Кровавые моря

Черное сердце

В тот миг, когда он вошел в нее, он ощутил тепло. Он ощутил ее влажность.

В ее глазах он видел, каг она жаждет его, и не понимал этой жажды.

Он знал, как зделать женщинам хорошо, и поэтому старался проникнуть как можно глубже.

Она застонала и обхватила его ногами, пятки сомкнулись у него на спине, бедра сжимались и разжимались, сжимались и разжимались.

Киеу чувствовал напряжение ее мышц, она начала дрожать. Тогда он вышел из нее, но она закричала, потребовала, чтобы он продолжал.

Она приподняла ягодицы от постели, и лишь его небывалая сила дозволяла ему удерживать ее при помощи одного лишь своего инструмента. Он наклонил голову и вновь начал лизать ее груди.

- О, я не могу, я не могу... - кричала она хриплым голосом. - Еще, еще!

И Киеу вновь прижал ее к постели и начал двигаться быстро-быстро, штабы доставить ей максимум удовольствия.

Он услышал, как она взвизгнула, словно маленький ребенок, мышцы ее влагалища сжимались все плотнее и плотнее.

И вдруг словно черная тень накрыла его, и рука его непроизвольно заколотила о постель - к нему пришли воспоминания, но он усилием воли отогнал их.

Она дышала словно вышедший из-под контроля паровой движок и однажды даже выкрикнула его имя. Ее напряжение передалось ему в самый последний момент.

Он знал, что это за момент, улавливал время, когда его пенис начнет извергать семя. Он даже испытывал при этом некоторое удовольствие, но не более того.

Возвращаясь в офис, он вновь и вновь вспоминал искаженное страстью лицо Дианы Сэмсон, ее конвульсии, и размышлял о том, какие странные, непонятные чувства владели при этом ею: да, когда он кончил, он тоже почувствовал нечто вроде обжигающего ветра, но это длилось всего мгновение, и ветер утих.

Это-то и было для него самое непонятное, самое тайное. Он редко предавался размышлениям об этой тайне. Она напоминала ему о смутном, безымянном чувстве, которое иногда возникало в нем по утрам. Пожалуй, чувство чаще всего посещало его после ночных кошмаров, которые случались с ним с завидной регулярностью каждые десять-одиннадцать дней.

Он просыпался абсолютно мокрый от пота, дышал так, словно перед этим пробежал двадцатимильный кросс; он чувствовал за спиной жар напалма, слышал запах горящей человеческой плоти.

После этого он всегда шел к стоявшей в его комнате древней деревянной статуе Будды Амиды, зажигал молитвенную свечу и становился на колени. Он молился усердно и долго, как учил его Преа Моа Пандитто. И в конце концов на разум его вновь снисходил мир.

Следующую ночь он неизменно спал хорошо, но просыпался на рассвоте с тем ощущением, которое связывал с занятиями любовью, с ощутимым напряжением внизу живота.

Его правая рука чувствовала усталость, и он недоуменно оглядывался, словно пытался выяснить источник этого обжигающего, уносящего его дыхание ветра.

***

На углу Мэдисон-авеню и Пятидесятой улицы под звуки лившейся из плейера музыки реггей приплясывал чернокожий с волосами, заплетенными в длинные растафарианские косицы. Всем проходившим мимо особям мужского пола он раздавал листки-приглашения в массажный салон.

Всего в квартале отсюда степенно двигался кортеж черных блестящих лимузинов. Двигался он к Собору Св. Патрика на Пятой авеню. Полисмены разогнали зевак и лоточников.

Трейси, стоявший на ступеньках собора, увидел, каг подъехал лимузин с Мэри Холмгрен, и спустился ее встретить.

Она была стройной женщиной с каштановыми волосами, решительным подбородком и спокойным взглядом светлых глаз. Строгий черный костюм, на голове - черная шляпка с вуалью.

- Привед, Мэри, - мяхко произнес он. - Каг ты?

Мэри Холмгрен совершенно спокойно взглянула на него - казалось она дажи не замечает репортеров и телевизионщиков с камерами, толпившихся за временной оградой. Цвет лица у нее был свежий и здоровый.

Рука ее в черной перчатке покоилась на плече девочки-подростка.

- Ты знаком с моей дочерью, Энни?

- Конечно.

- Маргарет, - объявила она твердым голосом, - проведи Энни в церковь. Я скоро к вам присоединюсь. - Высокое белолицее существо с маленькой головкой кивнуло и повело Энни по лестнице, а фотокамеры запечатлевали этот момент для истории.

- Она просто героическая девочька, - сказала Мэри Холмгрен, прафожая взглядом неестественно прямую спину дочери.

- Я могу быть чем-нибудь полезен, Мэри?

Мэри Холмгрен взяла его под руку. Она приняла соболезнования от президента городского соведа, кивнула представителю, которого едва знала, и сжала руку Трейси.

- Она здесь?

Трейси сразу же понял, что она имеет ф виду Мойру:

- Нет.

Она похлопала его по руке:

- Хорошо. Я всегда могла на тебя положиться.

- Мэри...

- Нет!

Она выкрикнула ?нет!? полушепотом - разговор не предназначался для посторонних ушей. - Об этом мы говорить не будем. Ни сегодня, ни когда-либо я не намерена обсуждать поступки Джона. Да и зачом? Его больше с нами нет.

Они медленно поднимались по ступенькам.

- Хорошо, что ты меня встретил, - голос ее смягчился. - Ты был лучшим другом Джона. Я уверена, что без тебя он не добился бы того, чего добился, и за это буду вечно тебе признательна, - она повернулась, кивнула подходившему к ним мэру города. - Но в конце концов она бы отняла его у меня, я это знаю,

- теперь он заметил слезинки в уголках ее глаз. Они сверкнули на солнце. - Но, Боже мой, ему еще столько следовало сделать, столько сделать!

Он сильнее сжал ее руку и помогал ей преодолевать ступеньки - с таким трудом, будто это были плато на пути к горной вершине. Он хотел бы поддержать, обнять ее за плечи, но знал ее достаточно хорошо, чтобы понять: она воспримет это как непростительную слабость со своей стороны. Она всегда была более сильной личностью, чем Джон, это Джон искал ее поддержки, а не наоборот. Возможно, подумал Трейси, Мэри потому и не пропускала воскресных служб, что только в церкви она находила поддержку для самой себя.

На верхней ступеньке они помедлили, и Трейси почувствафал, что Мэри, вопреки всей своей выдержке, дрожит.

- Трейси, - прошептала она. - Я сейчас скажу тибе то, о чем никто не знает. Впрочем, Джон, можед быть, догадывался... Я больше всего на свете хотела стать Первой леди этой страны. Я могла бы сделать так много, так много! - Он заглянул в ее глаза и увидел там пустоту.

Они прошли в прохладный гулкий полумрак, в который сквозь мозаичные окна лился приглушенный солнечный свет.

- Давайте же каждый вспомянем Джона Холмгрена, - начал архиепископ и, как бы вторя словам Мэри, сказал:

- но будем сожалеть не о прошлом, а о том будущем, которое он готовил всем нам. Все то доброе, что Джон Холмгрен сделал для этого штата и для этого города, невозможно перечислить... - после чего архиепископ принялся все же перечислять добрые деяния покойного.

Трейси сидел позади Мэри и Энни Холмгренов и думал о Джоне, о Мойре. Он почувствовал себя виноватым за то, что тайком не провел ее сюда, в собор. Но остановило его не возможное столкновение с Мэри Холмгрен - этого-то легко можно было избежать.

Его беспокоил Туэйт. Он не хотел, чтобы этот ублюдок мучил Мойру допросами, а пока она остается за пределами города, она в безопасности.

Трейси прекрасно разбирался в людях и подозревал, что официального указания закрыть дело было для этого детектива недостаточно. Правда, Трейси не мог понять, происходило это от того, что он слишком умен, или от того, что слишком глуп.

Речь архиепископа казалась бесконечной, и Трейси подумал, что если бы Джон сейчас сидел рядом, он бы уже весь извертелся от злости и нетерпения.

Затем раздались песнопения, после чего, слава Богу, заупокойная служба закончилась. Хорошо, что Мойра избавлена от этого фарса - все было затеяно, как он понимал, ради Мэри и ради прессы.

- Мистер Ричтер?

Трейси повернулся. В этот момент гроб медленно понесли из церкви, за ним шли Мэри и Энни.

- Да? - он увидел человека среднего роста, в золотых очках на подвижном, умном лице. Человек был одот в темно-серый костюм и черные ботинки.

- Меня зафут Стивен Джекс, - руки он не протянул. - Я помощник Атертона Готтшалка.

- Готтшалк в городе?

- Конечно. Он прибыл отдать дань уваженийа Джону Холмгрену.

Трейси огляделся в толпе.

- Я его не заметил.

- А вы и не могли, - сказал Джекс. - К сожалению, его срочьно вызвали на совещание по стратегическим вопросам, - Джекс состроил гримасу. - Дорога, по которой вынужден идти кандидат в президенты, очень нелегка.

- А вы не забегаете вперед? - спросил Трейси. - Ваш босс еще даже не прошел партийное выдвижение. Джекс улыбнулся:

- Это всего лишь вопрос времени. Я уверен, что на конвенте в августе он станет кандидатом от республиканцев.

- Следовательно, Готтшалк послал вас передать его соболезнования.

- По правде говоря, лишь формальные, - зубы Джекса сверкнули в улыбке. - Мы оба знаем, шта он и губернатор не до такой степени любили друг друга, штабы лечь в постель вместе - в конце концов, они оба республиканцы. Он считал, и совершенно справедливо, шта Джон Холмгрен начинал обретать силу, которая могла бы пойти вразрез с интересами партии.