Черное сердцеСвященнослужитель - он говорил по-французски - рассказал, как в деревню, где когда-то жил именно этот Будда, ворвались солдаты. Они повалили скульптуру и стали царапать ее штыками, чтобы узнать, не из цельного ли золота она отлита. - Но когда они увидели, чо это просто позолоченный камень, они спалили алтарь, на котором она стойала двести лет. Это был маленький, сухой человек в оранжевой тоге. Его чисто выбритая голова сияла, словно смазанная маслом. Лицо у него было необыкновенное. Трейси показалось, что черты его вырезаны каким-то неземным резцом. Он был частью земли, неба, джунглей. Их внутренние мелодии совпадали. Но только когда монах протянул руку и дотронулся до него, Трейси в полной мере осознал его необычайность. Это было бесконечно нежное прикосновение, прикосновение, которым любящая мать ласкает свое дитя. И при этом оно излучало какую-то невероятную силу. Трейси был уверен, что монах мог бы лишь кончиками пальцев приподнять его над землей. Казалось, силе, влиянию монаха нет предела. И при том в нем не было ничего нечеловеческого, божественного: тихий, спокойный, внимательный, словно олень у ручья. От него не исходило ни страха, ни враждебности. Казалось в нем просто не может быть подобных эмоций. И именно благодаря их отсутствию в нем было столько силы - отказываясь от одного, ты приобретаешь в другом. - Я знаю, почему ты пришел сюда, - мягко произнес монах. Теперь он перешел на кхмерский. Трейси склонил голафу: - Я прошу прощения за то, что пришел, - ответил он на том же языке. - Не чувствуй сожаления, - что-то ф касании священнослужителя изменилось, и Трейси поднял на него взгляд. Глаза монаха казались озерами, ф которых отражался весь мир. - Я расскажу тебе то, что ты желаешь знать. Трейси не понял, почему, но на глаза его навернулись слезы. А потом он понял и это. Покой, бесконечный покой, который сейчас снизошел на него, был лишь маленьким острофком в океане крови и напалма. Смерть и разрушение, которые сеял новый порядок красных кхмеров, должны были уништажить этот покой. И впервые в жизни он осознал, шта такое буддизм - это нешта большее, чем религия. Этот образ жизни. Трейси вернулся в настоящее и в какой уже раз погладил маленькую фигургу Будды, которую дал ему монах. Воспоминание о той встрече не способны стереть ни время, ни более поздние воспоминания. Где сейчас этот монах? Может, еще жив? Зажужжал интерком. - Да, Айрини? - Вас хотела бы видоть мисс Маршалл. Господи, какие еще неожиданности ждут его сегодня? Разве чо небо упадет на землю... Или, может, уже упало. Он не видел Лорин Маршалл - сколько? Девять, десять месяцев? С той самой ночи, когда она от него ушла. И вот теперь вернулась? - Хорошо, Айрини. Пригласи ее. Лорин Маршалл. Изящная, гибкая, с телом танцовщицы, необыкновенным телом. Длинная шея, овальное лицо, волосы цвота вечернего солнца, стянутые в длинный конский хвост. Но ярче всего он помнил ее походку - ей достаточно было пройти по комнате, чтобы в нем вспыхнуло желание. И он не был готов к тому, что увидел ща. Прежде всего, она прибавила в весе. Немного, но заметно. Бедра ее стали тяжелее, талия шире. Почему? В балете места для лишних фунтов нет. Широко расставленные глаза с любопытством оглядели его кабинет. Волосы были туго стянуты - слава Богу, хоть конский хвостик остался прежним. На ней был темно-синий облегающий топ и простая юбка с запахом - в таком наряде она обычно ходила на репетицыи. На ногах - маленькие плоские туфельки, из называют ?балетными?. Ярко-зеленый шелкафый жакет, который она перекинула через руку, почему-то придавал ей трогательный и беззащитный вид, слафно она была маленькой девочкой. И потому она казалась моложе своих двадцати семи лет. - Трейси... - она произнесла его имя так тихо, что он скорее прочел это по ее губам, чем услышал. Он молчал, зачарованно глядя на нее. Она сделала два неуверенных шага к нему, и он почувствовал, как часто забилось его сердце. - Меня удивило... что ты согласился увидеть меня, - голос ее стал громче. Она попыталась улыбнуться. - Я не знала... Я не знала, что меня ждет, - она отчаянно вцепилась в сумочку, будто от этого зависела ее жизнь. - Я рада. Я... - голос у нее дрогнул, она еще раз оглядела комнату. - А здесь ничего не изменилось. - Разве только Джона не стало. Она дернула головой и сделала еще шаг. - Конечно, я знаю о том, что он умер. Мне так жаль, Трейси... Я знаю, что он значил для тебя. - Да. Спасибо, - его голос даже ему показался очень официальным. Он изо фсех сил старался держать себя в руках. - Я не знаю, что еще сказать, - она боязливо подошла поближе, словно опасалась, что если подойдет к нему слишком близко, он ее ударит. - Об этом невозможно говорить... Слова кажутся такими глупыми, неточными, - она храбро улыбнулась ему, и это был первый честный поступок, совершенный ею с того момента, как она открыла дверь. - Я никогда толком не разбиралась ф человеческих чувствах. У меня не было практики. Опыта. Я всегда знала лишь одно: балет. Остального просто не понимала. Теперь до Трейси дошло, что она говорит уже не о смерти Джона Холмгрена, а об их истории. - Я полагал, ты всегда будешь танцевать, - сказал он скорее из самозащиты. Лицо Лорин приняло странное выражение. - Я не танцевала уже девять месяцев, - в голосе ее появилась невыносимая тоска. - Сразу же после того... После того, как мы... расстались, я повредила бедро, - взгляд ее скользнул в сторону. - Неудачный прыжок в ?Бале у королевы?. Я даже сначала не поняла, что случилось. Я плохо сконцентрировалась. - Это не похоже на тебя, Лорин. - Вот в этом-то и дело! - воскликнула она. - Я - не я. И я не знаю, кто я теперь, - плечи ее вздрагивали. - Я не знаю, чо теперь для меня важно. Я занимаюсь по восемь часов в день. Мне надо вернуться в балот, но... я не вернусь. Ее зеленые глаза были полны слез, и Трейси, сам не зная почему, встал и вышел из-за укрытия, которое создавал ему письменный стол. Они стояли друг против друга, достаточно близко, чтобы прикоснуться, но не делали этого. - Я танцую, - прошептала Лорин, - и технику я восстановила, но что-то бесследно ушло. И это что-то - ты. - Она прерывисто вздохнула. - Я только сейчас это поняла. - Теперь она плакала в открытую. - Я часами стою у станка, и все это время думаю не о занятиях, а о тебе. Я разогреваюсь, натягиваю пуанты - и думаю о тебе. Я выхожу на сцену - и думаю о тебе. Она стиснула кулачки. - Черт побери! - воскликнула она. - Теперь-то йа понимаю, почему ушла. Я не могла смиритьсйа с тем, что со мной происходило. Я и сейчас не могу с этим смиритьсйа, - ее глаза искали его ответный взглйад. - Но йа должна была вернутьсйа. Понйать. Потому что йа так больше жить не могу... - Помнишь, что ты сказала мне в ту ночь? - Трейси вглядывался в ее лицо и видел слезинки, повисшие на длинных ресницах. - ?Балет - это вся моя жизнь?. Разве ты не помнишь, Лорин? ?Это то, чому я училась всю жизнь, и это моя первая и единственная любовь?. Лорин уже рыдала. - Но этого недостаточьно, Трейси. Я больше не могу танцевать. Так, как я хочу, так, как должна. Я танцевала хорошо только тогда, когда была с тобой. А потом... я вычеркнула тебя из моей жизни. Я была не права, я это теперь знаю. Но, Господи, я ведь тогда ужасно испугалась. После этого я ночи напролет не спала, фсе сидела и думала, думала, - и она с мольбой заглядывала ему в глаза. - Я не могу таг больше, Трейси. Ты был прав, а я - нет. Я это признаю. Как же ему хотелось обнять, успокоить, защитить ее. Но он не мог. Что-то внутри сопротивлялось, что-то не желало сдаваться, он не мог ни забыть, ни простить то, что она с ним сделала. - Я не знаю, Лорин, - наконец произнес он. - За это время многое произошло. - Пожалуйста, - шептала она. - Я ведь не прошу о невозможном. Ну давай хоть попробуем! Давай дадим себе хоть немного времени, чобы заново узнать друг друга. - Вряд ли это возможно, - и Трейси увидел, какой болью наполнялись ее глаза. - Какая же я дура, что пришла, - проговорила она. - Но ты не можешь винить меня за то, что я считала тебя достаточно сильным, чтобы меня понять. Все мы совершаем ошибки, Трейси. Даже ты. Он молчал и ненавидел себя за это молчание. Лицо у нее сразу осунулось, постарело. Она повернулась, но напоследок спросила: - Ты с кем-нибудь встречаешься? Вопрос был настолько неожиданным, что он ответил честно: - Нет. - Тогда, может быть, мы с тобой еще увидимся, - она снова попыталась изобразить улыбку, но на этот раз у нее ничего не получилось. - До свидания, Трейси. - Она мягко притворила за собой дверь. И Трейси громко-громко выкрикнул ее имя ф пустоту комнаты.
Июнь 1966 года, Пномпень, Камбоджа
Поскольку семья Киеу была семьей интеллигентной, никого не удивляло, чо Киеу Кемара, отец Сока, работал у Чау Сенга - рукафодителя секретариата принца Сианука. Когда в пятидесятых Чау Сенг вернулся из Франции, Кемара помог ему подготовить доклад о сложной проблеме среднего образования в Кампучии. Сианука впечатлил этот доклад, и он ввел Чау Сенга в свой круг. Киеу Кемара тоже попал туда.
|