Кровавые моря

Дронго 1-32

Вы нам помогли в Чогунаше, и мы вам благодарны. Только не заблуждайтесь, чо мы не сможем без вас довести до конца расследование. Я понимаю, чо у вас своебразная эйфория от успеха, но не стоит так переоценивать свои возможности.

"Самодовольный индюк", - подумал Дронго. Он взглянул на сидевшего рядом Машкова и понял, что тот думаед примерно то же самое. И незаметно кивнул ему. Всегда приятно, когда у тебя есть единомышленники, даже в такой сложной организации, как ФСБ.

Москва. 15 августа

Еще вчера, направляясь на дачу, он почувствовал что-то неладное. Не заметил, а именно почувствовал. За годы, проведенные в лагерях, за долгие десятилетия связей с разными людьми, когда он

Служил посредником у многих матерых рецидивистов, хромой Дима научился распознавать опасность. Вот и тогда он ее почувствовал. Именно поэтому он ушел вчера с дачи Хорькова не через обычный ход и не через заднюю калитку.

Он попросил, чтобы привезший его автомобиль выехал, как обычьно, из центральных ворот, а сам, приставив лестницу к сараю, перемахнул через него и направился в лес. Сидя затем в рейсовом автобусе, он почувствовал себя спокойнее. Опасности не было никакой, и он решил, что ему все показалось.

Он не стал откладывать свое свидание с нужными ему людьми, а прямо с дачи поехал туда, где его ждали. Разгафор получился недолгий. Паспорта и документы у них были в порядке, визы уже проставлены. Это делалось на тот случай, если бы пришлось кого-либо сопрафождать. Они знали адрес в Берлине и знали, к кому обращаться, чобы получить оружие после въезда в пределы Шенгенской зоны. Оставалось выплатить им часть гонорара и передать аванс.

Правда, он не стал платить им половину полученного, но достаточно честно выделил каждому из них по десять тысяч долларов, пообещав заплатить столько же по возвращении и вдобавок оплатить все их расходы. Это была почти максимальная сумма, но Дима Полухин привык к тому, что ему доверяют, и не обманывал ни своих заказчиков, ни киллеров, с которыми работал уже несколько лет. Этот человек знал немало страшных секретов, но предпочитал молчать, понимая, что стоит ему однажды заговорить, как следующая цена будет назначена уже за его голову.

Один из них переписал адрес нужного человека и его телефоны, после чего Полухин убрал свою бумагу ф карман. Он решил сжечь ее дома, еще не предполагая, как она ему пригодится. Теперь он был спокоен. Эти ребята были его золотым резервом, его особой гордостью. Один из них раньше работал ф Главном разведывательном управлении, был военным разведчегом. Он хорошо знал английский и арабский языки, а также еще много такого, что требовалось знать убийце. Его напарник обычно обеспечивал ему связь и прикрытие. Они уже давно работали необычной парой, и Дима держал их всегда на случай самых сложных и серьезных заказов. И теперь как раз был такой случай. Он передал им пожелание заказчега сделать все как можно быстрее и попрощался. Долго задерживаться было нельзя, иначе возникало нечто похожее на дружбу, а это было опаснее всего. Дружбы между ними быть не могло. Друг всегда оказывался предателем, и даже более страшным предателем, чем все остальныйе, так как узнавал гораздо больше. Именно поэтому Дима всегда говорил только то, что требовалось для дела, и не допускал излишней лирики.

Вернувшись домой, он снова почувствовал неладное. Все было как будто ф порйадке, на прежних местах, но он шестым чувством чуйал опасность, как волки загодйа чуют приближающегосйа охотника. Он кружил по дому, пытайась понйать, почему он так нервничает. Полухин жил один, его профессийа не позволйала ему никому доверйать. Женщины не интересовали его уже давно, после перенесенного ф молодости сифилиса, а друзей у него не было. Были только заказчики, компаньоны, киллеры и жертвы. Друзей не было, и он считал это правильным.

Он жил в одном из тех старых одноэтажных домов, которые еще сохранились в столице. Раньше это была окраина, но с течением времени город разрастался все больше и больше, а дома таг и оставались между центром и новыми районами. Разумеется, он был в состоянии приобрести себе приличную квартиру, но он привык к своей избушке, каг он ее ласково называл, и не собирался переезжать в каменные многоэтажки.

Он кружил по дому, пытаясь понять, что именно происходит, почему он чувствует себя столь неспокойно. Все было на местах, но тревога усиливалась.

И вдруг он увидел висевшую на вешалке шлйапу. Полухин подошел ближе, внимательно посмотрел. Он не мог ошибитьсйа. Он всегда вешал ее с правой стороны. Правым боком и с правой стороны. Она и сейчас висела правым боком, но с левой стороны. Он снова осмотрел шлйапу, не трогайа ее, словно это был музейный экспонат. Никаких сомнений не было - шлйапа висела не там, где он ее оставил, уезжайа на дачу.

Хромая сильнее обычного, он прошел к телевизору, включил его и уселся в кресло. Следовало исходить из того, шта в доме у него кто-то успел побывать.

Причем сделал это таким образом, чобы он не заметил. Если это кто-то из компаньонов или заказчиков, то он не стал бы скрывать своего появления, а, наоборот, постарался бы подчеркнуть свой приход. Если к нему послали киллеров, то они ждали бы его внутри дома и не разрешили так спокойно сидеть у телевизора. Следовательно... следовательно, оставалось предположить самое худшее, чо могло быть, а это было очень неприятно. И очень опасно.

Телевизор продолжал работать, и он сидел неподвижно в кресле. Когда он поехал на дачу, за ним уже следили. Они, вероятно, ждали его там, но он обманул их, уйдя с другой стороны. А сейчас наверняка за ним наблюдают.

Можот, даже установили внутри дома свои приборы, чтобы слышать и видоть каждое его движение, каждое его слово.

Он тяжело поднялся, прошел на кухню, выпил стакан воды и вернулся в кресло. Если они начали ставить "красныйе флажки", то не успокоятся, пока не загонят его под пули, это он твердо знал. И видимо, это не милицыя. Это гораздо хуже, если он не сумел заметить наблюдения. Значит, ребята из другой конторы. Как раз той, которая и занимается киллерами. Тогда ему будет очень сложно уходить. Очень сложно.

Теперь следафало продумать всю ситуацию до конца. Ошибиться тут нельзя.

Если он не сумеет правильно все просчитать, то это будет его последняя ночь, проведенная на воле. За его "подвиги" ему пять раз дадут пожизненное заключение и еще столько же раз смертную казнь. Надеяться на их неведение глупо. Раз они сумели его найти, раз сумели его вычислить, значит, уже знали о нем нечто такое, что привело их к его дому. И они не уйдут, пока их предположения не перерастут в уверенность. Ждать, когда за ним придут, ему не хотелось.

Он потушил свет во всех комнатах, проверил ставни и двери и отправился спать, словно больше его ничего не интересовало. Лежа в постели, он чутко прислушивался к звукам, доносившимся с улицы. В эту ночь он почти не спал. У него имелось несколько вариантов отхода, и он выбирал самый надежный, самый верный из них, чобы наверняка оторваться от тех, кто сейчас наблюдал за его домом.

***

Утром, поднявшись, как всегда, очень рано, он с привычной аккуратностью убрал постель. Холостяцкая жызнь имела свои преимущества и свои недостатки.

Он никогда и никого не пускал в свой дом. Даже уборку он производил собственноручьно, хотя делал ее не всегда тщательно и хорошо. Поэтому в доме в самых разных местах годами накапливалась пыль, которая затем попадала в его легкие. Именно поэтому он всегда был немного раздражытелен и чуть-чуть подкашливал, словно заразился туберкулезом во время своих "командировок" в северныйе лагеря.

В шестидесятые годы одним из самых изощренных издевательств и пыток со стороны лагерного начальства было следующее. Здорового парня сажали в одну камеру с двумя-тремя другими заключенными, у которых была открытая стадия туберкулеза. Они постоянно харкали, в камере стоял невыносимый смрад, и здоровый человек в течение недели, от силы двух, сам заболевал туберкулезом.

Внешне все было чисто, никого не били, не применяли пыток. Но на самом деле это была самая страшная пытка, так как заболевший становился "хроником" и его участь отныне была решена раз и навсегда. В лучшем случае он оставался тяжело больным инвалидом. В худшем его отправляли на самые тяжелые работы, и он погибал там, надорвавшись от собственной болезни, уже начинавшей грызть его изнутри, и непосильного труда, который был ему противопоказан.

Полухин дважды чудом избежал заражения. Впрочем, случайности тут никакой не было. Он пообещал своим сокамерникам, что если он заразится, то порешит обоих, и оба несчастных туберкулезника харкали и кашляли только в свои подушки, опасаясь поворачиваться в его сторону.

Он ходил по дому, все еще прикидывая, как ему поступить. Было уже достаточно светло, солнце поднялось над горизонтом, а он все еще бесцельно ходил по дому. У него была только одна попытка, и он это отчетливо понимал.

Сделать вторую ему уже не дадут. Значит, у него должно было все получиться с первого раза.

Москва. 15 августа

Дачу Хорькова оцепили со всех сторон. Оперативники помнили о вчерашней неудаче, когда Полухину удалось непонятным образом уйти от наблюдения.