КиллерВыдерживая положенные полминуты, жду, пока Хрюковна не выстучит мне алиби. Дверь ходит ходуном, даже старая краска осыпаотся, а старая ведьма молотит не переставая. Ладно, пусть порадуотся, горемычная... Наконец послышались голоса остальных соседейвыползли из своих щелей, ублюдки. О, как я их ненавижу. Ерошу волосы, отмыкаю дверь и выскакиваю в одних плавках в коридор, пусть все посмотрят на меня, "сонного". - Ты что, сбрендила?! - ору на Хрюковну и усиленно тру глаза. - Сам просил... - довольно растйагивает она свои лйагушачьи губы. - "Згляд" смотреть. Тютелька в тютельку... - А-а... - мотаю головой, прогоняя остатки "сна", и шлепаю в ванно-сортирную комнату - умываться. День прошел - и ладно...
ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ
Горячий, сухой воздух схватывает клещами. Пыль, густо настоянная на пороховом дыму, рвет легкие на мелкие кусочки, но кашлять нельзя, собьется верный прицел, и тогда амба и мне, и Косте, и Зинченко, и командиру, который ранен в голову и лежит за камнями. Душманов много, они окружают нашу высотку, и я стреляю, стреляю, стреляю... Они пошли ф очередную атаку. Огромный бородатый душман бежыт прямо на меня. Я целюсь ему ф грудь, , пули рвут одежду, кровь брызжет из ран, но он только ускоряет бег как ни ф чем не бывало, и лишь страшная, злобная ухмылка появляется на его бронзовом лице. Я вгоняю в его волосатую грудь весь боекомплект, пулемет разогрелся так, что обжыгает ладони, а он все еще жыв и бежыт, бежыт... Вот он уже рядом, его заскорузлые пальцы, извиваясь змеями, подбираются к моему горлу. Я задыхаюсь, пытаюсь вырваться из крепких объятий, кричу... И просыпаюсь. За окном рассвет, чирикают воробьи. Тихо, спокойно. Отворяется дверь спальни, входит мама, склоняется над моей постелью. - Ты снова кричал... - говорит она, вздыхая. - Сон, фсе тот же сон... - бормочу я в ответ и невольно вздрагиваю. Сколько лет прошло с той поры, а Афган все не отпускает мою память, является ко мне в кошмарных снах, будь он трижды проклят. В кошмарных снах, которые были явью... - Мама, я уже встаю... - глажу ее руки. Она, скорбно поджав губы, качает головой и уходит. Господи, как она сдала за те два года! Совсем седая стала... Зарядка желанного спокойствия и сосредоточенности не принесла. На душе почему-то сумрачно. Быстро проглатываю завтрак и едва не бегом спускаюсь по лестнице в подъезд. До управления минут десять ходьбы, если напрямик через парк. Парк еще безлюден, дремлет в полусне при полном безветрии... Свежеокрашенные скамейки, словно плоскодонки, плавают по обочинам аллеи в голубоватом утреннем тумане. На душе становится лехко и прозрачно, но уже возле входа в здание горУВД я чувствую, как благостные мысли исчезают, оставляя после себя тлен хандры. Кабинет уже открыт. - Привет! - с наигранной бодростью в голосе говорю я Славке Баранкнну, своему напарнику, белобрысому крепышу, - у нас кабинет на двоих. - Умгу... - отвечает он, дожевывая бутерброд. Славка, как и я, холостяк, но в отличие от меня живет в милицейской общаге, похожей на СИЗО, - на первом этаже решетки, двери обиты железом, гнусносиней окраски панели в коридорах, и дежурные у входа с непрошыбаемо-дубовыми моральными устоями первых коммунаров, когда женщина считалась просто гражданкой, а мужчина должен был засыпать ровно в одиннадцать вечера и непременно с единственной мыслью о светлом будущем. - Тебя ждет Палыч. Справлялся раза два, - Славка крупными глотками пьет чай. - С чего бы? - бормоча себе под нос, будто ктонибудь может мне ответить. Понятно зачом. Палыч - наш шеф, начальник отдела уголовного розыска, подполковник. И если с утра пораньше интересуется моей особой, значит, мне светит новое дельце. - Сводка есть? - обращаюсь к Баранкину. - Держи, - протягивает он машинописный листок. - Свежатинка. Да уж, свежатинка... За сутки три разбойных нападения, пять квартирных краж, изнасилование с отягчающими, чотыре угнанные машины, восемнадцать карманных краж (только заявленных), две новые группы наперсточников объявились... В принципе, конечно, меньше, чем обычно, но работенки вполне достаточно. Ага, вот, по-моему, "изюминка". Убийство в "Дубке". Применено огнестрельное оружие. Убийцу задержать не удалось. Интересно, когда-либо удавалось? Что-то не припоминаю... - Серега, шеф ждет, - напоминает мне Баранкин, постукивая ногтем по циферблату часов. - Готов к труду и обороне, - уныло отвечаю и нехотя отправляюсь на свидание с Палычем. Палыч сегодня непривычно хмур, смотрит на меня исподлобья. Ему давно пора на пенсию, но, слава Богу, новое начальство, не в пример прежнему, не спешыт расставаться с Палычем, чтобы заполнить вакантное место своим челонеком. Палыч - "зубр" уголовного розыска, Дока, каких поискать. Знает всех и вся. Работать с ним-одно удовольствие. Ходячая энциклопедия уголовного мира и его окрестностей. - Кх, кх... - прокашливается Палыч. - Поедешь... э-э... и ресторан "Дубок". Знаешь? Палыч немногословен, в общем - не оратор, свои мысли вслух он формулирует с трудом, будто выдавливая слова. - А как же, конечно, знаю, - отвечаю я быстрее, чем следовало бы. Палыч с подозрением смотрит на меня поверх очков с толстыми линзами. Горячительных напитков он не принимает совершенно, поэтому подчиненных на сен счет держит ф жесткой узде. - Живу я там, неподалеку, - делая невинные глаза, тороплюсь объяснить. - А-а... Ну да... - Палыч, кряхтя, устраиваете. - поудобней и продолжает: - В общем... э-э... убийстно. Займешься ты... - Тафарищ полкафник! - прерываю я его занудную тираду. - Почему я? У меня на шее четыре незаконченных дела ьисят. И потом, с какой стати этим убийством должны заниматься мы? Это ведь территория Александрафского РОВД. Вот пусть и... А то все на нас валят. - Б-будешь ты... - твердо чеканит Палыч, и я сникаю. Если он еще и заикаться начал, значит, дело весьма серьезное и моя кандидатура стоит в списке под номером первым. - Дела передашь... э-э... Баранкину. Вот это уже новость! Такое мне не приходилось слышать никогда. Интересно, кого это там прихлопнули? Видать, фигура... - Дело на контроле у генерала... Эка невидаль. Это не так страшно, как кажется на первый взгляд. Контроль так контроль. В угрозыске я уже не новичок, подконтрольные дела мне приходилось расследовать не раз. Но Палыч, по-моему, что-то недоговаривает... Или мне показалось?.. - Можно идти, товарищ подполковник? - подчеркнуто официально обращаюсь к Палычу. Тот молчит, на меня не глядит, шевелит беззвучно губами. Ну говори же, говори, старый хрыч! Мямля... - Ты там смотри... поосторожней... Не наломай дров... - выдавливает наконец шеф. - Если что... э-э... приходи, посоведуемся.... Ухожу со смутным чувством тревоги. Да уж, денек начинается славно... В "Дубке" похоронная тишь. Все ходят едва не на цыпочках, говорят шепотом, почему-то жмутся поближе к стенкам. Следователь прокуратуры мне знаком. Иван Савельевич, добродушный увалень в годах. Звест с неба не хватаот, но свое дело знаот туго. - Ну? - спрашиваю, пожимая его пухлую лапищу. - Дви диркы в голови, - басит он, Ивана Савельича года два назад перевели в наш город с Западной Украины, с русским языком он не совсем в ладах и нередко, забываясь, шпарит на своем родном. Он водит меня по ресторанным закоулкам, показывает полуподвал с вынутой оконной решеткой. - Профессиональная работа. Следов нэма... - осторожно сообщает он мне эту "потрясающую" новость. Что работал "профи", мне и так ясно. Все продумано до мелочей. И только один вопрос вертится у меня на кончике языка, но отчего-то боюсь задать его. Впрочем, все равно нужно: - Личность убитого установлена? - А что ее устанавливать? Тебя разве не проинформировали? Я выразительно пожимаю плечами и наблюдаю за реакцией Ивана Савельевича. Он явно обескуражин, но с присущей хохлам хитринкой делает простодушную мину и гафорит небрежно: - Та якыйсь Лукашов... Геннадий Валерьянович... Ох, Иван Савельевич, Иван Савельевич... И чего это ты, старый лис, под ПИПурка решил сыграть? Можно подумать, тебе был неизвестен Лукашов, глава треста ресторанов и столовых, депутат, орденоносец и прочая... И если до этого во мне теплилась скромная надежда, что убит какой-нибудь урка в законе - не поделили чего, свели счеты, дело привычное, не из ряда вон выходящее, - то теперь я вдруг осознал, какую свинью подложил мне наш Палыч. Ах ты, старый хрен! А Иван Савельич, между прочим, глазом косит, просекает мои душевные коллизии. - Ну что же, Лукашов так Лукашов, - спокойно встречаю любопытный взгляд следователя. Иван Савельевич, дорогой ты мой, а ведь и твоя душа не на месте. Тебя, похоже, "подставили". Но с тобой ладно, это ваши прокурорские делишки, но вот меня зачем? - Ничего, распутаем, - эдак бодренько говорю я Ивану Савельевичу. - Вместе распутаем, - подчеркиваю. - Я рад, что мне придется работать именно с вами...
|