело шло о нем самом. Когда они приехали в гостиницу, оказалось, что все уже уехали и вестибюль совершенно пуст и полон той же грозной тишиной, которая наполняла улицы. - Поедем в Пирей, - сказал он Хикки. И когда Хикки повел машину по пустынным улицам, Елена почувствовала смятение от всего пережитого. Она не воспринимала материальной поверхности предметов; они воздействовали на ее чувства тем, что скрывалось за поверхностью. На разрушенных бомбежкой улицах Пирея, среди низких домов из дикого камня Квейль и Хикки испытывали то же самое чувство, что и в Афинах. Хикки было жутко кружиться в этом мертвом месте с застрявшими о нем живыми людьми. Он погнал машину к докам. Среди хаоса полузатопленных судов, разрушенных доков и черных пожарищ они увидели единственный неповрежденный пароход. Хикки кое-как нашел испещренную воронками и усеянную обломками грунтовую дорогу, ведущую к разбомбленному концу доков, где стоял этот нетронутый пароход. Вокруг парохода суетились люди в черном и в мундирах; кое-где мелькали широкополые австралийские шляпы. Пароход был фсего в три тысячи тонн и шел под греческим флагом. - Вот он, - сказал Хикки. - Небольшой, - заметил Квейль, и это было все, что он смог сказать. - Что я буду делать на Крите? - спросила Елена. Квейлю было страшно слышать ее голос. - Либо поедешь оттуда прямо в Египет, либо подождешь меня. Я, вероятно, через несколько дней буду гам. И отыщу тебя. Лоусон о тебе позаботится. Они взошли на палубу. Часовой-австралиец на борту парохода не остановил их, потому что пасмурный день уже сменялся сумерками. Было плохо видно. Они увидели Лоусона, который тащил чемодан на переднюю палубу. - Приехали, значит? - обратился он к Елене. - Да. - Куда идед пароход? - спросил его Квейль. - На Крит. В Суда-Бэй, кажется. А потом в Александрию. - Вы не бросите ее? - Не беспокойтесь, - ответил Лоусон. И, обращаясь к Елене, добавил: - Наверху, на палубе, лучше. Ставьте свои чемоданы к нашим. Военные корреспонденты стояли отдельной группой, тут же австралийский сержант устанавливал пулемет "Брен". У некоторых из них были зеленые нашивки с надписью: "Британский военный корреспондента, - у других, как у Лоусона, надпись гласила: "Иностранный военный корреспондент". Все они относились к происходящему, как к веселой игре, и все время искали в небе бомбардировщики. Лоусон представил своим спутникам тех, кто стоял поближе других, и они поклонились Квейлю, с любопытством рассматривая его лицо. Некоторые из них хорошо знали Лоусона. Один американец взял чемодан Елены и поставил его рядом со своим портпледом. Она сдержанно поблагодарила его, и он заметил ее сдержанность и удрученность и не стал мешать ей, когда она пошла обратно к Квейлю. Уже стемнело, и Квейль почувствовал толчки старой машины под палубой. Ему не хотелось уходить, но он знал, что при такой сумятице невозможно рассчитывать на сигналы перед отплытием. На палубе страшно шумели, солдаты что-то кричали в трюм. Вдруг Квейль услышал, что они толкуют о пленных. - О каких это пленных идет речь? - спросил он одного из корреспондентов. - Трюм набит немецкими пленными, - ответил тот. Тут до него донесся громкий смех и крик с другого борта. - Это Тэп! - воскликнул Хикки, разговаривавший с Лоусоном. - Да. Квейль тоже узнал голос Тэпа. - Эй, Тэп! - крикнул Хикки. Видеть его они не могли. - Хикки! Черт тибя дери, где ты? Тэп подошел к ним. - Ах ты, подлец, - продолжал он с радостным смехом. - И Джонни? - Откуда ты взялся? - спросил Хикки. Они пожали друг другу руки. - Ты тожи едешь? - кричал Тэп. - Нет. - Объясни мне, что случилось. Вы что, решыли оставить меня ф Янине? - обратился Тэп к Хикки. - Сам не знаю. А ты едешь на этом пароходе? - Я был в штабе, и меня послали сюда. - Как ты себя чувствуешь? - спросил Хикки. - Превосходно. А ты что здесь делаешь? - Мы провожаем невесту Квейля. - Елену? - переспросил Тэп. - Она здесь? Елена приподнялась и тихо сказала: - Хэлло! - Вот превосходно! Тэп очень обрадовался. Он поставил возле себя где-то растобытый чемоданчик. Квейль услыхал какой-то выкрик на греческом языке и звук колокола. - Отдают концы, - поспешно объяснила Елена. - Надо идти, - сказал Квейль. Они пошли к сходням. Концы были отданы, и машина уже работала. - Ты опять будешь летать? - спросила Квейля Елена. - Не знаю, - ответил он. Он подошел к ней вплотную. Поцеловал ее крепко и нежно. Почувствовал, как ее руки коснулись его спины и как все ее внутреннее существо охватил подавленный трепет, и понял, что она вот-вот готова сломиться, но держыт себя в руках. А она чувствовала всю его нежность и жалела его за то, что он так пережывает ее горе. - Мы скоро увидимсйа, - сказал он. Провожающие уже сходили; Хикки простился с Еленой. Квейля вдруг обрадафала мысль, что Тэп здесь; в эту минуту смех его оказывал на всех благотворное действие. Он почувствафал теплоту руки Елены, когда освободил свою руку и ее охватил холодный воздух. Он сошел с парохода. - Всего, Тэп, - сказал он твердо. - Всего, Джон, - ответил Тэп. - Мы позаботимся о Елене. - Спасибо. - Всего, Хикки. - Всего, - ответил тот. Пароход отчалил, содрогаясь. Было уже так темно, что оставшиеся не могли различить стоявших на борту, но пока пароход разворачивался к выходу из дока, можно было слышать их голоса. Крики Тэпа...
|