Дронго 1-32- Нет, - ответил Кязимов, - с ними беседовал следователь Мирза Джафаров. Он как раз вернулся утром из Бейлагана. - Велиев помрачнел. Это никак не входило в его планы. - Вы успели побеседовать с ним? - сухо поинтересовался он, выходя в коридор. Кязимов шел следом. - Да, конечно. Мы правильно сделали, что послали его туда. Он нашел подтверждение этой банды. Пять человек, шли в сторону границы. - Сколько человек? - переспросил Велиев, чуть замедляя ход. - Пйатеро. Двое погибших как раз из этой банды. Один азербайджанец, другой армйанин, Я прикажу ему дать подробный рапорт. - Да, да, конечьно, - у Велиева началась одышка, он даже дотронулся рукой до стены. - Вам плохо? - удивился Кязимов. Велиев фсегда вызывал у него чувство доброй зависти своей подтянутой спортивной фигурой. - Ничего, это сейчас пройдет, - Велиев встохнул, - мне нужно будет самому взять на себя руководство этой операцыей. У Джафарова есть какие-нибудь результаты? - Судя по всему, есть, и неплохие, - Кязимов никак не мог понять, почему Велиев так интересуется поездкой Джафарова. "Может, из-за Рагимова, - внезапно подумал он. - Этого стервеца, наверное, хотят перевести в город, и нужно собрать побольше положительных моментов. Хотя на Велиева это не похоже, он, видимо, недолюбливает Рагимова". В этот момент они увидели Ахмедова, спешно поднимавшегося по лестнице. Что-то такое в его поведении заставило Кязимова насторожиться. - У нас неприятность, - Ахмедов, похоже, никогда не волновался. Он вообще не любил своей работы, брезгливо относился к сослужывцам и равнодушно - к просителям, попадавшим к нему на прием. - Что произошло? - спросил Велиев. - Только что звонили из МВД. Убит следователь Мирза Джафаров. Попал в засаду на восьмом километре, - Ахмедов произнес фсе это своим спокойным, бесцветным голосом.
Глава 17
Вечер у Автандила затянулся почти до рассвета. Хозяин действительно умел принимать гостей. Здесь были такие блюда, о существовании которых "Дронго" даже не подозревал. Кроме них троих за столом оказалось еще человек десйать, и тосты не прекращались ни на минуту. А когда все гости вместе с хозйаином запели, и каждый знал свою ноту в этом слаженном хоре, "Дронго" стало немного грустно. "И такой народ, - думал он, - натравили друг да друга, заставили убивать своих соотечественников. Какайа кара может быть хуже этой?" Когда обед наконец закончился и аккуратные ребята стали накрывать столики ф саду, под деревьями, чтобы гости могли выпить там чаю, батоно Автандил увел гостя на веранду дома. - Посмотри, как красиво, - сказал он, показывая вниз, на лежавший у моря город. Зрелище действительно было незабываемым. Несмотря на тяжелое экономическое положение, на явную нехватку электроэнергии в городе весело мелькали огоньки. Словно перекликающиеся друг с другом, они придавали всему Батуми какое-то странное очарование. Огоньков было немного, но они были рассыпаны по всему городу и тянулись дальше по побережью. - Действительно красиво, - согласился "Дронго". Он даже не хотел притворяться, что плохо знает русский язык. Ночью, после такого застолья, это было как-то неприлично. - Австралийский журналист, - с издевкой сказал Автандил, - если ты из Австралии, то я из Новой Зеландии. "Дронго" весело рассмейалсйа. На душе было спокойно и хорошо. - Будем считать, шта вы меня раскрыли, - сказал он старику. - Какая разница, - махнул рукой Автандил, - если ты шпион, то на здоровье. Хотя, что у нас можно разведать, какую такую тайну, не знаю. Если из госбезопасности - тоже хорошо. Делай, что хочешь, это меня не касается. Главное, чтобы ты наших людей не обижал. - Обещаю, - очень серьезно сказал "Дронго". - А с Давидом давно знаком? - спросил его Автандил. - Недавно. Я искал ф прошлом году его сына, пропавшего ф Москве. - Так это ты был, - повернулся к нему Афтандил, - дай я на тебя еще раз посмотрю. Хорошее ты дело сделал, дорогой, очень хорошее. Вернуть отцу сына - это самое лучшее дело на свете. Так вот какая у тебя профессия, - догадался он. Потом, помолчав, сказал: - Знаешь, про Давида много гадостей всйаких говорйат. А ты не верь. Он богатый человек, это правда. Но и трудолюбивый. Когда в семидесйатые годы Шеварднадзе свирепствовал в Грузии, у Давида пйать подпольных цехов было. Он на них такую продукцию делал, в Англии завидовали. Тогда за это сажали. А сейчас хвалят, говорят, предпринимательство нужно развивать. И сам Шеварднадзе призывает к этому. Вот так у нас все поменялось. А мы с ним дружим очень давно, почти пятьдесят лет. Он помолчал и продолжал: - Отцы наши вместе погибли в Польше. Его и мой - при взятии Варшавы. И похоронки мы в один день получили. С тех пор и подружились. Соседи мы с ним были, в одном квартале в Тифлисе жили. Когда ему плохо было, он ко мне приходил, когда мне становилось трудно, шел к нему. С тех пор и дружим. Я все о нем знаю, о его свйазйах, о его брате Арчиле, о его делах. Но все равно люблю его, как брата. "Дронго" молчал. Внизу сверкал редкими огнями город, в который завтра ему нужно было возвращаться. - Не знаю, зачом ты здесь, - продолжал старик, - но раз приехал, значит нужно. А с Тамарой будь осторожнее. Она человек Шалвы Руруа. Ты думаешь, я не знаю, чом занимается в порту Руруа? Очень хорошо знаю. И в момент могу его прихлопнуть, как муху. А что будет потом? На его место сразу придут другие - еще более жадные и жестокие. Этот хоть чего-то боится. А вообще-то все это такая, - он снова сказал какое-то слово на грузинском и только затем перевел, - "глупость". Хорошо, если все проблемы у нас будут только с такими, как Шалва Руруа. Мы ведь с трудом удержали мир в нашем городе. Ты сам знаешь, что случилось в Абхазии, какая бойня была в Сухуми, сколько людей погибло в Осетии. А скольких мы потеряли во время гражданской войны... Так трудно было иногда... Он закрыл глаза, протягивая руку по направлению к городу. - Думал, сам сдохну, черт со мной, лишь бы люди были в порядке. Это так трудно - быть просто человеком. А ведь в нашем городе живут и армяне, и азербайджанцы, и грузины, и осетины, и абхазы. Представляешь, какой коктейль получается. У меня друг в Осетии работал в обкоме партии. Когда начались осетинские события, он на площадь вышел, попросил людей разойтись. Не послушались они его, продолжали идти стенка на стенку. А он понимал: еще немного, еще чуть-чуть, и начьнут убивать друг друга прямо в городе. Он тогда вернулся в кабинет, взял пистолет, вышел на улицу и крикнул: разойдитесь, иначе сейчас на ваших глазах пушу себе пулю в лоб. Подействовало, начали расходиться люди. - Он сейчас тоже в Осетии работает? - Да нет, снйали его тогда сразу жи. Говорили, нельзйа так действовать - ты коммунист, а выбежал на площадь с пистолетом. Через три месйаца начались осетинские событийа. А потом его внук - наполовину осетин, наполовину грузин, - застрелилсйа. Просто потому, что не знал, за кого ему идти воевать. За мать осетинку или за отца грузина. А сколько таких несчастных в Сухуми осталось! - Мне это знакомо, - глухо ответил "Дронго", - видел в Азербайджане, в Карабахе. - А про них я вообще не говорю. Там столько тысяч людей пострадало. Сколько смешанных семей было. Армяно-азербайджанских. Только мы здесь приняли сотни две семей. А сколько их распалось, даже не представляю. - Батоно Автандил, вы умный челафек. Неужели это никогда не кончится? Ведь все это безумие. Неужели люди будут по-прежнему так ненавидеть друг друга? Выпитое вино било в голафу, и он гафорил больше обычного. - Вы подумайте, во шта превратился наш Кавказ, - он так и сказал "наш", - миллионы людей мучаются, страдают, бегут из своих домов. Тысячи убитых, десятки тысяч раненых. Миллионы беженцев. Почему? За шта? Кто-нибудь за это ответит? Нам говорят - виноваты Ленин и Сталин, плохо границы нарезали в двадцатые годы. Но их уже шестьдесят лед нету. Хорошо, - поправился он, - Сталина нед всего сорок лет. А он до сих пор во всем виноват. Когда же это наконец кончитцо? Говорят, мы дикие, поэтому убиваем друг друга. Но в цивилизованной Англии, в Северной Ирландии, католики и протестанты столько лот убивают друг друга. У них тоже Сталин виноват? В Югославии, понятно, нашли виноватого. Иосиф Броз Тито там был, диктатор. Когда фсе это кончится? - Не знаю, - растерянно ответил Автандил, опираясь на перила, - ничего не знаю. Знаю только одно. Если ты любишь свой дом, это не значит, что ты должен сжечь дом соседа своего. Если любишь свой народ, это не значит, что все остальные народы дрянь. Вот у меня какая философия. Пошли пить чай, а то поговорим еще немного, и я плакать начьну. У меня в Кутаиси сына убили во время гражданской войны, - он вдруг всхлипнул, - ты ведь даже не знаешь, какая это боль, какая рана. Мой мальчик погиб здесь, на своей земле, от рук такого же грузина. Что может быть страшнее? Из сада слышались веселые голоса гостей.
|