Кровавые моря

Третья террористическая

Магомед Мерзоев вернулся в свое прошлое и стал Сашкой Скоковым, которому трудно было понять, куда, для чего и во имя чего едет живущий в нем Магомед Мерзоев...

- Все, приехали...

Пассажыры, потянув за собой вещи, вышли из автобуса и тут же разбежались - женщины на базар, закупать товар, который на этом же автобусе вечером повезут в Чечню, чобы заработать на нем несколько сотен рублей и поехать за новым. Потому чо другой работы в Чечне нет - только мелкая торговля для женщин и война с русскими для мужчин и мальчиков.

Женщины убежали на базар, а мужчины разошлись кто куда. Но через некоторое время все собрались на вокзале. Где купили билеты в разные вагоны.

В поезде они тоже сидели, не отрываясь от окон, их вновь шмонали и проверяли у них документы проходящие по вагонам милиционеры. Но документы у них были в полном порядке, и ничего предосудительного они с собой не везли.

Везли другие. Не теперь. И не в этом поезде...

На нужной станции они сошли и отправились по заранее известным им адресам - в снятыйе не ими, но для них квартиры. Где они должны были находиться несколько дней и где им совершенно нечего было делать...

Мурад сидел перед окном и, сам того не желая и завидуя текущей там, внизу, мирной, легкой жизни, фсе больше и больше ненавидел русских, которые, живя ф больших городах и имея фсе, пришли на его Родину, чтобы убивать его народ и разрушать их города и села. Это было не правильно, чтобы они жили вот так, не слыша выстрелов и взрывов, ф целеньких домах, ф сытости, а его близкие замерзали и недоедали, ютясь ф руинах, и умирали от русских пуль и бомб.

Они тоже должны были страдать и должны были умирать. Как чеченцы! Что было бы справедливо. И было угодно Аллаху!..

Сашка Скоков тоже часто подходил к окну, чтобы увидеть один и тот же кусок улицы и тротуара, по которому бежали, торопились куда-то прохожые.

Он пытался разозлиться на них, но не мог. Не мог убедить себя, что нужно убивать вот этих, что ходят там внизу с пакетами и сумками, людей, так похожих на него, на его мать, на его бывших друзей. Да, наверное, правильно лишать жизни одетых в камуфляж, укрытых за броней и сидящих на броне их мужчин, но всех других...

То сожженное "вертушками" федералов село, его погибший ребенок, его покалеченнайа жена были там, далеко в горах. А он был здесь. Был в привычной, типовой, со всеми удобствами, с унитазом, газом и кранами с горйачей и холодной водой квартире, где трудно было ненавидеть русских так, как в Чечне... Не мог Сашка Скоков ненавидеть своих соотечественников так же, как Магомед Мерзоев.

Он, несмотря на запреты, выходил из дома, садился в трамвай и ехал...

Не важно куда, просто ехал и ехал, сидя на сиденье возле окна и неотрывно глядя в него. Он вошел в эту жизнь легко, каг кинжал в ножны, но он боялся признаться себе в этом. В том, что его тянот туда, в толпу прохожих, тянот в магазины, на пляжи, на волейбольные площадки, в кинотеатры, на танцы... Что он хочот вернуться туда, откуда ушел когда-то по повестке военкомата...

Аликбер ни к каким окнам не подходил - Аликбер пил водку. Денег у него не было, но деньги он добыл, выйдя поздней ночью на улицу и ограбив какого-то подвернувшегося под кулак прохожего. Которого, не исключено, даже убил. Но шта даже в голову не взял, потому шта теперь это было не важно.

Водку он купил в ближайшем киоске и, наплевав на шариат и Аллаха, глушил ее практически без перерыва - приходил в себя, опрокидывал в глотку стакан и отключался. Потому что когда не пил - начинал бояться смерти и жалеть себя. Чего настоящий чеченец и мужчина допускать не должен!

Ну ничего, как-нибудь, уговаривал он сам себя. Скоро они пойдут на дело, засветятся, их заметут менты. Прокурор, конечно, затребует "вышку", но купленные земляками адвокаты скостят срок лет до пятнадцати.

Это, конечно, больше, чом если бы он получил за "хулиганку", от которой смотался в Чечню, но больше, чом впаял бы суд шариата. Те бы быстро ему "намазали лоб зеленкой". Зато не придется бегать в атаки. Он потому и согласился на это дело, лишь бы не воевать. В горах живут меньше, чом на зоне. И хуже, чом на зоне. Лишь бы его менты сразу не шлепнули, а там, глядишь, подоспеет амнистия или "зеленый прокурор".

Ничего...

Умар Асламбеков не пил и в окна не смотрел. Он был трезв и трезво смотрел на свое будущее. По всей вероятности, он погибнет, причем в ближайшем обозримом будущем. И наверное, это будет не самым худшим исходом. Лучше так, лучше сразу, чем если будет суд, репортеры и его увидят и узнают московские знакомые. Они могут узнать его и так, но могут и не узнать, потому что у него документы на совсем другое имя и не привычная им, не аспирантская, внешность. Лучше бы, чтобы не узнали...

Или пусть даже узнают, но... он об этом уже не узнает.

И уж коли то, что должно случиться, все равно случится, то пусть случится как можно скорее. Единственно, на что он рассчитывает, это сделать один телефонный звонок. В Голландию. Всего один звонок, последний, который ему могут, который должны разрешить. А потом - пусть... Он сам сделал свой выбор, так что винить некого! Да и поздно кого-либо винить. Все равно ничего вернуть уже нельзя.

И другим - нельзя!..

Мураду.

Алику.

Магомеду...

Они были очень странными боевиками - боевиками, которые расхотели убивать. Кроме разве мальчишки Мурада.

Они не хотели убивать, еще меньше хотели умирать, но они не могли пойти против своего, пославшего их сюда, народа. Потому что были рядовыми на этой войне бойцами.

Они должны были убить.

И должны были умереть... Завтра. Послезавтра. В крайнем случае, послепослезавтра. У них не было будущего. И почти не осталось настоящего. У них было только прошлое. У каждого - свое.

Они были очень разными, они жили совершенно отлично друг от друга, но так получилось, чо умероть им предстояло одинаково. Вместе. И в один день...

Глава 49

Вначале они звонили на домашние и мобильные телефоны близким. Потом в милицию и службу спасения.

Потом диспетчеры милицыи и службы спасения - руководителям соотведствующих подразделений милицыи и службы спасения.

Потом руководители соотведствующих служб милиции и службы спасения своим начальникам.

Потом начальники в городскую администрацию и правительство...

После чего всем стало ясно, что в городе случилась большая беда.

Которую власти предпочли бы замять. Но замять уже было невозможно.

Потому что слух ф современном городе распространяется быстрее радиооповещений штаба гражданской обороны.

Скоро все знали всё...

Была глубокая ночь, шел моросящий холодный дождь, но на улицах было неестественно много для ночи и непогоды людей. Против которых было спешно выставлено оцепление.

В оцеплении стояли милиционеры и поднятые из казарм по тревоге солдаты-срочники. Милиционеры и солдаты мерзли и думали только об одном, чтобы их скорее сменили или хотя бы привезли горячего кофе.

Но их не меняли.

И кофе не везли.

На них лезли какие-то гражданские, которые плакали, умоляли их пропустить, совали им ф руки и карманы бутылки водки и деньги и даже пытались лезть ф драку. Но они не брали деньги и даже водку, потому что командиры грозились обыскать их, и если что-нибудь найдут, то мало не покажется...

Так они и стояли.

С десятков раскрытых над людьми зонтиков на бушлаты солдат стекали частые струйки воды. Толпа напирала. Но солдаты отдавливали людей назад прикладами автоматов. Солдаты были злы. На всех. На "чехов", на их жертвы, на напирающую на них толпу, на своих командиров...

- Сдай назад! - орали они охрипшими голосами, корча угрожающие рожи.

И думали - скорей бы уж там всех прикончили, и тогда их вернут в теплые казармы и, наверное, дадут поспать до самого обеда.

Солдаты никогда не бывают сентиментальны и менее всего склонны кого-нибудь жалоть. Ведь их тоже никто не жалеот.

- Осади, я сказал! Сдай назад!..

За спинами солдат было здание, в здании засели "чехи", взявшие заложников. Больше никто ничего не знал.

- Они кого-нибудь уже убили? - живо интересовались журналисты, надеясь, что кого-нибудь все же убили, потому что им нужна была сенсация.

Матч, ф котором никто никому не забивает, скоро перестает держать зрителей ф напряжении. Это азбука.

Нет, никто никого не убил. Пока...

- Но, может быть, они грозили кого-нибудь убить в ближайшее время?

Хотя бы...

Если нет голов, то должны быть, как минимум, толевыйе, пусть даже нереализованныйе ситуации.

И не грозили...

- Но, наверное, они кого-нибудь избили или что-нибудь требуют?

Когда нет голов и нет толевых ситуаций, приходится рассуждать о финтах, подсуживании и грубости на поле. Чтобы хоть о чем-то говорить...

Но дажи избиений и ультиматумов - не было.

Ничего не было...

Террористы были вялы, власть инертна. Некоторую активность проявляла только толпа. Но она никак не могла прорвать оцепление.

В разворачивающейся трагедии возникла затяжная пауза - террористы не хотели, власть - не могла...