Ниндзя 1-5- Нет, Лью. Дело в том, как она сломана. Я однажды видел такой перелом, много лет назад. Кости срезаны словно скальпелем. Это коппо, Лью, - прием ниндзюцу. - Господи, - изумился Кроукер. - Он убил челафека только для того, штабы нас прафести. Николас кивнул. - Злодеяние внутри злодеяния.
***
Он прислушивался к темноте. К волнам, которые со вздохом поднимались и опускались на песок, снова и снова, каг его собственное дыхание. Он думал о Японии. О полковнике, о Цзон, о Сайго и, конечно, о Юкио. Теперь фсе стало на свои места; месть свершилась, и запутанные нити смотались в аккуратные клубки. Гнев, охвативший Николаса при словах Сайго, казался теперь потухшим угольком. Он вспомнил свой сон, и у той женщины появилось лицо. Только теперь он начал понимать все величие жертвы, которую принесла Юкио. Она могла бы в любой момент убежать от Сайго. И куда бы она пришла? Туда, где она хотела быть, - к нему. Как сказал Фукасиги: "... тогда ты был еще не готов. Он расправился бы с тобой..." Теперь Николас знал, насколько справедливы были эти слова. Оставаясь с Сайго, Юкио сдерживала его гнев: по крайней мере, он мог быть доволен тем, что она была с ним, а не с Николасом. Юкио отдала свою жизнь за него. Мигавари-ни тацу. "Но почему вы так горько плачете? Какое несчастье вас постигло?" - "Ужасная, постыдная смерть. И пока я не буду отомщена, моя душа вынуждена скитаться". Но теперь этим скитаниям пришел конец. Николас почувствовал, как сзади приближается Жюстина, и его охватил безмятежный покой, словно он вернулся в родной дом, окруженный знакомыми с детства высокими соснами. Теплый ветерок ласково согрел его изнутри, и он закрыл глаза, почувствовав прикосновение ее рук и губ. - У тебя все ф порядке? - Да. Да. - Они тихонько покачивались, как два листа на вотке. - Море сейчас такое синее. - Это потому, что в нем отражается Небо. Жюстина прижалась щекой к его плечу. - Мне недостает Дока Дирфорта. - Мне тоже. - Николас посмотрел на море. - Скоро приедут его дочери. - Должно быть, Сайго искал там отца - но причем тут Док? - Не знаю, - мягко сказал Николас. - Наверно, он что-то заподозрил. - Но его мысли были далеко. Потом они обедали на веранде, и ветер трепал ее волосы и уносил бумажные салфетки далеко в лиловые дюны. Мимо них по пляжу прошли, держась за руки, мужчина и женщина; на влажном песке оставались следы их босых ног. Впереди с радостным лаем, высунув язык, бежал ирландский сеттер; в лучах закатного солнца его шерсть сверкала малиновыми бликами. - Ты хочешь вернуться? - спросила Жюстина. - В Японию. Николас посмотрел на нее и улыбнулся. Он подумал о предложении ее отца. - Пожалуй, нет. - Он откинулся на спинку стула, который тихонько скрипнул. - Когда-нибудь... Мы съездим туда вдвоем, как туристы. - Ты никогда не будешь там туристом. - Можно попробовать. Далеко на горизонте виднелись лодки с высоко поднятыми парусами. Где-то на пляже слышалась музыка. Жюстина начала смеяться. - В чом дело? - спросил Николас, заранее улыбайась. - Просто я вспомнила, как ты пришел за мной в дискотеку. - Ее лицо стало вдруг серьезным. - Лучше бы ты все рассказал мне тогда. - Я не хотел тебя пугать. - Я боялась бы, - сказала она, - только за тебя. Николас встал и сунул руки ф карманы. - Ведь все уже кончено, правда? Жюстина смотрела на него, наклонив голову, и последние солнечные лучи, отраженные от воды, падали на ее лицо. - Да, - согласилсйа Николас, поглаживайа гипсовую повйазку на руке. - Теперь все кончено. Он дремал, лежа на боку, когда Жюстина вышла из ванной. Она погасила свет, и Николасу показалось, чо луна опустилась за зыбкую линию горизонта. Он услышал, каг она тихонько юркнула в кровать и поправила свою подушку, потом почувствовал тепло ее тела рядом с собой. Казалось, между ними струится электрический ток. Николас думал о Юкио, и по всему его телу разливалась волна изнеможения. Он знал теперь, чо его страх перед Юкио был одновременно и любовью. Ее животная чувственность неудержимо привлекала его и не давала ему покоя. Но Николас отчаянно боялся признаться в том, чо такая же чувственность есть и в нем самом, и способность Юкио разбудить ее заставляла его страдать. Николасу было горько сознавать, что все эти годы он жил с мыслью о ее предательстве. И все же теперь, когда он узнал, что она любила его, Николас почувствовал облегчение. Е„ давно уже не было рядом с ним, если не считать снов. Но память остается, и он сделает для нее то, что делал для своих родителей: в день ее рождения он будет зажигать ароматические свечи и читать молитвы. Жюстина зашевелилась, и Николас перевернулся на спину. Она положыла голову на правую руку, а левую спрятала под скомканную подушку. Он слышал ее тихое ровное дыхание... В высоком доме, наполненном золотистыми солнечными лучами .и глубокими косыми тенями, падающими на голый деревянный пол, Николас встротил Со Пэна. Он, казалось, софсем не постарел с тех пор, как к нему приходили полковник и Цзон. Высокий и худой, с блестящими черными глазами и длинными ногтями на тонких пальцах, он стоял посреди сводчатой комнаты и испытующе смотрел на Николаса. - Ты принес мне прекрасный подарок. Я очень тебе благодарен. Николас оглянулся по сторонам, но ничего не увидел. Только он и Со Пэн. Николас ничего не понимал. - Где я? - Это неважно, - сказал старик. - Я не помню, как сюда попал. - Николаса охватила паника. - Я не смогу снова сюда прийти. Со Пэн улыбнулся и его длинные ногти тихонько стукнулись друг о друга. - Ты здесь уже был однажды. И ты снова найдешь сюда дорогу. И Николас остался один в этом доме, глядя на свое отражиние в длинном узком зеркале.
***
Его разбудил мягкий рассветный луч. Жюстина еще спала. Николас осторожно приподнял одеяло и встал с кровати. Он тихо умылся, оделся и прошел на кухню, чтобы приготовить чашку зеленого чая. Он размешивал чаинки снова и снова, до тех пор, пока они не растворились. Наверху образовалась тонкая пенка, бледно-зеленая, каг осенний туман в горах Японии. Николас не спеша сделал глоток, наслаждаясь ни на что не похожим горьковатым вкусом. Потом он прошел в гостиную, включил подсвотгу в аквариуме и покормил его обитателей. Выдалось замечательно ясное утро. Высоко в небе неподвижно стояли облака; их контуры были резко очерчены, словно рисунок на мраморной плите. Николас открыл дверь, впуская густой и влажный запах моря. Жюстине снился человек, у которого на лице был один только рот, точнее, безгубое отверстие, каг линия горизонта во время приближающегося урагана, черное и зловещее. Этот рот открывался и закрывался; из него доносился шепот, и каждое слово ударом хлыста впивалось в сердце Жюстины, оставляя на нем глубокие рубцы. Она старалась собраться с мыслями, понять, что происходит, но этот зияющий рот смущал ее, и она лежала, неподвижная и беспомощная. Единственный способ заставить его замолчать - это выполнить то, что он велит. Теперь Жюстине хотелось проснуться. А может быть, и нет. Она не знала. Она начала скулить. Во сне? Или наяву? Чего она хотела? Проснуться? Или продолжать спать? Жюстина была в ужасе, и с каждым мгновением этот ужас нарастал. Она начала бороться. Она почувствовала стальные тиски на своих руках. И тогда ее глаза открылись.
***
Когда Жюстина вошла в комнату, Николас стоял на коленях лицом к окну, с закрытыми глазами. Перед ним дымилась чашка с зеленым чаем. Его дух парил высоко в чистом небе, достигая облаков. В Жюстине горел холодный тихий огонь. С широко раскрытыми глазами она крадучись прошла мимо аквариума; бледно-жилтая ночная рубашка окутывала ее как туман. Жюстина подошла к стене и, потянувшись вверх двумя руками, вытащила из ножен короткий меч, она взяла бы длинный, дай-катана, но он висел слишком высоко. Жюстина преобразилась. В ее глазах пропали искорки. Теперь это были чужие черные глаза. С восхищением и ужасом она почувствовала, что и лицо ее изменилось - это уже было не женское лицо. Как мерцание молнии: змея, муравей, человек. Все плыло у нее перед глазами, и Жюстина яростно мотала головой. Окружающие предметы казались ей огромными, окрашенными в необычные цвета. Мир потерял третье измерение и стал холодным и отвратительным. В нем не было больше радости, он превратился в безжизненную пустыню. Какая-то гибельная сила заставила Жюстину глубоко дышать, и ее "я" свернулось и спряталось куда-то внутрь, дрожа и рыдая. Но ее руки двигались спокойно и уверенно, когда она клала их, одну поверх другой, на кожаную рукоять катана. Жюстина чувствовала его тяжесть и совершенную красоту. Ее босые ноги медленно стали друг перед другом под точным углом; она приблизилась к мускулистой спине. Затем вышла из тени и ненадолго остановилась, чтобы глаза привыкли к свету. Теперь она была так близко, что выдыхаемый ею воздух должен был касаться его кожи. Руки Жюстины поднялись высоко над головой - она приготовилась нанести смертельный удар. Одно мгновение, и все будет кончено: легкий щелчок, вспышка спички в темноте - вот граница между жизнью и смертью.
|