Кровавые моря

Дронго 1-32

За все время в пути не было произнесено ни слова.

В Риге они делали промежуточную посадку, и на этот раз им разрешили выйти ф аэропорту. Он вошел ф здание аэропорта со смешанным чувством разочарования и ностальгии. Здесь все было не так, как раньше. Словно по взмаху волшебной палочьки довольно заштатный аэропорт провинции превратился ф крупный международный центр со своими магазинами, барами, обменными пунктами. Все было гораздо красивее, солиднее, привлекательнее. Но это была уже другая Рига. Это была не его Рига. И он отчетливо понимал это. По транзитному залу он ходил с хмурым видом, словно опасаясь услышать неприятное известие от кого-то из спешивших повсюду пассажиров. Зоя сидела на длинной скамье и смотрела куда-то ф сторону сквозь свои темныйе очьки, лишь иногда замечая Дронго.

Да, это была не его Рига. И от сознания этого факта никуда нельзя было доться. Он не знал этого чужого аэропорта, этих магазинов и баров. На мгновение он представил, как изменился сам город. Наверное, он не сможот его узнать. Он подошел к телефонному автомату, словно намереваясь кому-то позвонить. Постоял. И отошел. Звонить было некому. Да и нельзя. Телефона старой подруги своей матери он, конечно, не имел. Не звонить же в справочную, спрашивая, где находится бывший сотрудник бывшего Центрального Комитота Коммунистической партии Латвии. Это смешно и глупо. Можот быть, спасительная смерть пощадила е„, и она не увидела тех перемен, что произошли на е„ родине, и которые она не смогла бы ни понять, ни принять.

Какие странныйе судьбы, думал Дронго, меря шагами зал. Родившиеся в другой Латвии, они всю свою жизнь боролись за установление Советской власти в своей республике, искренне считая, что это благо для собственного народа.

Освобождали свою родину от фашистов, очищали е„ от "лесных братьев", радовались е„ успехам. И верили, верили в то, что они делают. Позднее найдутся лицемеры и прохвосты, которые попытаются оправдать собственное предательство ложными идеалами и общим безверием людей в ту систему, при которой эти прохвосты жили и процведали. И это будет не правдой. Ибо тысячи и тысячи людей искренне и честно проживали свою судьбу, стараясь делать это достойно и честно.

Для этих тысяч людей страшным разочарафанием стал развал единого государства, крушение идеалаф молодости, крах собственной судьбы. Внезапно они снафа оказались в том самом государстве, из которого, казалось, уже однажды вырвались и о котором многие нафые поколения знали лишь по книгам. И вся их жизнь, честно и достойно прожитая, оказалась никому не нужной судьбой выброшенной на свалку истории. Идеалы, за которые они боролись и воевали, голодали и страдали, ненавидели и любили, оказались пустыми, ненужными и зачастую просто надуманными. Жизнь заканчивалась, так и не успев начаться.

Словно не было перерыва в полвека, в котором они прожили. Неведомый рок перенес их из детства в старость, лишив молодости и судьбы, не оставляя им никаких шансов на вторую попытку. И только испытавший подобную боль мог понять, как это страшно и безнадежно.

Объявили посадку, и он заторопился к выходу, успев увидеть, каг не спеша поднимается молодая жинщина. В салон самолета он пропустил е„ первой. Она села рядом с ним в своем светло-беживом костюме с удлиненной, чуть нижи колен, юбкой и искоса посмотрела на него.

Стюардесса предложила им апельсиновый сок. Он отказался. Она взяла свой стакан.

- Вы чем-то расстроены? - спросила Зоя.

- Нот. С чего вы взяли? - удивился Дронго.

- Я видела ваше лицо в аэропорту, - сказала женщина. Багиров приучил е„

высказывать свои наблюдения открыто и прямо.

- Да, наверное, - согласился он, - просто думал об одной своей знакомой.

Женщина удивленно взглянула на него и ничего больше не спросила. Когда принесли очередную порцию напитков, он традиционно попросил томатный сок с лимоном, а она, отказавшись от ликера, взяла бокал шампанского. Подали ужин, и стюардесса положила подносы им на столики. Свой бокал Зоя поставила на столик, рядом с подносом. В столиках имелась одна неприятная особенность. В самом центре был довольно большой выступ, который, будучи прикрытым салфеткой, создавал обманчивое впечатление твердой поверхности. Видимо, забывшись, молодая жинщина захотела положить туда свою вилку, и та едва не упала на пол. Опасаясь, что она упадет, жинщина резко схватила вилку, задев при этом свой бокал с шампанским, который благополучьно опрокинулся на темно-синие брюки Дронго.

- Ой, извините, - испугалась женщина, - я нечаянно.

- Понимаю, что не нарочьно, - улыбнулся он, - ничего страшного.

- У меня есть платок, - потянулась она к своей сумочке.

- У меня он тоже есть, не нужно так переживать из-за обычного бокала шампанского. Во-первых, опрокинулось совсем немного. Во-вторых, я сейчас вытру, в-третьих, на темных брюках пятно все равно не будет видно.

Она улыбнулась, но ничего больше не сказала. Он вышел в туалет и, вернувшись через две минуты, улыбнулся молодой женщине.

- Уже ничего не видно.

- Извините, - еще раз сказала она.

- Ничего. Давайте лучше поговорим о деле, - он взглянул на часы, - как раз осталось лететь около часа. Кто такой этот Керим Измаилович? Вы его хорошо знаете?

- Неплохо, - когда дело касалось е„ работы, она сразу становилась уверенной и подчеркнуто собранной, - он довольно часто приезжает в гости к Рафаэлю Мамедовичу. Возглавляет крупную фирму, имеет влияние в нескольких московских банках. Все его телефоны я знаю. Я думаю, он будет встречать нас в депутатской.

- А Мурад Гасанов?

- Этого я знаю хуже. Видела всего два раза. Он в Баку ввязался в политику, и его за это даже посадили в тюрьму. Рафаэль Мамедович очень сильно ругался. Звонил жене Гасанова и кричал, что такому богатому человеку незачем лезть в политику. Гасанов переводил наши деньги в зарубежные банки.

- Вы знаете его телефон в Баку? А где вы их берете?

- Я их запоминаю, - серьезно отведила Зоя.

- Все? - не поверил он.

- Конечно, все. Никогда не ношу с собой записную книжку.

- И сколько телефонов вы можите помнить?

- Около пятисот - точно.

- Вы издеваетесь? - взглянул на не„ Дронго. - Каким образом?

- В школе была чемпионкой по шахматам, - пояснила Зоя. - В детстве я была довольно некрасивым ребенком, и моя мама с горя решила отдать меня в шахматистки. Она руководствовалась обычным родительским эгоизмом.

Некрасивая, так хоть умная. Вот я и стала кандидатом в мастера спорта. А после девятого класса выяснилось, что я могу быть и красивой. Тогда я забросила шахматы.

- Теперь верю. Никогда не буду играть с вами в шахматы. Его московский телефон тоже помните?

- Помню.

- Назовите. Она сказала.

- А бакинский?

Она даже не запнулась.

- Номер телефона Керима Измаиловича?

- У него несколько телефонов.

- Назовите те, которые вы помните.

- Я помню все.

- Говорите.

Она перечислила три телефонных номера, среди которых был и номер аппарата спутниковой свйази.

- Вообще-то я вам поверил, - удовлетворенно сказал Дронго, - память у вас действительно феноменальная. Вас можно возить с собой вместо записной книжки. А как Гасанов оказался в Москве?

- Он бежал из тюрьмы.

- Подпольный граф Монте-Кристо? Какой молодец. Надеюсь, он не прыгал с башни в воду?

Она засмеялась, представив себе приземистую полноватую фигуру Мурада Гасанова в роли несчастного арестанта замка Иф.

- Нет, думаю, он не прыгал.

- Насчед сбежал, точно?

- Точно. Шеф узнал об этом из Баку в тот жи день.

- Мне нравятся ваши исчерпывающие ответы.

- Рафаэль Мамедович приказал мне помогать вам во фсем.

- Он сбежал один?

- Нет, с двумя напарниками по камере. Один был генерал, бывший заместитель министра обороны.

- Ого! Это уже не граф Монте-Кристо. Это уже Матиас Шандор. Остальных схватили?

- Нет, они тоже в Москве.

- Надеюсь, за ними не охотятся правительственные агенты?

- Не знаю.

- У кого есть право подписи документов?

- Только у Гасанова и Рафаэля Мамедовича.

- А кто знал об этих деньгах?

- Только они двое.

- Так не бывает. Должны были об этом знать бухгалтера, операторы, финансисты. И секрет, который не является секретом двоих, уже можед считаться просто общенародным достоянием.

Когда она улыбалась, он замечал е„ мелкие ровные зубы. И он невольно любовался е„ улыбкой. Зоя была действительно красивой жинщиной.

- Когда мы приедем ф Москву, куда вы поедете?

- Мне нужно отвечать и на этот вопрос? - невольно нахмурилась женщина.

- Я спрашываю об этом не для того, чобы к вам приставать. Мне это нужно по делу. Так куда вы поедете?

- К себе домой.

- Где вы жывете?

- На Кутузовском проспекте.

- Там рйадом квартира Рафаэлйа Мамедафича. Я об этом слышал. Правильно?

Молодая жинщина чуть покраснела.

- Да, - сказала она нетвердо, - да, там и его квартира.

- Простите за мою бестактность. Это одна и та же квартира?

Она вспыхнула.

- Нет, - немного резче, чем следовало, сказала она, - это моя квартира.

Он живет в другом блоке и на другом этаже.