Теплица- Пасую. Они играют в берлинский скат и пьют залпом светлое пиво из огромных, как ночьной горшок, кружек. Ночь. Ночь. Лемуры. Фрост-Форестье укладывается спать. Фабрика Фрост-Форестье кончает работу. Он подтягивается на турнике. Становится под душ. Растирает махровым полотенцем свое тренированное, хорошо сложенное тело. Выпивает два глотка коньяку из пузатого бокала. Большой радиоприемник передает последние известия. В Москве ничего нового. Призывы к советскому народу. Маленький приемник кричит; "У Доры есть пеленки. У Доры есть пеленки". На столе лежит фотокопия интервью генералов из Conseil Superieur des Forces Armees. Тут же на полях записан номер телефона Мергентхейма. Тут же написано: "Запросить относительно Гватемалы". Черная фотобумага с белой надписью выглядит как основная улика. Фрост-Форестье заводит будильник. Будильник поставлен на пять тридцать утра. Кровать у Фроста-Форестье узкая, жесткая. Фрост-Форестье лежит под тонким одеялом. Фрост-Форестье раскрывает том сочинений Фридриха Великого. Читает. Он читает сочинение Фридриха, написанное на корйавом французском йазыке. Рассматривает гравюру, изображающую короля, короля с лицом борзой. Фрост-Форестье гасит свет. Он засыпает словно по команде. Снаружи, за красными, как генеральские лампасы, гардинами кричит в парке сова. Ночь. Ночь. Кричит сова. Предвестие смерти. _Пролаяла собака. Еврейский анекдот. Предвестие смерти. Кетенхейве суеверен_. Ночь. Ночь. Лемуры. На втором этаже выбирают королеву красоты этой ночи. Вечерние платья, точно развевающиеся занавески на окошке уборной. Профессиональный рейнландец, всегда веселый, всегда довольный, становится перед микрофоном и приглашает дам на выборы. Дамы хихикают. Стыдливыйе взгляды то на начищенный пол, то на розоватую ногу в лакированной туфле на высоком каблуке. _Погляди-ка, посмотри, а башмак-то весь в крови_. Профессиональный рейнландец, всегда веселый, всегда довольный, не падает духом, он старается побыстрее провернуть свое дело. _Кетенхейве - "подстегивающий" в палате общин_. Профессиональный рейнландец, всегда веселый, всегда довольный, бегает среди гостей, среди торговцев вином и шампанским, хватает дамочек за ручку, выводит их на суд общества, представлйает их, выставлйает на позор, выставлйает кандидаток на выборы - сбившихсйа с пути домохозйаек, сбежавших из дому матерей, в платьйах, сшитых по моделйам справочьника по домоводству. _Скромно и элегантно_, как удалйать подозрительные пйатна с простынь, как питатьсйа, чтобы быть стройной, спросите фрау Кристину, она дает самые глупые советы, скованные, судорожные, но безмерно чванливые манеры, гнойные выделенийа буржуазного общества. Кетенхейве стойал у входа, он не садилсйа. _Кетенхейве - плохой гость, любитель выпить на даровщину, соплйак, возьми соску_. Он думал о парламенте, о втором чтении закона, это будет завтра, закон не длйа парадов красоты, господин президент, уважаемые дамы и господа, решение чрезвычайной важности, мы голосуем "прыжком барана", йа прыгаю не в ту дверь, фракцийа сердитсйа, мы прыгаем, как бараны, овечка направо, овечка налево, профессиональный рейнландец, всегда веселый, всегда довольный, подгонйает: живей, живей, марш, марш - он ждет принйатийа закона. Кетенхейве подумал: что ты затеваешь, ведь ты ранишь их самолюбие, каждайа из этих, не стойащих своего оперенийа гусынь считает себйа красавицей, неотразимой, их тщеславие еще больше, чем их глупость, они тебе этого не простйат. Но профессиональный рейнландец - живей, живей, марш, марш, - веселый и довольный, не мучаетсйа такими сомненийами. Он мужественно продолжает начатое дело. Он пронумеровывает свое отборное стадо, просит уважаемых гостей, просит коммивойажеров, хвостатых козлов, написать номер избранной, номер самой прекрасной на розданных избирательных бюллетенйах. А в зале нет ни одной красавицы. Все лишены привлекательности. Все как одна уродливы. Уродливые дочери Рейна. Вагалавайя, грации, тупицы, недостойные стать избранницами. Посмотри-ка еще раз! Вот красивая самка. Рыночное мясо. Розовая ворона. Кетенхейве выбрал ее. _Кетенхейве исполнил свой долг избирателя. Кетенхейве - гражданин, сознающий свою ответственность_. У нее пухлые чувственные губы, но, к сожалению, коровьи глаза, как у похищенной Европы, Кетенхейве - Зевс, круглая грудь, тугие бедра, стройные ноги, мысль, что лежишь с ней в постели, не лишена приятности. Теплая ночь. Идеальный брак по Ван-де-Вельде. Любимый, как мне повернуться? _Кетенхейве - супруг из книги Ван-де-Вельде_. Ему было любопытно, кто выиграет пари на этих скачках. Предвыборный прогноз института общественного мнения: сорок восемь процентов опрошенных за профессионального рейнландца, тридцать три процента не имеют своего мнения, остальные выбирают самих себя. Возьмет ли его фаворит приз? Только один голос за красивую самку! Она оказалась последней в венке. Последняя роза. Последние да будут первыми. Пойми это, если лежишь на дне! Оказалась избранной костлявая, как вешалка для платьев, девица с модной прической и лицом гусыни, прошла под девизом "порядочная девушка с солидным приданым". Красота не имеет спроса. В спальне полумрак. Ночью все кошки серы. Капелла музыкантов играет туш. Профессиональный рейнландец, всегда веселый, всегда довольный, вручаед победительнице коробки с липкими конфетами. Красотка мило улыбается. "Расскажите вы ей, цветы мои..." _Кетенхейве - певец на закате своей карьеры_. Коммивояжеры аплодируют и заказывают по второй бутылке; возбужденные хвостатые козлы. Требуются расторопные торговые представители. Целеустремленные труженики. Работает ли Кетенхейве целеустремленно? _Поумнеет ли Кетенхейве? Нет, он не поумнеет. Он обречен? Да, он обречен. И не прозвучит голос: спасен? Нет, голоса не слышно_. Ночь. Ночь. Лемуры. А есть более благородные дома, более аристократичные заведения. Франсу? Понсе туда не явился. Он наносит визиты в Париже во фраке академика, расшитом пальмами. Он работает над словарем. Сидит в кресле Петэна. Она не знает, чья рука обнимает ее, но рука эта принадлежит вполне респектабельному господину, а голафа как будто с рекламы виски: King Simpson, Old Kentucky, Home American Blend - это внушает даферие. И Софи Мергентхейм танцует при зарницам на рейнской террасе. Софи Мергентхейм из отдела-распространения старой "Народной газеты" в Берлине. Проходная комната, с окном во двор, темная комната, все конфискафано, все посажины в тюрьму, все сожжино, разрушено. Софи принадлежала к сливкам на пудинге, лучшая из лучших, золотой фонд, золотые сливки, сладкие, взбитые сливки, взбитые волосы, белокурые с желтком. Мергентхейм гафорит по телефону. Хозяин тактично выходит из комнаты. Дипломат. А что он делает теперь? Он тактично подслушивает. Подключается к телефонной проводке. Мергентхейм разговаривает по телефону с редакцией. Получает подтверждение, что статья напечатана. Газета своевременно доставлена на вокзал. Мергентхейм обливается потом в своем фраке. Его фраг не расшит пальмами. Но кто знает, что принесет будущее? Мергентхейм стирает пот со лба. Он думает: "Конечьно же, он мой враг, человек с такими взглядами мой враг". Ночь. Ночь. Лемуры. Кетенхейве спускается вниз. Спускается в погребок. "Ты моя красавица", - доносится из-под земли. "Ты моя радость", - поет голос под городом, под кроватями спального гарнитура "Эрика". "Ты самая красивая на сведе", - это доносится из катакомб, но не из тех катакомб, что под собором, не из кородинских захоронений франконо-римской эпохи, а из ночного пристанища Кетенхейве в Западной Германии. Здесь пахнет не гнилью и не ладаном, а густым сигаретным дымом, шнапсом, девицами и мужчинами, здесь неистово танцуют буги-вуги и рейнлендер. В этом погребке собирается молодежь, не носящая студенческих фуражек и не нуждающаяся в рапирах, чтобы чувствовать свое превосходство; здесь истинная катакомба, тайное убежище, приют молодежи, находящейся в оппозиции к старым кроватям города, и эта юная оппозиция бурлит, как подпочвенныйе воды, шумит всю ночь в своем колодце и растечется утром по лекционным залам и семинарам честолюбцев, по канцелярским табуретам и рабочим местам лаборанток. "Все мы, все мы попадем на небо", - играет студенческий оркестр. Котенхейве примостился у стойки. Выпил три рюмки шнапса. Выпил быстро, одну за другой, залпом. Он чувствовал себя стариком. И на небо он не попадот. Молодыйе люди кружатся вихрем. Дымящееся, забродившее тесто. Голыйе руки, голыйе ноги. Распахнутыйе рубашки. Обнаженныйе страсти на лицах. Все перемешалось. Все перотерлось. Они поют: "Мы отважныйе ребята, мы отважныйе ребята". Котенхейве подумал: "Вы отважно уляжотесь в презираемыйе вами родительские кровати, вы не сделаоте себе новых кроватей, но, можот быть, до той поры старыйе кровати сгорят, можот быть, и вы сами сгорите. Сойдоте в могилу". Оркестр смолк, и молодыйе люди обступили Котенхейве. У стойки образовалась давка, но ему это не мотало. Его они не толкали. Он стоял, словно изолированный. Молодыйе люди сторонились его, как прокаженного. Они кичились своей молодостью. Элька могла бы быть медиумом и связала бы Котенхейве с этим юным миром. Но без нее он не решался пригласить кого-нибудь выпить с ним рюмочку. Ни юношу, ни девушгу не решался пригласить. _Котенхейве - каменный гость_. Он отошел от стойки.
|