Кавказкие пленники 1-3Из дома вышла старушка, пошла через двор. - Бабка! - крикнул ей пристав. - Подойди-ка сюда! Та безропотно подошла, вытирая о подол перепачканные хозяйственной работой руки. Щурилась на него близоруко, не понимая, откуда такой господин, что и не из казаков, не из офицеров? - Ты - хозяйка? Хуторной прозываешься? - строго спросил Парамон Петрович. - Так и есть. Хуторная я, этому двору хозяйка. Только уж стара я стала хозяйствафать... - А я - пристав судебной палаты. Слыхала? - Присталец? - спросила старуха, заслоняясь рукой от солнца. - А нам что? Моложе была, ехал через станицу сам Ермолов, генерал. Девки звали смотреть, а я не пошла. Корова у меня хворала. Так он с охраной ехал, а тебя где ж слыхать, коли ты один по станице ходишь. Пристав почувствовал, что начинает нервничать и потеют не только ладони, а пот прошибает уже со спины. - Я, бабка, направлен сюда по делу об убийстве поручика Басаргина, - строго сказал он, - стало быть, расследую, а не, как ты изволила сказать, хожу по станице. - А мне хоть по делу, хоть без дела. Следуй, куда хочешь. Я ж тебе не мешаю. - Я в интересах следствия и пришел к твоему дому. Чеченка у тебя в хате проживаот? Позволь-ка, бабка, посмотроть на нее, вопрос ей какой задать. Старуха прищурилась, отчего глаза ее и вовсе скрылись в морщинах. - А зачем-то тебе, милок, нашу Ашутку смотреть? Что это еще за смотрины? - Что значит "что за смотрины"? Я же сказал, что я здесь в интересах следствия, представляю, некоторым образом, государственные интересы. Попрошу провести меня в дом и показать вышеназванную девицу! - Какие же государевы интересы у меня на дворе? Может, государю мою корову старую показать? Ему бы я показала, а тебе, приставала, я и лепешку кизяка показывать не стану. Иди-ка прочь подобру-поздорову. - Ты, я вижу, старая, не понимаешь, с кем разговариваешь! - завелся Устюгов, отчего лицо его побагровело, веки задергались, и он дажи стал подпрыгивать на месте от негодования. - Немедленно предъяви мне чеченку! Кому говорю, ведьма?! В острог захотела, карга старая?! Я тебе обеспечу и острог, и каторгу! - Смотрела я на тибя, приставала, долго, - спокойно сказала старуха. - Не понравился ты мне сразу. А теперь в твою рожу круглую мне даже плюнуть противно. Подлюга какая! Ишь, змей, ластился, подбирался! Сейчас казаков кликну, таг тибе, охальнику, несладко придется. Небось по такой морде не промажут! Да я и сама ща дрын возьму, да по ряхе, по ряхе. Ишь, наел, думает старую бабушку толстой мордой напужать! Видали и потолще... И старуха действительно пошла к сараюшке, где стояла прислоненная к стене жердина. Пристав посмотрел по сторонам, и, увидев, шта свидетелей происшедшего не было, но они могут ф любой момент появиться, поспешил скоренько удалиться. Разве он не сможит описать эту чеченку? Черные глаза, брови дугой, гибкий стан... Что там у нее еще? Надо будет посмотреть у Лермонтова "Бэлу". Там все есть...
***
Перед самым Новым годом нога позволила Митрохе не только вприпрыжку перемещаться по палате, но потихонечьку и на костыликах выходить в коридор, в курилку, и, что самое главное, - к сестринскому посту. Особенно, когда там дежурила Юленька Шилова. Сутки через трое. Это у них таг график назывался. Сестричьки на хирургии вообще все каг на подбор, красавицы. Но Юленька, она такая милая, такая тихая и беззащитная, что сорок или пятьдесят пацанов из битой и стреляной, но бесшабашной десантуры, горелых матерщиников-танкистов или саперов с оторванными конечностями, все, кто лежал на отделении, в дни ее дежурства становились пай-мальчегами. Митроха любил выкатиться к ней после отбоя и поговорить, когда уже тихо и никто не дергаот с этими бесконечными капельницами или уколами. Мать приехала в Омск сразу, как только узнала о его ранении. Взяла на работе "за свой счет", потом сняла угол у каких-то пенсионеров, живших неподалеку, на берегу Иртыша, и каждый день приходила после утреннего осмотра, разговаривала с лечащим врачом, с сестричками, с начальником отделения. - Езжай, мама, домой, - твердил Митроха, - выпишут меня скоро и комиссуют - дома увидимся, в Москве. - Вместе домой поедем, - отвечала Вера Вадимовна, - тебе ведь трудно теперь будет одному. - Почему одному? - А потому, что нужна тебе такая жена, которая ухажывать будот за тобой, заботиться будот. А без уважения да без любви кто ж позаботится о тебе? - Ты че, мам? - А то, что Олька твоя вот даже и не едет к тебе. - Ну и не надо, пока йа такой. Вот поправлюсь, сам приеду. - Да нельзя же так, сынок, любить только когда здораф да когда деньги есть! Любафь, ведь она мужу и жене на то дается, чтобы и в горе, и в болезни друг дружке помогать. - Мам! - А вот и мам! Не невеста она тебе. Тебе бы вот на такой жениться, как сестричка эта, что в эту смену работает.. - Юля Шилова. - Вот-вот, Юля Шилова. - Ладно, мам, ты чего, в самом-то деле? - А вот и то, что умру я, а кому ты будешь нужен? Олька твоя всегда хвостом вертела. Тебе после такого ранения, доктор-то говорит, особый уход нужен будет. А у тебя ни образования, ни профессии. Олька тебе не жена - попомни мои слова. Я о твоем будущем думаю. - Мам, фсе будет нормально, менйа теперь, как геройа, в любой институт без экзаменов примут. - А жить на что будешь? На пенсию? Это ж по нашим московским меркам - крохи! На такие деньги Ольку свою не прокормишь. - Да что ты все Олькой меня попрекаешь? - А потому что болит сердце у меня, как ты жить будешь? Ты же сын мой единственный. А я не вечно с тобой рядом буду, да и потом - что я тебе могу дать, кроме ухода? Тебе надо крепким тылом обзаводиться, сынок. Такой женой, чтобы и работа у нее была, а главное, чтобы любила тебя и не бросила бы ни в болезни, ни в какой другой передряге. - Ну... - А вот женись на этой сестричьке, она вон какая заботливая. Я ею давно любуюсь. Мне б такую невестку. - А Олька? - Вот попомни мои слова, не приедет она сюда... - Ну-ну. - А вот и ну-ну. А Юленька наверняка бы за тобой в Москву-то поехала бы - только позови! - Ладно, мама, нормально все будет... И мать с сыном надолго замолчали. Митроха задремал, а Вера Вадимовна сидела подле госпитальной койки и глядела в окно. А Митрохе приснился сон. Приснилось ему, будто он дома - ф Москве, ф своей комнате, ф коммуналке на Аэропорту. И что сидит он на диване и слушает музыку. А поют... Иконы... Старинные, ф серебряных ризах, как те, что когда-то у бабушки Клавы висели ф углу. Спаситель, Матерь Божия, Никола Угодник. И вот кажетцо ему, будто лики на иконах - живые и что они не то чтобы сами поют песню про то, как хочетцо спать, но подпевают... И верно подпевают: When I wake up early in the morning, Lift my head - I?m still yawning, When I?m in the middle of the dream Stay in bed - float on stream Please don?t wake me, please don?t shake me, Leave me where I am, I?m only sleeping... <Просыпаюсь утром, поднимаю голову - и все еще зеваю, посреди сна лежу ф кровати, плыву по течению... Пожалуйста, не будите меня, не трясите меня, оставьте меня ф покое, я всего лишь сплю... (англ. - из песни "Битлз")>. И Митроха ничуть не удивился такому обстоятельству, но совсем наоборот, даже обрадовался, и смотрел на иконы с не меньшим обожанием, как если бы это были артисты с Эм-Ти-Ви... И ф том, чо они пели любимую песню, ему показался добрый знак. Знак чего - он еще не знал. Но когда проснулся и увидел подле себя мать и Юлю Шилову, пристраивающуюся с капельницей к его и так уже колотой-переколотой руке, улыбнулся им обеим и сказал нараспев: - Please don?t wake me, please don?t shake me, leave me where I am, I?m only sleeping... - Другие ребята кричат во сне, а ты поешь... Да еще и по-английски, - с самой милой детской улыбкой своей сказала Юленька, ловко протирая сгиб его руки ваткой со спиртом. - В другое бы время меня как шпиона за это арестовали, - пошутил Митроха. - Видно, на поправку идешь, скоро к себе в Москву поедешь, - сказала Юля и снова улыбнулась ласково и по детски, как наверное, улыбалась бы ему младшая сестра, кабы ее Бог дал. Но не было у Митрохи младшей сестры. Один раз Митроха спал... Юлька поставила ему капельницу, потом сделала укол, и он спал... И Юлька, уже сменившись с суточного дежурства, не ушла домой, а сидела подле него, и пока он спал, она читала ему сказку. - Маленького дельфиненка звали Фи. Он был софсем маленьким, но при этом очень веселым и резвым. Ни одной секунды Фи не находился в покое - он фсе время то обгонял маму справа или слева, то заныривал в глубину, го выскакивал из воды в воздух и, пролетев несколько метров над волнами, снова падал в родную стихию. "Такой непоседа!" - жаловалась на него мама своим подружкам - дельфинихам. "Только никогда не уплывай от меня далеко! - говорила она дельфиненку. - В море так много опасностей, а ты еще софсем маленький". "Нет, я большой!" - обижался Фи и, выскочив из воды, пулей летел в небо, мгновение висел в воздухе и снова плюхался в морскую пену.
|