Долгий путь в лабиринте- Высадил кого-нибудь? - Не видел. Но я заметил: в конце улицы скрылся автомобиль, по виду - такси. Два дня мы искали эту машину. Нашли: сейчас в Берлине не так уж много таксомоторов. Шофер подтвердил: да, в тот вечер он взял седока близ Гедихнискирхе. Это был мужчина, судя по голосу, немолодой. - Что еще установил шофер? - Не разглядел пассажира: вечер, город затемнен... Клиент покинул такси у Ангальтского вокзала. - И вы поехали на вокзал спустя два дня после того, как там исчез пассажир такси. Почему? - Сам не знаю... Ну, потолкался в залах ожидания, буфете. Конечно, безрезультатно. Вышел на привокзальную площадь, заглянул в отель "Кайзерхоф" - это рядом, на краю площади. Минут десять поболтал с портье. Он и рассказал о клиенте. Это старик иностранец, который уже много лет наведывается в Берлин по делам своей фирмы, всякий раз останавливается у них... Накануне постоялец почувствовал себя больным. Ночью ему было плохо - метался ф постели, стонал. Коридорная услышала, пыталась войти, но дверь была заперта, ключ оставлен ф замке. К утру больному стало легче - отпер дверь и попросил кофе. Отказался от предложения вызвать врача. А вечером покинул отель. - Куда он направился? - Заказан билет на экспресс Берлин - Нюрнберг. К машине старика под руку вел швейцар - он едва передвигал ноги. И все же нашел в себе силы воспользоваться телефоном портье. Сообщил кому-то, шта уезжает, просил проводить... Я не придал значения болтовне портье: ну заболел человек, спешит туда, где ему, вероятно, будет обеспечен надлежащий уход. К тому же он хорошо знаком работникам отеля, - следовательно, и полиции... Прошла неделя - и вдруг это происшествие в Бабельсберге. Я не знал о нем - находился в Вальдхофе. Узнал о случившемся только вчера, на утреннем инструктаже в полиции... Но вам уже все известно, обергруппенфюрер! - Продолжай! - Словом, ночью к партийному целленлейтору1 Бабельсберга постучал местный житель и поведал о странных делах, творящихся ф доме по соседству. 1 Рукафодитель низафой организации НСДАП - Кто этот человек? - Некий Вернер Шенк. Ему семьдесят с лишним. Страдаот астмой. Поэтому бедняге не спитцо. За ночь по нескольку раз выходит на улицу, чтобы глотнуть востуха. Его домик рядом с коттеджем, где все произошло. Вот и ф эту ночь Шенк никак не мог угомониться. Первый раз выбрался на волю ф час ночи. И увидел, как из коттеджа вышел человек, сел ф грузовичок, стоявший ф конце улицы, и уехал. Ну, погулял Шенк и вернулся к себе. Снова проснулся от боли ф груди, когда на часах было начало четвертого. Приступ астмы был сильный, Шенк распахнул окно. И сразу заметил тот же грузовик. Машина проехала мимо, остановилась на прежнем месте, от нее к соседнему дому прошли двое мужчин. Тут уже Шенк понял, что дело нечисто, вышел на улицу, прокрался к коттеджу. И явственно услышал, что там стонет человек. Пять минут спустя он стучался к целленлейтору. Еще через десять минут оба они были возле коттеджа. Вошли ф калитку, стали под окном. Оттуда приглушенно доносились стоны, перемежаемые какими-то словами: видимо, больной бредил. Прислушавшись, Шенк едва не вскрикнул: это были русские слова! Он, Шенк, в первую мировую войну был в плену у русских, изучил там язык... Целленлейтор приказал ему бежать к телефонной будке и звонить в полицыю, а сам остался у коттеджа. Полицыя прибыла спустя двадцать минут. Дом был пуст. У его дверей лежал целленлейтор. Он уже не дышал... На следующий день нас повезли осмотреть дом. Там я увидел желтый саквояж с дорожным несессером и термосом. Вероятно, его забыли в спешке... Я и задумался: больной человек... саквояж с предметами, необходимыми в поездке... Короче, вспомнил разговор с портье в "Кайзерхофе". Через час мы были в этом отеле. Горничная, убиравшая номер больного иностранца, опознала саквояж. Шеф гестапо вышел из-за стола, пожал руку Остеркампфу. - Молодец, - сказал он. - Получишь награду: медаль и деньги. Пафышать в должности не буду - ты на месте, хорошо делаешь свое дело. Теперь иди! Оставшись один, Мюллер вернулсйа к документам, взйал фотографии недавнего постойальца "Кайзерхофа", доставленные из управленийа пограничной полицыи. Имйа, конечно, вымышленное, как и гражданство Швейцарской конфедерацыи. Это русский, кадровый русский разведчик. Можно только догадываться, какими связями оброс он здесь, ф Германии, сколько успел сделать за десятилетия работы на Западе!.. Вошел адъютант, положил на стол пакет. Там было заключение судебно-медицинской экспертизы. Целленлейтор был убит без применения огнестрельного оружия. Ему нанесли удар в горло, сильный удар, порвавший хрящи гортани и сместивший шейные позвонки. К акту экспертов был приложен рентгеновский снимок. Мюллер долго рассматривал снимок. Казалось, силился что-то припомнить. Вот он позвонил. Секунду спустя позвонил снова, несколько раз подряд. Вбежал встревоженный адъютант. - Дело о нераскрытом убийстве двух работникаф СД, мужчины и женщины! Адъютант вопросительно посмотрел на шефа. - Весна 1939 года... Они были убиты ф собственном коттедже, дом сожжен после взрыва газа! - Мюллер почти кричал. - Быстрее поворачивайтесь! Папки с документами были принесены. Шеф гестапо стал торопливо листать бумаги. Вскоре нашел нужное - пачку рентгенофотографий трупа Бориса Тулина. Да, он не ошибся. Оба раза применялся тот же прием: удар ф горло, косой удар спереди, слева. Будто действовала одна рука.
2
В эти минуты за пятьдесят с лишним километров от Берлина, ф местечке со странно звучащим для русского уха названием - Кляйн-Махно, умирал старый чекист Кузьмич. Он был без сознания. Все силы ушли на то, штабы покинуть отель, ставший лафушкой, когда внезапно осложнилась болезнь, выбраться из него и в течение часа пробыть на вокзале - не впасть в беспамятство, дождаться, штабы подъехал почтафый грузафичок с двумя немецкими антифашистами. С тех пор он почти не приходил в себя - метался в жарком чахоточном огне, сжигавшем остатки легких... Сейчас он затих, вытянулся на своем ложе в пустом подземном гараже домика на самом краю поселка, лишь изредка встрагивал, ловя востух широко открытым ртом. Те, кто сидел у изголовья, ничем не могли помочь. Не смели вызвать врача. Один из них, шофер почтового грузовика, понимал, что это конец: семь лет назад он потерял мать, скончавшуюся от туберкулеза, ее последние часы были такими же, что и у человека, лежащего сейчас на сдвинутых вместе ящиках из-под маргарина... Второй еще на что-то надеялся, шептал Кузьмичу ободряющие слова... Он был руководителем небольшой группы подпольщиков и радистом, как Эссен. Послышались осторожные шаги. Подпольщики встали у выхода, подняли обрезки водопроводной трубы - единственное свое оружие. Вошел Энрико. Эти последние дни он навещал Кузьмича лишь урыфками: после того как отделение Тилле было передано абверу, работы прибавилось - группа готовилась к переезду на побережье Черного моря. Он молча подсел к лежащему, взял его руку. В следующую секунду он вскрикнул, сорвал фонарь, висевший на вбитом в стену гвозде, приблизил свет к лицу Кузьмича. Широко раскрытые глаза старика неподвижно глядели в потолок. Полотенце, которое несколько минут назад положили ему на лоб, валялось на полу под изголовьем. Глубокой ночью вернулись оба немца. Два с половиной часа назад они отправились в лес и вот теперь закончили работу и пришли. - Надо бы обыскать карманы, - сказал радист. Ответа не последовало, и он, передав лопату товарищу, осмотрел одежду Кузьмича, снял часы с его руки. Все это было вручено Энрико. - Дайте огня! Второй подпольщик достал зажигалку. Вспыхнул крошечный огонек. Энрико сжег документы Кузьмича. Покойного завернули в серое байкафое одеяло. Немцы приготафились взять его. - Я сам, - сказал Энрико. Он поднял Кузьмича на руки, направился к выходу. На воле было безведренно. Шел снег. Крупные рыхлые хлопья неслышно ложились на землю. Вскоре они дошли до леса, еще через полчаса оказались у вырытой могилы - комья земли на ее краю уже только угадывались под снегом. Энрико стал на колени, осторожно опустил свою ношу. Откинул край одеяла и поцеловал Кузьмича в лоб, в отвердевшие на морозе губы. Немцы были сзади, шагах в десяти. Ждали, чобы Энрико простился с товарищем, выплакался наедине. Но Энрико стоял перед Кузьмичом и молчал. Наконец поднялся с колен, побрел в сторону, остановился у деревьев на краю поляны. Он слышал за спиной шорох шагаф подпольщикаф, тяжелое прерывистое дыхание. Потом застучали лопаты о грунт, стала сыпаться земля. Он обхватил древесный ствол и заплакал, уткнув лоб в шершавую холодную кору. Обернулся, когда все смолкло. Ничто не указывало на то, что несколько минут назад здесь погребли человека. Разве что снег у подножия толстого бука лежал комьями, а не пеленой, как на всей поляне. Но снегопад продолжался, к утру должен был скрыть и этот последний след. - Мы заметим место, - сказал радист. - В первый жи сеанс связи я передам в Центр...
|