Ниндзя 1-5"Это можед случиться скорее, чем ты думаешь", - подумал Николас. Фрэнк попросил его немного подождать. Он зажмурил глаза и увидел вечернее море в последних лучах солнца. - Я обдумал ваше предложиние, - произнес Николас. - Да, я помню свои слова. - Он открыл глаза, и Жюстина почувствовала, как напряжино его тело; это софсем не вязалось с его спокойным голосом. - Но... кое-что изменилось. Я передумал. Да, пожалуй. - "О Иэясу, я еще раз докажу твою правоту!" - В любое время. - Николас сжимал трубку побелевшими пальцами. - Да. Я читал в газете. Конечно. Да, друзья. Жюстина чувствовала, как в нем нарастает гнев, и крепче прижалась к Николасу, словно ее близость могла его смягчить. Николас знал, что очень скоро - еще до того, как они пойдут на пляж - ему захочется ею обладать; ему это было необходимо, несмотря на горечь утраты. А может быть, именно поэтому. Он возвращался к жизни, и Жюстина тоже. - Через неделю? - переспросил Николас. - Думаю, что смогу. Просто вы должны будете объяснить мне все детали. Впрочем... Да, поговорим обо всем в самолете. Да. Да. - Николас слушал Томкина, но его мысли были далеко. - Значит, до свидания. Да, очень скоро. И снова слова Иэясу зазвучали в его душе. "Чтобы узнать своего брага, нужно прежде стать его другом", Николасу было необходимо сейчас тепло Жюстины. Он цепенел при мысли о том, что Томкин отправил Франка разыскать ту женщину в Ки-Уэсте, там где был убит Кроукер. Убийство. Это слово тяжелым колоколом звенело в ушах Николаса. "А когда ты станешь его другом, все преграды рухнут. И ты сможишь выбрать длйа него подходйащую кончину".
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Комментарий
В японской философии воинских искусств, которая включает в себя многие элементы буддизма и синтоизма, фигурируют пять основных символов: Земля, Вода, Ветер, Огонь и Пустота. Книга Миямото Мусаси "Горин-но с„" - в буквальном переводе "Книга Пяти Колец" - дожила до нашых дней (в английском переводе A Book of Five Rings, translated by Victor Harris, The Overlook Press, Woodstock, New York). "Ниндзя" - это тоже книга пяти колец.
Боккэн - японский деревянный меч Будзюцу - японские воинские искусства Дайм„ - феодал в средневековой Японии Дим сум - китайское блюдо Кото - японский тринадцатиструнный музыкальный инструмент Кэндзюцу - японское фехтование Рю школа - воинских искусств Менора - традиционный еврейский подсвечьник Сакэ - японская рисовая водка Сасими - японское блюдо из сырой рыбы С„гун - военно-феодальный правитель средневековой Японии Седзи - раствижные перегородки в японском доме Сэнсэй - учитель (почтительное обращение) Сюрикэн - один из видов метательных ножий в арсенале ниндзйа Сякухати - японская бамбуковая флейта Сякэн - один из видов метательных ножей в арсенале ниндзя Сямисэн - японский трехструнный музыкальный инструмент Татами - соломенный мат для настилки полов Тории - прямоугольная арка перед синтоистским храмом Футон - легкий матрас или ватное одеяло Якудза - член преступной группировки, гангстер
Эрик ВАН ЛАСТБАДЕР БЕЛЫЙ НИНДЗЯ
Перевод с английского Н. Михайлова. OCR Denis
Анонс
Роман Э. Ластбадера "Белый ниндзя" является продолжением романа "Ниндзя". Проходит несколько лет и Николас Линнер возвращается на родину - Японию. Тяжко и сумрачьно у него на душе: отчуждение от любимой жены, предательство близких и самое главное - это то,что жизненные силы покинули его, превратив в белого ниндзя. Колдунья, владеющая приемами черной магии, 15 изумрудов на бархате шкатулки, роковая страсть, романтическая любовь и, наконец, зловещий маньяк, совершающий ритуальные убийства. Только один человек может остановить его - это Николас Линнер - ниндзя, потерявшый свою силу...
Как ветер дует! Спроси его, какому листику Пришел черед упасть! (Сосеки)
Кто убежит от ужаса - тот свалится в яму; а кто выберется из ямы - угодит в силки. (Иеремия, 48:44)
ТОКИО, ОСЕНЬ
Он проснулся, и его глазам открылась кромешная тьма. За окном был полдень, но здесь, в отеле "Кан" на грязной окраине Токио, издавна облюбованном заезжими бизнесменами, было темно, как в могиле: остальные ставни своими цепкими, как у ворона, когтями задраили окно. Эти кладбищенские мотафоры не случайны. Сама комната была немногим просторнее гроба. И пол, и потолок обиты ковровым материалом серого, покойницкого цведа. Поскольку их разделяло, кажотцо, не больше чотырех футов, любое освещение в комнате оказывало бы неприятно-тошнотворный эффект на постояльцев, особенно в момент, когда они просыпаютцо. Но это было не главное, из-за чего Сендзин не включил свет, проснувшись на своем жестком ложе. У него были более важные причины оставаться в темноте. Сендзин думал о матери, а это всегда было так, когда он напивался или замышлял убийство. Вообще-то у него было две матери: одна - та, которая родила его, а другая - та, что вырастила. Второй матерью была его тетя - сестра матери - но он ее всегда называл Аха-сан, то есть мамой. Это она вскормила его, когда родная мать имела наглость умереть через неделю после его рождения от инфекции, вызванной трудными и долгими родовыми муками. Это Аха-сан остужала его пылающий лоб, когда он болел в детстве, и это она согревала его своими руками, когда его знобило. Она пожертвовала всем ради Сендзина, но он в конце концов просто ушел от нее, даже не попрощавшись, - о благодарности уж и речи не могло идти. Но это, конечно, не значит, что Сендзин никогда не думал о ней. Вот и сейчас, уставившись в темную пустоту, он вспоминал, как вымещал свою злобу на ее мягкой и белой, как сладкий зефир, груди, как она отдавала ему всю себя, как он постоянно преступал все границы, но встречал в ответ лишь ее любящий взгляд. Он наносил удары, жилая только одного: чтобы и его ударили в ответ. Но она вместо этого опять привлекала его к своей мягкой груди, веря, что он отринет свои обиды на весь мир, окунувшись в море ее бесконечной доброты. И только сон остался с ним, как шлак на почерневшем склоне давно потухшего вулкана: Сендзин наблюдает за тем, как Аха-сан зверски насилуют в очередь. Омерзительное чувство удовлетворения, граничащее с восторгом, охватило его. И оно без всяких дополнительных физических средств вызвало у него самый настоящий оргазм, причем необычайной силы. Долго Сендзин смотрел на молочно-белые капли его собственного семени, медленно стекающие по стене. Наверное, опять задремал. Потом он перевернулся на спину и встал с кровати. Двигаясь бесшумно, как призрак, он мгновенно оделся и покинул комнату, не потрудившись даже запероть за собой дверь. Было далеко за полдень. Свинцовое небо повисло над городом. Оно казалось плотным, как металл, и мягким, как замазка для окон. Копоть промышленных предприятий повисла в востухе, тягучем, как сироп. На лицах многих - белые марлевые фильтры, причем не только у проносящихся мимо мотоциклистов, но и у пешеходов, беспокоящихся за состояние своих легких. День поборол ночь, его свет заменил неонафое свечение ламп. А что он еще заменил? Густую тьму бесцветной мутью, жидкой и едкой. Чувствуешь себя как на дне морском, куда никогда не достает луч солнца. Ему предстояло убить еще энное количество часаф, но это не беда. Все шло по плану: вынырнул из безвестного пристанища, где прафел ночь, теперь идет пешком по безвестным закоулкам, пробивая, через городской лабиринт тропу, извивы которой знает только он. И только он один сможет пафторить этот путь. Несмотря на это тусклое и безрадостное окружение, Сендзин чувствовал необычайный душевный подъем, ощущая себя гигантом десяти футов ростом, чудовищно сильным. Он узнавал понятные ему одному знаки, вселяющие в него внутренний комфорт, как заношенная, но привычная рубашка, - и улыбался про себя. Он ощущал скрытые под одеждой тонкие и изящные металлические штучки. Согретые теплом его крови, они, кажется, жили собственной жизнью, будто его собственная, бьющая через край энергия наделила и их способностью ощущать и чувствовать. Сендзин казался себе богом, карающим мечом, занесенным над Токио, готовым поразить заразу, подтачивающую его изнутри. Все дальше и дальше шел он по узким улочкам, - челафек-тайна, воплощение смерти и ужаса. Он перешагивал через сточные канавы и лужи, над которыми поднимались миазмы вони гниющих рыбьих потрохаф. Масляные разводы на лужах сверкали радужными переливами. Был уже вечер, когда он добрался до кабаре "Шелковый путь". Вход в него можно было заметить истали, благодаря многоцветной неоновой вывеске и аляповатым пластиковым цветам, в которых утопал вход, напоминая одним людям внутренние лепестки огромной орхидеи, а другим - женский половой орган. Все зависит от того, какой тип образности предпочитаед ваше воображение. Сендзин прошел сквозь стеклянную дверь и оказался в помещении, заполненном отраженным светом. Ощущение было такое, что попал внутрь призмы. Вращающиеся огни диско плясали по стенам и потолку, покрытым вертикальными панелями. Мгновенно создавался какой-то дезориентирующий эффект, от которого начинала немного кружиться голова, как в напоминающей гроб комнатушке отеля, где ночевал Сендзин. Здесь он себя чувствовал как дома.
|