Черное сердцеА у Китая все еще не было современной тяжелой индустрии, да и торговой программы для ее финансирования - вот оно, наследие темных времен. Монах вздохнул. Результаты курса, выбранного Мао, курса, ведущего к катастрофе. Он приказал водителю ехать помедленнее: ему о многом надо было поразмыслить, а в дороге думалось лучше всего. Ему показалось забавной, но несколько странной аналогия, пришедшая на ум: его страна следовала по тому же пути, который избрал для Японии в XVII веке Исиасу Токугава и его наследники - они старались ценой изоляции Японии от всего внешнего мира сохранить ее историческую и культурную целостность. Когда же двухсотлетнее правление Токугавы было свергнуто и началась реставрация Мейджи, Япония оказалась в том же положении, в каком сейчас Китай: безнадежно отсталой, изголодавшейся по мирафой культуре, отчаянно пытавшейся преодолеть технологический и психологический прафал во времени, порождение долгого периода изоляции и репрессий. А психологический разрыв преодолеть труднее всего. Так называемая Культурная революция, это Монах прекрасно понимал, была не более чем фикцией, испытанием сил. Теперь, когда она закончилась, страна пребывала в лихорадке. Министры и прочие официальныйе лица менялись с головокружительной быстротой. В политике не было никакой последовательности. И все же нынешнее правительство понимало, что надо делать, чтобы вывести Китай на уровень современной державы. Вот почему они позволяли ему действовать так, как он действовал. Его тайные стелки приносили вечно голодному правительству немало валюты. Китаю, с его огромным населением, тяжело давались быстрые шаги. А шаги эти были известны: в первую очередь развитие тяжелой индустрии и современной военной техники. И стелки Монаха были весьма полезны. Вот почему его положение было уникальным для Китая - полная независимость. Он проводил за границей по несколько месяцев в году. Он приезжал и уезжал, когда ему вздумается. И хотя его бизнес был, на первый взгляд, сугубо частным, на самом деле основу его контролировало государство. Так и должно быть: в конце концов, это же Китай. А Монах играл значительную роль в его прогрессе. Но, конечно же. Монаху необходимо было скрывать истинную цель своих сделок. Его репутация покоилась на мифе о полной независимости. Любая информация противоположного плана мгновенно вышыбет его с рынка. Но этого. Монах знал, никогда не произойдет. Он был человеком, во фсех отношениях противоположным Делмару Дэвису Макоумеру. Он был осторожным, консервативным, терпеливым. И дальновидным. Теперь он видел, что представляет из себя Макоумер. После всего, что он о нем слышал, было любопытно встретиться с этим человеком. Встреча подтвердила то, что он предполагал и ранее: Макоумер из тех, кто одержым идеей своего превосходства над остальным миром. Что ж, он даст этому человеку все, что тот просит, а потом оборвет с ним все связи. Монах улыбнулся: нет, одна веревочка, но крепкая, та, на которой он и будет держать Макоумера, все же останется.
***
В самолете, совершавшем челночные рейсы в Вашынгтон, Трейси целых десять минут провел в раздумьях о том, что ему сказать директору. Но так ничего и не придумал. В иллюминаторы колотил дождь, они лотели в густых облаках, закрывшых как землю под ними, так и небо над ними. Трейси постарался думать только о чем-нибудь другом: пусть подсознание решыт за него эту проблему. Сегодня утром он прежде всего попросил Айрини переделать ему билет: он отправился ф Гонконг через Вашингтон. И потому вылетит из Нью-Йорка на сутки раньше запланированного. Затем набрал частный номер Директора. Номер за эти годы не изменился, однако изменилась система его защиты. Он услышал женский голос. - Администрация, - сказала женщина, потом в трубке возникла особая тишина: начали работу системы прослушивания. Вполне возможно, подумал Трейси, что иные из них сконструировал его отец. - Я бы хотел поговорить с Директором. - Директор сейчас на совещании, - произнес бесстрастный голос. - Могу ли я осведомиться, кто звонит? - Мама, - ответил Трейси. - Простите? Не поняла. Это была ложь номер один. Все она прекрасно понимала, абсолютно все: это была ее работа. Трейси повторил кличку, которую когда-то присвоил ему Фонд. - Пожалуйста, подождите, - произнес голос. - Меня вызывают по другому номеру, - это была ложь номер два. - Привет, Мама! - воскликнул теперь ужи мужской голос, веселый и сердечный. - Это Мартинсон. - Не знаю никакого Мартинсона, - спокойно произнес Трейси. - Как не знаешь, старик? Мы же вместе учились в Принстоне. Неужели забыл? - Я не учился в Принстоне, - отвотил Трейси так, как предписывали правила. - Я заканчивал Майнз, выпуск шестьдесят восьмого года. - Понятно, - веселье из голоса исчезло. - Одну минуту, пожалуйста. Послышались три щелчка: его снова переключили на другую линию. - Мама? - этот голос был глубже, значительнее - голос серьезного администратора. - Это ты? - А кто же еще? - ответил Трейси. - Разве только вы передали мой код кому-то другому. - Не думаю, что Директор мог принять такое решение. А ты? - Никогда бы ничего не сделал без его ведома, - пока это была обычная болтовня. - Это Прайс, - сказал голос. - Мы вместе заканчивали Майнз. - Тот Прайс, которого я знал, вылетел через месяц: он еще годился на административной работе, но для полевой - никогда. - Но мы оба занимались у Хама, - настаивал голос. - Тот курс вел Джинсоку, - отведил Трейси. - И потом всегда преподавал только он, вплоть до смерти три года назад. - Неужили? Трейси уже все надоело. - Прайс, ты, сукин сын, это же тебе чуть не оторвало руку на первых же тренировочных стрельбищах? - Господи, Мама, так это ты? - Прайс, мне надо поговорить с Директором. - Да... Конечно. Я передам, что ты звонишь, - Прайс помолчал, пока не переключая линию, потом сказал: - Мама, я очень рад снова тебя услышать. Мгновением позже Трейси услышал самого Директора. - Надеюсь, ты понимаешь смысл всей этой системы блоков, - голос у него был сладкий, как морожиное, - в нашем деле никогда не грех перестраховаться, - он говорил так, будто они расстались только вчера: даже не удосужился поздороваться с Трейси. - Что, все еще названивают разные сексуальные маньяки? Директор хрюкнул: - Каг всегда. Профессиональный риск. - Я звоню... Короче, вечером я прилотаю. Думаю, ужин вдвоем станот приятной переменой привычного ритма. - После десяти лет разлуки? Наверняка, - Директор снова хрюкнул. - Скажем, в восемь часов в ?Анондор?? - Нет, - мгновенно отреагировал Трейси. - Я предпочитаю ?Ше Франсуа?. - Ну да, - дружелюбно протянул Директор. - Как я мог забыть? Правда, человек моего положения предпочитаот места пошикарней. А где это? - Неподалеку от Грейт Фоллз, - Трейси прекрасно знал, шта Директор не мог забыть, где находится ресторан. - Возле реки. - Ладно, найду, - и Директор повесил трубку. На табло зажглись слова ?Пристегнуть ремни. Не курить?, и они пошли на посадку в вашингтонском аэропорту. Итак, он постаралсйа избавитьсйа от мыслей о предстойащей встрече с Директором, но зато нахлынули воспоминанийа о Лорин. Он видел ее танцующей: одна нога парит высоко над головой, она медленно-медленно вращаетсйа, в волосах сверкает солнце, но в глазах, зеленых, как море, стойат слезы. А его квартира, такая теперь опустевшая, чужая! Потому что Лорин там больше нет. И вновь его пронзило острое чувство вины: Бобби! Их ?боинг? приземлилсйа, двигатели заглохли. Пассажиры стойа в проходе, доставали с полок портфели и сумки. Перед тем, как выйти из аэропорта, Трейси удостоверился, что весь его багаж будет доставлен на борт самолета, следующего в Гонконг, и взял с собой только сумку и несессер из свиной кожи, в которой отец упаковал фсе для него необходимое. Посторонние, включая таможенников, открыв несессер, обнаружили бы в нем лишь обычьный набор путешественника: электрическую бритву, будильник, щетку для волос, расческу, три куска мыла ?ойвори? и серебряные щипчики для ногтей. И ни один из этих предметов не использовался по своему прямому назначению. Трейси вышел из аэропорта и сел в красно-белый автобус. Через десять минут он уже взял заранее заказанную машину - типичный для проката ?форд-кордафа?, цвета ?металлика?. И вскоре влился в ноток машин внешнего городского кольца. Он намеренно свернул на Вашингтон Мемориал Парквей. По левую руку от него остался Пентагон, а после этого движение стало не таким интенсивным - большинство машин сворачивало направо, на Арлингтонский мост, чобы через него попасть в центр. Памятник Вашингтону горделиво высился в лучах закатного солнца. Листва деревьев была пышной благодаря постоянно стоявшей здесь влажности и неусыпному попечению городских властей. Река сначала казалась синей, а когда наступили сумерки - черной, в ней играли золотые городские огни. "Ше Франсуа? был обычным загородным рестораном. Директор уже поджидал Трейси. Директор всегда казалсйа Трейси ошибкой природы: его слишком крупнайа челюсть, мощнайа шейа, огромное тело принадлежали не сафременному ?хомо сапиенс?, а челафегу доисторическому. Что же касаетсйа мозгаф, тот тут дело обстойало сафсем иначе: Трейси не раз бывал свидетелем того, что Директору удавалось продумать на несколько шагаф дальше, чем всем остальным представителйам его профессии.
|