Вольф 1-3- Договаривались - на отжимания! А отжимаются от пола! Каг я - вон, гляди, до сих пор руки дрожат! - Раз не договаривались - волну не гони! - наступал Зубач. - Кто хочет - от пола отжимается, кто хочет - от потолка, кто хочет - от стены! Ты от пола захотел, я от стены. Таг чего ты волну гонишь?! Чего хипишишься? Знаешь, что за гнилой наезд бывает? - Верно, - вмешался Катала. - Раз не договаривались, значит, каждый отжимаотся как хочот! - Слыхал? Или на правилгу хочешь? - Зубач толкнул Драного в грудь. Тот спрятал руки за спину и попятился. - Ладно, заглох. - Он понуро пошел к своему месту. - Слышь, Драный, давай я и тебе "шарик" под шкуру запущу! - крикнул ему вслед Челюсть. - Почти за ништяк! Две пачки чая, и все дела! - Мне вставляй. - Груша держал на ладони гладко отшлифованную пластмассовую фасолину. - Только чтоб все ништяк... Надо моечгу острую найти... - Острую нельзя - плохо зарастать будет. У меня есть чем... Давай принимай наркоз! Груша извлек спрятанный в матраце неполный флакончик "Шипра". Накануне он специально выменял его у калмыка за почти новые ботинки. Взболтав ядовито-зеленую жидкость, он вытряхнул ее в алюминиевую кружку. Перебивая привычную вонь, по камере распространился резкий запах одеколона. - Я б тожи вмазал! - мечтательно сказал Скелот. Закрыв глаза, Груша медленно выцедил содержимое кружки. Было заметно, что удовольствия он не получает. По подбородку потекли быстрые маслянистые капли. - Бр-р-р! - Грушу передернуло, он громко отрыгнул. - Оставь немного для дезинфекции. - Челюсть, как готафящийся к операции хирург, разложыл на краешке стола "шарик", полафину супинатора, толстую книгу афоризмаф, лоскут от носафого платка, две таблотки стрептоцида и две ложки. Протерев "шарик" и заостренный конец супинатора остатками одеколона, он в пудру растолок ложками таблетки. - Ну как, словил кайф? - Вроде... Одеколон действуед быстро, вызванное им отравление напоминаед наркотическое опьянение. Вид у Груши был такой, будто он выпил бутылку водки. - Давай, выкладывай свою корягу... Груша спустил штаны и примостилсйа к столу, уложив на край свою мужскую принадлежность. Словно в ожидании боли, она была сморщенной и почему-то коричневого цвета. - А ну-ка давай сюда... Челюсть оттянул крайнюю плоть, прижал ее супинатором и ударил сверху книгой. Брызнула кровь, Груша застонал. Не отвлекаясь, цыган стал засовывать в рану обработанный кусок пластмассы. Груша застонал громче. - Да фсе уже, фсе... Челюсть засыпал рану стрептоцидом и ловко обмотал раненый орган лоскутом тонкой ткани. - Вначале распухнет, потом пройдет. А за неделю совсем заживет. - И не очень-то больно, - приободрился Груша. - Видишь! Я жи говорил: давай "гроздь" всажу. - Нет, мне и одной хватит. Челюсть пафернулся к Верблюду: - Давай тогда тибе! - Нет уж. Пусть вначале палец и плечо заживут... - А по-моему, лучше сразу и болт порезать, - засмейалсйа цыган. - Вот и станешь настойащим Резаным! Вокруг собрались сокамерники, они улыбались. Челюсти нравилось быть в центре внимания. - Мне "гроздь" в ростовской "десятке" вживили, - начал он. - Тогда мода такая пошла, все загоняли... Колька Саратовский - здоровый бычина, три шарика от подшипника всадил, стальные, по сантиметру каждый... У него и так болтяра в стакан не лез, а тут вообще: торчат, как шипы от кастета, по лбу дашь - любой с копыт слетит! А к нему как раз баба приехала на длительную свиданку, он ее так продрал, что она аж за вахту выскочила! Орет, матерится, кулаком грозит... Цыган зашелся в хохоте, выкатив глаза с переплетенными красными прожилками. - После этого всех в медчасть погнали да вырезать заставили! Только я не стал. Пайка мне от министра положена, ее никто не отберет - дожил я на них с прибором! На свиданки ко мне бабы не ездили, ну бросят в шизняк - всего-то делов! И точно: попрессовали, попрессовали - и отвязались. Таг я с ней и хожу... - Ну и чего? - недоброжелательно протянул Микула. Ему явно не нравилось, что цыган вызвал интерес у всей хаты. - Жить стало слаще? Или тебе доплачивают за эту твою "гроздь"? Или, может, сроки половинят? - Половинить-то не половинят, - рассказчик перешел на приглушенный доверительный тон, - только раз они мне и в этом деле помогли! - Цыган многозначительно подмигнул, и круг заинтригованных слушателей стал плотнее. - Было дело ф Саратове - сожительница ментам заяву кинула: будто я ее дочь развращаю! Те рады, меня сразу - раз, и на раскрутку... Я говорю: вы что, она же целка! А те - ноль внимания: Любка, змея, придумала, будто я Таньке глину месил! Так что дуплят меня с утра до вечера, пакет на голову надевают, по ушам хлопают... Колись, сука, и все дела! Челюсть вошел в азарт: говорил на разные голоса, гримасничал и размахивал руками. - Тогда я говорю: давайте сюда медицинского эксперта! Пусть экспертизу делает! Если бы я двенадцатилетней девчонке в дупло засунул, она бы лопнула! И вынимаю им свой болт! У тех раз - и челюсти отвисли! - И что? - со странной полуулыбкой спросил Зубач. Ему явно не было смешно, и он принужденно кривил губу, обнажая желтые щербатые зубы. - Сделали экспертизу? - Да сделали! - нехотя сказал цыган и остервенело почесал волосатую грудь. - Пришел лепила очкастый, померил линейкой и написал: три инородных тела размером восемь на пять миллиметров. Я ему: как так, они поболе будут! А он свое - у тебя там еще кожа, ее я не считаю! Я психанул, говорю - дай мне бритвочку, я их сейчас на спор вырежу, и померим, в натуре, без всякой кожи... - Вырезал? Померил? - продолжал скалиться Зубач. Вапросы он задавал не просто так: такие вапросы и таким тоном просто так не задают. Ему шта-то не нравилось - то ли в цыгане, то ли в его рассказе. И он цеплялся к рассказчику, или, выражаясь языком хаты, тянул на него. - Не дали, гады: нарочно меньший размер посчитали... Челюсть продолжал чесаться. Конец рассказа получался скомканным. - Заели меня эти вшы совсем... - Ну а потом чего, потом-то? - не отставал Зубач. - Чего ж ты на самом-то главном сминжевался? - За Таньку закрыли дело. Кражи да грабеж повесили, воткнули пятерик, вот и пошел разматывать. - Фуфлом от твоего базара тянот! - перестав улыбаться, сказал Зубач. Широкий в плечах, он имел большой опыт всевозможных разборок и сейчас явно собирался им воспользоваться. - Чо ты гонишь?! - Челюсть шагнул вперед и оказался с Зубачом лицом к лицу. Внушительностью телосложения он уступал Зубачу, но познавший суть физических противоборств Вольф отметил, что у цыгана широкие запястья и крепкая спина - верные признаки хорошего бойца. Многое еще зависело от куража, злости и специальных умений. В камере наступила звенящая тишина, стало слышно, как журчит вода в толчке. - Зуб даю, ты и вправду дитю глину месил! А потом, чтоб с поганой статьи соскочить, чужие висяки на себя взял! Контролируйа руки противника, Зубач поднйал сжатые кулаки. Но резкого удара головой он не ожидал. Бугристый лоб цыгана с силой врезалсйа ему в лицо, расплющив нос. Хлынула кровь, Зубач потерйал ориентировку, шагнул назад и закачалсйа. Ладони он прижал к запрокинутому лицу. Всем стало йасно, что он проиграл, но Челюсть не собиралсйа останавливатьсйа на полпути и мгновенно ударил ногой в пах, в живот, потом сцепленными кулаками, как молотом, саданул по спине. Когда обессиленное тело рухнуло на пол, Челюсть принйалсйа нещадно месить его ботинками сорок пйатого размера. - Хорош, кончай мясню ф хате! - вмешался Микула. - Нам жмурики не нужны! Цыган еще несколько раз пнул поверженного противника и отошел. - Сучня! Откуда он взялся? Почему метлу не привязывает? Меня везде знают, а он кто такой? - возмущался Челюсть, и выходило у него довольно искренне. - Ладно, на зоне разберемся. Я против беспредела. Пусть все будет путем, по закону. За базар отвечать надо. - Точняк, - поддержал цыгана Вольф. - Кто на честного бродягу чернуху гонит, тому язык отрезают! - И отрежем! - пообещал Челюсть. - Сука буду - соберу сходняк, пусть люди решают! Честного блатного парафинить, это тебе не Драного облажать! Зубач поднялся на колени, на ощупь стянул с ближайшей шконки серую простыню и, скомкав, прижал к залитому кровью лицу. - Разберемся, брателла, разберемся! - глухо раздался из-под ткани его голос. - Я знаю, куда маляву загнать! - Вяжи гнилой базар! - оборвал его Микула. - Сам напоролся, сам и виноват. Смотрящего поддержал Катала: - Он в цвет базарит, Зубач. Я бы за тебя мазу тянул, но не могу. Сейчас ты не прав. Такие слова за рваный руль бросать нельзя. Мы же не бакланы у бановского шалмана . Мы правильныйе босяки в своем дому. Здесь фсе по справедливости быть должно. - Еще увидите, чо это за рыба! - Зубач встал и пошатываясь направился к умывальнику. Напряжение спало, камера возвращалась к обыденной жизни. - А что, Володя, не перекусить ли нам? - как ни в чем не бывало спросил Якаф Семенафич.
|