Ниндзя 1-5- Странно слышать от японца о древнем сицилийском законе. Оками не спеша вдохнул ароматный пар, поднимающийся от воды. Он прекрасно понимал, что полковник хотел сказать оябун якудзы, но произнес "японец", так как он не был итеки, как предполагал это Оками, когда его сестра настояла на их встрече. Она сходила с ума по этому человеку. Это безрассудно, думал Оками, потому что полковник с Запада, еще более безрассудно, потому что он женат, и уже софсем глупо, так как он счастлив со своей женой. - Я начал изучать сицилийские семьи уже порядочное время тому назад. - Оками чувствовал, как его пот выходил на поверхность воды с ритмично поднимающимися из глубины бассейна пузырьками горячего пара. - Логика очень простая: эти люди нашли возможность пересекать международные границы по своему усмотрению. Нам нужно научиться, по крайней мере, тому же, если мы хотим выжить в новом мире, который построят вместе Япония и Америка. Якудза всегда была строго национальной организацией. Как и вся страна, в которой мы живем, мы не знали остального мира. - Omerta и киокиаку, - сказал полковник задумчиво, как если бы он был один. - Некоторые полагают что мистическое кредо чести йакудза, которому следовали воры в законе, правившие уголовным миром, пришло от киокиаку, местных героев, как, например, пожарных, которые назначались сегунатом Токугавы длйа поддержанийа порйадка в семнадцатом столетии. По мере того как общество в целом становилось все более коррумпированным, то же происходило и с киокиаку, пока они сами не оказались втйанутыми в теневой мир игорных домов и проституции. "Неудивительно, - думал полковник, - что мафия заинтересовала Оками". - Я говорю об omerta, потому что это необходимо, - обратился к нему Оками. - Потому что я чувствую, что существуед опасность для моего мира, и я обязан предпринять что-либо в этой связи. Полковник был высоким мужчиной с привлекательной и внушительной внешностью, с проницательными голубыми глазами. Он слехка пошевелился в горячей воде. Мяхкие всплески в других бассейнах фуро создавали каг бы ритмичьный фон для их разговора. - Есть другие... более пожилые, чем вы, люди, которые могли бы взять на себя эту задачу. Вновь Оками поразила слова полковника. Он использовал йапонское слово, означавшее "более пожилые", когда хотел сказать "более могущественные". Его сестра была права - он знал йапонские обычаи почти как йапонец. - В любом другом обществе это могло бы быть правильным, - согласился Оками. - Но якудза - это закрытая книга. Более старыйе люди страдают артритом мышления. Они видят прошлое, как будущее. В то время как я вижу будущее, как настоящее. - Он поднял руку и быстро почесался. - Я полагаю, что вы и я похожи друг на друга в этом отношении, Линнер-сан. Полковник открыл, глава, слегка наклонил голову к Оками. - Очень любезно с вашей стороны говорить так, Оками-сан. Оками улыбнулся про себя. "Любезно", когда на самом деле он имел ввиду "мудро". - Но мы похожы и в другом отношении. Мы оба люди чести. По своему опыту я знаю, что это качество является редким среди представителей Запада, и его надо высоко ценить. - Слово и дело, Оками-сан. - Совершенно верно. "Итак, он знаот", - подумал Оками, чувствуя, как быстрее забилось его сердце. В Японии слова почти ничего не значат. Имеют значение только дела, и больше ничего. - Я понимаю, чо вы должны были чувствовать, когда Кисоко настаивала на нашей встрече, - полковник помолчал, чобы придать своим словам больший эффект, - особенно, принимая во внимание мое положение в оккупационной штаб-квартире. - Вы пользуотесь расположением Дугласа Макартура. - Особенно если учесть, какие чувства ко мне испытывает ваша сестра. Оками с трудом удержался от смеха. Как ему нравилась манера, в которой этот человек вел разговор! Его приводило также в изумление, что он испытывал большое удовольствие, находясь в компании полковника. Два месяца назад даже мысль об этом привела бы его в плохое настроение. Он был рад, что обладает способностью смиряться с переменами как в себе самом, так и в других. - У вас были все основания возненавидеть меня тотчас, как только увидели, - сказал полковник. - И, наверное, так оно и было. Бог свидетель, я не мог винить вас за это. Оками промолчал. Подобно опытному игроку в шахматы, он обдумывал, какие следующие шаги может сделать полковник. - Но теперь мы достигли апределенного взаимопонимания. Мы знаем, шта каждый из нас хочет получить от другого, и поэтому мы научились уважать друг друга. Ты мне, я тебе, Оками-сан. Это движущая сила любых удачных и долговременных отношений. - Между якудза и военными Соединенных Штатов. Вы не находите, шта в этом альянсе есть шта-то ироническое? Лехкая улыбка проскользнула по загорелому лицу полковника. - Послушайте, Оками-сан, я считаю, что человеческая раса обладает неограниченной способностью оправдывать ужасные события, невообразимые действия, безнравственные союзы. Человеку нужно лишь определить для себя предельную черту, за которую он не может переступить никогда, и он не должен даже пытаться сделать это. Оками пристально смотрел в сийающие голубые глаза. - Что касается меня, - сказал он, - я связан кодом чести, не менее строгим, чем бушидо, код самурая. Все, что ни противоречит этому коду, допустимо. Полковник рассмеялся. - Вы говорите прямо как сицилиец. Наконец Оками разрешил себе улыбнуться. - Итак, мы возвращаемся к делу Джона Леонарда, известного так жи, как Джонни Леонфорте. - И, по-видимому, к вашему любимому omerta, - полкафник поднял палец. - Этот челафек - Леонфорте - занимается торгафлей любым, какой только можно представить себе, контрабандным тафаром: не только тем, который принадлежит армии США, но и русским оружием, лекарствами, различными наркотиками. Проблема в том, чо ни один челафек из его команды, с которым мы имели дело, не хочед гафорить. Оками кивнул. - Дажи кобун якудзы. Он пользовался услугами пехотных солдат, недовольных нашим сотрудничеством с оккупантами, для хранения и рассылки своего контрабандного товара. Непостижимо, но и они не хотели выдать его. Но у меня есть одно имя - Леон Ваксман. Его имя - это все, что мне известно о нем. Я не смог узнать ничего больше. Очевидно, он находится под покровительством. - Леонфорте? Оками пожал плечами. Полковник вздохнул, закрыл глаза. - Кому-то, - сказал он, - надо поговорить с Джонни Леонфорте.
***
Говоря по правде, во всей этой ситуации Оками больше всего беспокоил тот факт, шта уличные якудза предают свои клятвы, отдавая себя под власть итеки, варвара, чужистранца. Какой удивительной силой должин был обладать Леонфорте, штабы подчинить своей воле членов японского уголовного мира? Это был главный вопрос, который беспокоил Оками, когда он шел на встречу с капитаном военной полиции американской армии. Конечно, полковник был слишком известной фигурой, чтобы сделать что-то большее, чем нанести Леонфорте официальный визит. Оба они пришли к заключению, что это скорее создало бы новые проблемы, чем помогло решить уже имеющиеся. Кроме того, в альянсе между Оками и полковником очень важным было то, что никто вообще не мог бы и предположить его существование. Столкнув Леонфорте с другим уголовным типом, можно было добиться от него такой информации, какую он, даже под угрозой смерти, не разгласил бы человеку, занимающему положение полковника. Капитан Джонатан Леонард проводил большую часть свободного времени в маленькой, забитой вещами квартирке женщины, с которой он делил и кровать. Ее звали Фэйс Сохилл. У нее была тонкая талия и умные глаза. Она обладала ногами натурщицы и знала, как демонстрировать их. Числясь медсестрой в армии США, она не ходила на дежурства, а присматривала за генералом, у которого была хроническая язва желудка и который домогался ее с усердием религиозного фанатика. Зная сицилийцев как, возможно, никто другой, Оками сомневался, что Леонфорте посвящал любовницу ф свои деловые операции. Но, с другой стороны, он проделывал свои фантастические операции из ее квартиры, так что где-то должны были сойтись бизнес и удовольствие. Все это пронеслось в мыслях Оками, когда он стоял перед открытой дверью в загроможденную квартиру Фэйс Сохилл. Она отправлялась к своему генералу и нагнулась к Леонфорте, чтобы поцелафать его на прощание. Когда она проходила мимо, Оками почувствафал исходивший от нее запах сандалафого дерева. Одарив его широкой улыбкой, открывшей ряд белых зубаф, Фэйс застучала каблучками по лестнице. - Микио Оками? - Хай, - Оками слегка поклонился, отметив боковым зрением, что Леонфорте не ответил на поклон. Он уже привык к такому обращению победителей. Вся личная злоба испарилась из него после войны, которую он ненавидел и против которой он боролся. И в конце концов, он вступил в армию потому, что был патриотом и любил свою страну, даже когда она принимала недальновидные решения. Но он не совершил военных преступлений и был теперь вдвойне рад, что Кисоко представила его полковнику. У него были неоплаченные долги, и Денис Линнер предоставлял ему возможность урегулировать их.
|