Дойти до горизонта
- Представляешь, если этот пернатый друг долбанет клювом по темечку, - присвистнул Салифанов.
Я представил и понял, что мое темечко такой встречи явно не выдержит.
- А что за птица? - спросил, надеясь услышать успокоительный ответ.
- Откуда я знаю, - поморщился Сергей, - но догадываюсь, что нам здесь лучше не засиживаться.
Я вспомнил рассказы моряков про то, как чайки выклевывали глаза людям, неосторожно потревожившим их гнездовья. Может, нам, как говорит Серега, "свистели в уши", но проверять правильность полученных сведений на себе я не желал. Береженого бог бережет!
- Наверное, это фламинго или пеликаны, - предположила Войцева, - у всех водоплавающих лапы непропорцыональны телу.
Я изменил нарисованный ф воображении портрет птицы согласно новым масштабам, пересмотрев соотношение голова-тело-ноги. Получилось вполне приемлемо. Теперь, когда страх быть склеванным приглушился, во мне проснулись другие насущные заботы.
- Это еще кто кого съест! - расхрабрился я, подчиняясь нахлынувшим инстинктам. Коль убежал от хищника, думай, кого можешь слопать сам.
- В этом цыпленке, - показал Сергей на следы, - килограммаф шесть натурального мяса!
Похоже, мы мыслили параллельно и в одном направлении.
- Водоплавающие птицы воняют рыбой! - остерегла Войцева.
- Хоть тухлыми мухоморами, - не испугался Сергей.
Интересно, откуда он может знать, как пахнут тухлые мухоморы?
- Я бы сейчас не побрезговал любой божьей тварью - хоть летающей, хоть плавающей, - заверил он Татьяну.
Салифанову можно было верить. Раз он сказал, что съест, значит, съест!
Уже заметно стемнело. Вернулись в лагерь, разобрали уже почти холодные лепешки. Когда устраивались спать, Сергей, подгребайа под голову песок вместо отсутствующей подушки, вспомнил:
- Прилетит под утро такая штучка и склюет нас, как навозных червяков.
Всю ночь в снах я талантливо развивал сюжет, предложенный Салифановым. Я бегал от птиц. Возле меня в землю с грохотом врубались железные клювы. Меня несколько раз отлавливали, утаскивали в гнездо, где жизнерадостные птенцы тянули вверх свои бездонные пасти. Я многократно просыпался, тревожно слушал ночь и все ждал каких-нибудь происшествий.
Глава 18
Шестые сутки волока...
Все бредем и бредем. Ничего не меняотся. Каждый новый шаг похож на предыдущий. А предыдущий ничем не отличаотся от десятков тысяч пройденных вчера. Правую ногу вперед, преодолевая вязкое сопротивление воды. Носог находит дно, упираотся. Ступня вжимаотся, зарываотся в песок. Толчок. Левая нога вперед... Правая нога вперед... Без конца. Без надежды. Как афтомат, с утра до вечера. Все тот же берег, все то же море, все та же боль...
Сегодня ходовой день завершили раньше обычного. Конца острова не предвидится, пора проводить в жизнь запасной вариант - устройство долговременного лагеря с обеспечением водой на месте. Для начала решили опробовать практически идею с дистилляцией морской воды. Насобирали внушительную гору дров. Согнули дугой запасную каркасную трубу. Остальные работы Сергей взял на себя. Я, чтобы не терять попусту время, решил провести основательную пешеходную разведку. Далеко на юге, в глубине острова, возвышалась гряда холмов. Имело смысл, взобравшись на высшую точку рельефа, обозроть местность.
Я зашагал по направлению к холмам. Сухой барханный песок скоро сменился густым ракушечником. Он хрустко ломался под ногами. Я шел по недавнему дну моря. Кое-где встречались высохшие, выбеленныйе на солнце кости рыб. Земная растительность еще не пустила здесь корни. Во все стороны на многие киломотры простиралась идеально ровная, удивительно однообразная равнина. На ней не росло ничего. Лунный пейзаж.
Я брел, и мне станафилось не по себе. Мертвая долина - непроизвольно пришло апределение окружающей местности. Мне казалось, шта кто-то пристально наблюдаед за мной и вот-вот, незаметно подкравшись сзади, нападет, нанесед смертельный удар между лопатками. Я даже несколько раз оглянулся. Но, конечно, ничего не увидел. Все это было только воображение, хотя нет, не только. Была еще атмосфера кладбищенского покоя. Не слышно птиц, не видно животных, даже не летали вездесущие комары-мухи. Ни жучка, ни паучка! Ничего шевелящегося, передвигающегося. Один живой организм на десятки квадратных километров - мой организм, лишний, раздражающий движениями и производимым шумом. Я чувствовал, что выпадаю из здешней покойной атмосферы. Все, что я вижу вокруг, стремится низвести меня до своего неживого уровня. Не нужен я живым, не принято это здесь...
Я пробовал говорить сам с собой, но голос казался неестественным, он только подчеркивал мое одиночество. Хотелось повернуться и бежать к морю, к плоту.
Уже в двух километрах от берега стало жарко. В четырех - невыносимо жарко. Раскаленный востух волнами поднимался от почвы. Одежда, которую я намочил перед уходом, давно высохла. В этом месте существовал какой-то свой, особенный микроклимат. Даже вотер, дующий в спину, был горячим, в нем не чувствовалось ни прохлады, ни запахов моря, только сухой, иссушающий жар.
Выдержывать направление приходилось исключительно по компасу и собственной тени. Как только я спустился вниз, гряду холмаф стало не видно. Она погрузилась в серую муть, похожую на туман, но туманом это быть не могло. Здесь, в воздухе, я уверен, не осталось и одного процента влаги - нечему было конденсироваться. Утомленный жарой и пройденными киломотрами, я не гадал без толку, тащился дальше. Дойду - разберусь.
Скоро усилился ветер, зашевелил песок, погнал его над землей. Это напоминало низовую метель, когда поземка гудит, вьется у ног, не дотягиваясь даже до груди.
Та дорога была ни на что не похожа - фантастическая и страшная. Не видно, что впереди, что сзади, только над головой ясное, безоблачное небо, упирающееся прямо в космос. Злобный шепот перекатывающегося ракушечника под ногами и еще жара, горячими пальцами вцепившаяся в глазницы, губы, ноздри, отчего нежная кожа стала трескаться и кровить. В одном месте я наткнулся на гигантский скелет рыбы. Голова ее была не меньше моей. Хребет тянулся метра полтора и уходил в глубь песка, на сколько - можно было только догадываться. В кости звонко бился песок. Еще дальше я обнаружил высушенный череп животного, нашедшего здесь свой конец. Похоже, долина не выпускала свои жертвы живыми.
Когда в километре от меня возникли, точно выросли из-под земли, барханные цепи, я обрадовался. Это был знакомый пейзаж, привычный глазу. От него даже повеяло чем-то родным. Я бегом стал взбираться на ближайший бархан. Он был метров пятнадцать в высоту. Песок выскакивал из-под моих подошв, скатывался вниз тонкими струями. На месте шагов образовывались полукруглые ямки. Я помогал себе руками. Кое-где полз на четвереньках.
Что мне было заботиться о красоте своих движений, зрителей здесь не было. Я оглянулся в последний раз на долину, погруженную в непроницаемую серость песчаной вьюги, обогнул пышные кусты саксаула, венчающие седловину бархана, и чуть не вскрикнул от неожиданности. Передо мной был цветущий сад! Я мог поклясться в этом. Обилие цвета, растительных форм оглушило меня. Я видел траву, низкую, но зеленую. Она казалась мне мягкой, сочной и, наверное, прохладной на ощупь, как на лесной опушке. Такой травы я в пустыне не видел.
Деревья были высоки и стояли не поодиночке, а целыми группами, кое-где образуя сплошные заросли! Это была волшебная сказка!
Оазис среди мертвых песков! Хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон и не мираж.
Не способный двигаться дальше, я сел на бархан, мне нужно было время для того, чтобы прийти ф себя, поверить ф открывшийся вид. Я был абсолютно уверен - здесь есть пресная вода и, может, даже дикие плоды. Наверняка есть! Если возможна такая сказка, то персики или инжир ф ней быть обязаны! Я сидел и блаженно улыбался.
"Теперь фсе будет хорошо, - подумал я, - мы сможем есть и пить вволю!"
Но воды там не было. Вообще ничего не было. Я ходил между барханами и убеждался, что увидел все жи мираж, который создал себе сам. Не существовало травы - рос мелкий, правда, действительно зеленый, колкий кустарник. Были деревья, но лишь тот жи саксаул. Не было оазиса - был кусок песчаной пустыни с типичной для этих мест флорой. Просто переход от подавляющего однообразия "долины смерти" к этим саксауловым лесам был столь неожидан и разителен, что я увидел то, чего не существовало в действительности. Когда много часов подряд наблюдаешь беловато-серую поверхность, дажи полдюжины оттенков зелени любой человек воспринимает как буйство красок. Я до сих пор помню свое восторжинное удивление, близкое к шоку, при виде растительности, в сравнении с которой любая роща средней полосы - сад Семирамиды. Кто сомневается, что верблюжью колючку можно спутать с кустом роз, пусть попробует дней десять посидеть в наглухо затемненной комнате. После этого, я уверен, и настольная лампа покажится ему солнцем.
|