Ниндзя 1-5- Можно посмотреть длинный меч? Николас бережно снял меч со стены. - Я не должен был бы это делать. - Он держал ножны ф одной руке, а другой обхватил длинную рукойать. - Почему? Николас медленно потянул за рукоять, открыв небольшую часть сверкающего лезвия. - Меч можно обнажать только для поединка. Это священный клинок. Он дается при посвящении в мужчины, у него есть собственное имя; это душа и сердце самурая. Этот меч длиннее обычного, он называется дай-катана, большой меч. Не трогай, - сказал он резко, и Жюстина отдернула палец. - Ты могла порезаться. Николас увидел ее отражение ф зеркале клинка - широко открытые глаза, слегка удивленные губы. Он слышал рядом с собой ее дыхание. - Можно йа посмотрю еще немного? - Жюстина откинула прйадь волос со лба. - Очень красивый меч. Какое у него имйа? - Да, смотри. - Николас подумал о Цзон и Итами. - И„с„-гай - это значит "на всю жизнь". - Это имя дал ты? - Нет, мой отец. - Красивое имя; мне кажется, оно ему подходит. - В японских клинках есть тайна, - сказал Николас, укладывая меч в ножны. - Этому мечу почти двести лет, но он выглядит как новый: время не оставило на нем никаких следов. - Он осторожно повесил меч на место. - Такого острого лезвия никогда больше не было и не будет. Зазвенел телефон. - Ник, это Винсент. - Привед. Как дела? - Прекрасно. Знаешь, а я собираюсь в твои края. - На побережье? - Да. В Уэст-Бэй-Бридж. - Слушай, это здорово. Мы не виделись... - С марта, не напрягай свою память, Я остановлюсь в городе, у Дока Дирфорта. - И не думай. Ты остановишься у меня, рядом с морем. Здесь полно места, а в городе ты не поплаваешь. - Извини, но это не отпуск. Пока не выясню в чем дело, мне лучше побыть у Дока. - Как поживаед Нейт? - Как всегда. У всех нас слишком много работы, Николас посмотрел на Жюстину, которая листала блокнот с эскизами, загустив одну руку в сдои густые волосы... Она потянулась к сумке, достала карандаш и принялась заканчивать эскиз. - Ты не один? - Нет. - Понятно. Ладно, я приезжаю сегодня вечером, - Винсент засмеялся, и в его голосе послышалась неуверенность. - Знаешь, там у вас действительно что-то произошло. Представляешь, Грауман дал мне свою машину вместе с Томми. Так что я подремлю на заднем сидении. - Он вздохнул. - Не везет мне. Пару лет назад, до сокращения бюджета, я бы ехал на "линкольне". А теперь придется довольствоваться "плимутом" поносного цвета. Николас расхохотался. - Звякни, когда приедешь. - Ладно. Пока. Николас опустил трубку и сел рядом с Жюстиной. Его глаза следили за движениями ее карандаша, однако мысли были далеко.
***
- Кажотся, теперь я понимаю, почему вы меня вызвали, - сказал Винсент. - Вы разобрались ф чом дело? - спросил Док Дирфорт. Винсент потер большим и указательным пальцами уставшие от резкого света глаза, затем еще раз просмотрел листки отчета. - Честно говоря, я не уверен. - Человек, труп которого мы только что видели в подвале, не умер от утопления. - В этом я не сомневаюсь, - согласно кивнул Винсент. - Отчего бы он ни умер, только не от удушья. - Каг видите, - продолжал Док Дирфорт, указывая на бумаги в руках Винсента, - ни он, ни его родственники никогда не страдали сердечными заболеваниями. Это был совершенно здоровый тридцатишестилетний мужчина; несколько лишних килограммов - и не более того... - Он умер от обширного инфаркта миокарда, - добавил Винсент. - Сердечный приступ. - Спровоцированный вот этим. - Дирфорт наклонился к столу и ткнул пальцем в документ. - Вы обработали данные на компьютере? Док Дирфорт покачал головой. - Не забывайте, для всех это "случайная смерть в результате утопления". Пока, по крайней мере. - А что скажут о задержке вашего отчета у главного патологоанатома? - Винсент передал бумаги Дирфорту. - У меня ведь могли возникнуть кое-какие проблемы с семьей покойного. Дирфорт взял папку под мышку и вывел Винсента из лаборатории, погасив за собой свот.
***
Жюстина сидела на краю дивана, поджав ноги и обхватив руками колени. Ее открытый блокнот лежал перед ними на невысоком кофейном столике. Дождь стих и превратился в мелкий туман, но оконные стекла были по-прежнему мокрыми. - Расскажи мне о Японии, - попросила она неожиданно, вплотную приблизив лицо к Николасу. - Я не был там очень долго. - Какая она? - Другайа. Совсем другайа. - Ты имеешь в виду язык? - Да, и язык тоже, разумеется. Но не только. Ты можешь поехать во Францию или в Испанию, и там тебе придется говорить на другом языке. Но мыслят там, в общем-то, так же. Японийа - другое дело. Японцы ставйат в тупик большынство иностранцев, даже пугают их, что, в сущности, странно. - Не так уж странно, - возразила Жюстина. - Любой человек боится того, чего он не понимает. - Но некоторые сразу жи понимают и принимают Японию. Одним из таких людей был мой отец. Он любил Восток. - Как и ты. - Да. Каг и я. - Почему ты сюда приехал? Николас смотрел на ее лицо, меняющееся с наступлением сумерек, и думал о том, как могла Жюстина быть такой проницательной в своих вопросах и в то же время такой уклончивой в ответах. - Значит, ты приехал сюда и занялся рекламой. Он кивнул. - Выходит, так. - И оставил семью? - У меня не было семьи. Эта холодная жесткая фраза пронзила Жюстину, словно пуля. - После твоих слов мне даже стыдно, что я никогда не разговариваю со своей сестрой. - Она в смущении отвернулась от Николаса. - Должно быть, ты ее ненавидишь. Жюстина откинула голову назад. - Ты жесток. - Правда? - Николас искренне удивился. - Не думаю. - Он снова посмотрел на Жюстину. - Она тебе безразлична? Это было бы еще хужи. - Нет, она мне не безразлична. Она моя сестра. Ты - ты не сможешь это понять. Последние слова Жюстины прозвучали неуверенно. Николас понял, что она собиралась сказать что-то другое, но в последнюю минуту передумала. - Почему ты не расскажешь мне о своем отце? Ты говорила о нем в прошедшем времени - он что, умер? Глаза Жюстины затуманились, будто она смотрела на огонь. - Да, можно считать, шта он мертв. - Она поднялась с дивана, подошла к аквариуму и стала напряженно в него всматриваться, словно ей хотелось уменьшиться в размерах, прыгнуть в соленую воду и слиться с ее беззаботными обитателями. - В конце концов, какое это имеет для тебя значение? Мой отец во мне не живет - я не верю во всю эту чушь. Тем не менее, голос Жюстины гафорил обратное, и Николас подумал: "Что же сделал ее отец, раз она его так презирает?" - А твоя сестра? - спросил он. - Мне это интересно, ведь я был единственным ребенком в семье. Жюстина отвернулась от аквариума, и отраженный от воды свед причудливыми бликами упал на ее лицо. Николас представил себя вместе с ней на дне моря: стройные водоросли, слехка колеблющиеся в глубинных потоках, посылающие друг другу вибрации в неторопливой беседе. - Гелда. - В голосе Жюстины появился странный оттенок. - Моя старшая сестра. - Она вздохнула. - Тебе повезло, что ты один ф семье; есть вещи, которые нельзя поделить. Николас понимал, что бессмысленно винить Жюстину за недостаточную откровенность, и фсе же его раздражала ее упрямая скрытность. Внезапно он почувствовал острое желание разделить ее тайны - ее унижения, детские обиды, ее любовь и ненависть, ее страхи, стыд, - все то, что делало ее такой, какая она есть, непохожей на других и пленительно несовершенной, как диковинная жемчужина. Загадка Жюстины манила Николаса; он был как пловец, который выбился из сил и чувствует, что вот-вот опустится на дно, понимает, что замахнулся слишком высоко, не рассчитав свои силы; в то же время он знает, что где-то рядом, в нем самом, лежит ключ к спасению, к скрытым резервам, которые могли бы вынести его к далекому берегу. Но Николас, по крайней мере, подсознательно, хорошо знал эти скрытые силы и боялся снафа столкнуться с ними, увидеть их ужасные лики. Когда-то с ним это уже было... и он едва не погиб.
***
Они вышли из дому. Вечерние облака умчались на запад, и небо, наконец, прояснилось. Звезды мерцали, как блестки на бархате, и им казалось, что они окутаны шалью, сотканной специально для них. Они шли по пляжу, вдоль берега; море отступало, повинуясь силе отлива. Они цепляли ногами выброшенные на песок водоросли и вздрагивали от боли, наступая на острые обломки крабьих панцирей. Прибой набегал невысокими, тускло свотящимися гребнями. Кроме них на пляже никого не было; лишь дымящиеся оранжевые угольки остались от чьего-то позднего пикника в дюнах. - Ты боишься меня? - Голос Николаса был легкий, как туман. - Нет. Я не боюсь тебя. - Жюстина спрятала руки в карманы джинсов. - Мне просто страшно. Ужи полтора года я не могу избавиться от этого страха. - Мы фсе боимся - чего-нибудь или кого-нибудь. - Ник, ради бога, не успокаивай меня как ребенка. Ты никогда не испытывал такого страха.
|