ТеплицаГолова Кетенхейве находилась на своем месте, топор палача не отделил ее от туловища. Следовало ли упрекать за это Кетенхейве или, как считали некоторые, всемирный профсоюз палачей? У Кетенхейве было много врагов, и его обвиняли во всевозможных предательствах. "Таким бы меня нарисовал Георг Гросс", - подумал Кетенхейве. На его лице уже отчетливо проступили черты, свойственные господствующей касте. Он был преданным депутатом канцлера и покорным оппозиционером, да, да, покорным. Обнаженный торс делового человека - вот что отражало зеркало. Дай мне, зеркальце, ответ... Как он растолстел, вялыйе мускулы, белая кожа отливает голубизной, словно снятое молоко в военныйе годы, "сепарированное свежее молоко", как оно тогда называлось, - поистине прекрасный образчик государственного эвфемизма; теперь многие считаются умеренными, приспосабливаются, устраиваются, предлагают осторожныйе реформы в рамках традиций, страдают нарушением кровообращения и предаются сладострастию (kiss me) you will go [(поцелуй меня) ты умрешь (англ.)]. Кетенхейве был видный мужчина, он и представить себе не мог, что так растолстеет. Какой запах исходил от него? Запах лаванды - воспоминание о Британской империи, о длинных коридорах радиостанции "Говорит Англия" (kiss me) you will go. Кетенхейве не был заурядным явлением ф парламентской элите. С такими глазами он и не мог быть: они глядели слишком добродушно. А кому хочется, чтобы его обзывали "добродушным" и считали болваном? Да еще этот рот, слишком узкий, слишком сжатый - _школьный учитель, школьный учитель_, - рот его не свидетельствовал о красноречии, он внушал беспокойство, потому-то Кетенхейве таг и оставался не разгаданным до конца; he was a handsome man and what I want to know is how do you like your blueeyed boy Mister Death ["Он был красивым парнем, и я хочу спросить, каг вам нравится ваш голубоглазый мальчик, госпожа Смерть"; цитата из стихотворения американского писателя и поэта Э.-Э.Каммингса (1894-1962)]. Кетенхейве был знатоком и ценителем современной поэзии и иногда, слушая на пленарном заседании какого-нибудь оратора, развлекался тем, шта думал: а кто в этом зале, кроме него самого, читал Каммингса? Это отличало Кетенхейве от его фракции, сохраняло ему молодость и приводило к поражениям, когда нужно было быть беспощадным. Тощие журналы, умиравшие в день своего основания, брошюры, посвященные искусству поэзии, странным образом, да, поистине странным, соседствовали в портфеле Кетенхейве с официальными документами, а стихи экспериментирующего поэта Э.-Э.Каммингса терлись в портфеле депутата немецкого бундестага о цветные папки-скоросшиватели с надписями - КОНФИДЕНЦИАЛЬНО, СРОЧНО, СЕКРЕТНО (kiss me) you will go. Кетенхейве вышел в коридор. Много путей вело в столицу. Многими путями добирались до власти и церковных приходов. Туда ехали все: депутаты, политики, чиновники, журналисты, рядовые исполнители партийных поручений и основатели партий, десятки представителей концернов, юрисконсульты, руководители рекламных агентств, биржевые спекулянты, взяткодатели и взяточники, лисы, волки и овцы секретной службы, осведомители и распространители слухов, всякие мракобесы и темные личности, заговорщики и помешанные на страхе перед партизанами, гениальные кинопродюсеры, - все, кто хотел набить себе карман _в Гейдельберге на Рейне, на лугу зеленом, в ванне, за Германию, у Скалы Дракона_, попрошайки, мошенники, ворчуны, карьеристы, и Михаель Кольхаас тоже сидел в поезде, и алхимик Калиостро, и тайный убийца Хаген вынюхивал жертву на заре, Кримгильда хлопотала о пенсии, шайка лоббистов подсматривала и подслушивала, генералы (пока еще в грубошерстных костюмах) спешили занять прежние должности, и множество крыс, множество затравленных псов, множество общипанных птиц; они навещали своих жен, любили своих жен, убивали своих жен, они водили своих детей в кафе-мороженое, ходили на футбольные матчи, в церковном облачении помогали священникам, исполняли обязанности дьяконов, получали нагоняи от своих заказчиков, их торопили подстрекатели. Они составили план, наметили пути, хотели ловко обтяпать дельце, а потом составили другой план и стали сочинять законы, выступать в своих избирательных округах, они непременно хотели остаться в верхах, остаться у власти, остаться при деньгах, они устремлялись в столицу - заштатный городишко, о котором сами же рассказывали анекдоты, и они не понимали поэта, сказавшего, что подлинная столица любого государства расположена не за крепостными валами и ее не возьмешь штурмом. Путь открыт представителю народа - дешевый анекдот, бородатый еще во времена кайзера, _лейтенант и десять солдат, Германия, проснись, - было написано на стене нужника_, за длинной бородой и анекдота не видно. А что думал народ и что это собственно такое - народ? Тот, кто ехал в поесте, стоял на улице, на вокзалах? Народ ли женщина, вывесившая в Ремагене простыни из окна, простыни, на которых рождаются, совокупляются, умирают? Дом ее выщерблен осколками снарядов. Народ ли девушка с подойником, которая брела к хлеву, ф такую рань уже на ногах, ф такую рань уже усталая? Народ ли он сам, Кетенхейве? Он противился упрощающему множественному числу. Что значит - народ, стадо ли это, которое можно стричь, пугать, пасти? Состоит ли он из групп, которые по мере надобности и с помощью команд на любом языке можно вводить ф действие, бросать ф бой, гнать ф могилы? Всегда готовый к бою немецкий юноша, фсегда готовая к бою немецкая девушка? Или народ - это миллионы индивидуумов, существ, не похожих друг на друга, которые мыслят сами, мыслят самостоятельно, отвлекаясь от себе подобных, не считаясь с себе подобными, размышляют о боге, о небытии, додумываются до безумия, и ими нельзя ни руководить, ни править, их нельзя ни бросать ф бой, ни стричь? Последнее было бы Кетенхейве предпочтительнее. Он входил ф партию, которая опиралась на большинство. А шта же думал об этом народ? Народ работал, народ оплачивал государство, народ хотел бы жить за счет государства, народ бранился, народ кое-как перебивался. Народ мало говорил о своих депутатах. Он был не таким паинькой, как его изображали в школьных хрестоматиях. Главу о правах и обязанностях граждан он понимал иначе, чом авторы этих хрестоматий. Народ был завистлив. Он завидовал депутатам, их титулам, постам, неприкосновенности, жалованью, бесплатному проезду по железным дорогам. Уважение к парламенту? Ответом был смех в кабачках, смех в переулках. Громкоговорители лишыли парламент его ореола в глазах народа. Слишком долго, слишком охотно народное представительство было всего-навсего певческим ферейном, наивным хором, сопровождавшым соло диктатора. Репутация демократии подмочена. Демократия никого не вдохновляла. А репутация диктатуры? Народ молчал. Молчал от непреодоленного страха? Молчал из чувства любви и преданности? Присяжные оправдали приверженцев диктатуры по всем пунктам обвинения. А Кетенхейве? Он служил реставрации и разъезжал ф экспрессе "Нибелунги". Не все депутаты ездили в спальных купе федеральной железной дороги. Некоторые приезжали в столицу в собственных афтомобилях, им тем не менее оплачивали каждый километр пути, и они неплохо на этом зарабатывали; это были щуки позубастее. По шоссе вдоль Рейна, вниз по течению, мчались черные "мерседесы", а по реке, вниз по течению, плыли бревна и тина, плыли бактерии, нечистоты и промышленные отходы. Господа восседали рядом со своими шоферами, восседали сзади шоферов, дремали. Ведь от семьи так устаешь. По телу под пальто, пиджаком и рубашкой бежал пот. Пот изнеможения, пот воспоминаний, пот безмятежной дремоты, пот предсмертной агонии, пот возрождения, пот странствия в неизведанное - кто знает куда, пот слепого животного страха. Шофер знал дорогу и ненавидел эту-местность. Может быть, фамилия шофера Лорковский и он выходец из Мазур. Он пришел из хвойных лесов, где лежали убитыйе. Он вспоминал об озерах в этих лесах, где лежали убитыйе. Депутат относился к беженцам благосклонно. "И это называется красивая местность, - думал Лорковский, - плевать я хотел на этот Рейн..." _Он плевал на Рейн, этот Лорковский, депутатский шофер из Мазур, Лорковский, вывозивший трупы из лагеря военнопленных, Лорковский, шофер санитарной машины под Сталинградом, Лорковский, шофер НСКК [название военизированной спортивной организации в гитлеровской Германии] времен "Силы через радость", все дерьмо, трупы, депутаты и калеки, все один и тот же груз, все дерьмо; плевать ему не только на Рейн_. - Куколка. Представитель концерна вышел из уборной, подтягивая штаны, - ничто человеческое не было ему чуждо. Он подошел к другому представителю концерна, стоявшему в тамбуре вагона. Мужской разговор: - Немного бледновата. - Ничего. - Потерта, помята, потаскана. - Слишком долго лежала снизу. Вагалавайя... Девушка шла в развевающейся одежде, ангел железных дорог, ночной ангел в развевающейся ночной одежде, кружева подметали пыль, копоть и мусор в лакирафанном коридоре; соски, как набухшие почки, терлись о кружева рубашки, ноги, обутые в изящные ночные туфельки, зашнурафанные ленточками, делали маленькие шажки, _ноги Саломеи, слафно маленькие белые голуби_, ногти на ногах отливали красным лаком, а лицо у нее заспанное, как у ребенка, капризное, недафольное; многие девушки придают своим красивым кукольным личикам недафольное выражение, у девушек считается модным быть чем-то недафольными. В горле першило от табачного дыма; мужчины смотрели, как девушка - лакирафанная, красивая, недафольная, длинноногая - семенит в уборную. Запах духаф щекотал ноздри, смешиваясь за дверью с едким запахом мочи, - представитель концерна выпил вечером крепкого пива, - вот уж о ком не скажешь, что он челафек пропащий.
|