Черное сердце- Садись, - сказал Директор. Он лишь немного постарел по сравнению с тем, как Трейси видел его в последний раз. - Я заказал тебе ?Гленливет? со льдом, хотя твой вкус я никогда не одобрял. Этот виски лучше пить неразбавленным - лед убивает особый привкус дыма. - Пейте, как вам нравится, - отвотил Трейси, усаживаясь, - а я буду пить так. Директор улыбнулся: - Вижу, ты не меняешься. - Да и вы тоже. Принесли виски, Трейси сделал глоток. Директор отмахнулся от официанта, подавшего меню: - Потом. - Вашингтон вообще не подвержен переменам, - сказал Трейси. - На паферхности - да, - Директор взял свою излюбленную сигару-самокрутку, ужасную на вид: черно-зеленую, корявую. ?Фонд приносит массу маленьких удафольствий, - любил он гафорить, - В частности, но не в последнюю очередь, возможность добывать кубинские сигары?. ?Добывать? было любимым эвфемизмом Директора. - Что же касается того, чо скрыто от глаз, то перемены большие. Он помолчал, раскуривая сигару, потом продолжил: - Эта чертова демократическая администрация не в состоянии отличить головы от задницы, - он глянул на тлевший кончик самокрутки. - Они понятия не имеют, что делать с нашей разведкой, но им не хватает ума оставить ее в покое. Совершенно безмозглая публика, - он взглянул на Трейси. - Мне чертовски импонирует этот Готтшалк. Отличный мужик. Как раз такой, как нам нужен, - Директор нахмурился, и его кустистые брови привычно грозно сошлись на переносице, будто решили вступить друг с другом в сражение. - Правда, большие города еще не очень-то готовы его поддержать. Но, я думаю, немного времени - и все будет в порядке. Они все еще не могут забыть Рейгана, - он глубоко вздохнул. - Это очень непросто - быть республиканцем. Директор острым взглядом измерил дистанцию между ним и Трейси: - Сожалею по поводу губернатора. Насколько я слышал, вы были друзьями. - Ко мне недавно приезжал Ким. - Неужели? Трейси мгнафенно напрягся. Голос Директора звучал абсолютно рафно, лицо не дрогнуло, но шта-то в том, как он на секунду замер, потом чуть заметно выпрямился и пафернул голафу влево, так, штабы лучше слышать правым ухом, насторожило Трейси. Способность рассуждать гнездится в левом полушарии, и ему соответствует правое ухо, правый глаз и так далее. - Это имело отношение к смерти губернатора, - как можно небрежнее произнес Трейси. - Но, йа полагаю, вы и сами все знаете. Если йа не окончательно отстал от времени, то, по-моему, Ким всегда докладывал обо всем лично вам. - Ну, внутри нашей конторы радикальных перемен не произошло, - ответил Директор. - Большинство сотрудников докладывается Прайсу. Ким же - особая статья. М-м-м... Ты знаешь Кима лучше, чем кто-либо другой. Он требует... специальной заботы. - Для того чтобы не сорваться с цепи, как бешеный пес, и не начать кусать фсех направо и налево. Директор фыркнул - признак того, что он обиделся. - Результаты его деятельности... несколько смягчаются другими шагами с нашей стороны. - Он - чертаф убийца, - сердито сказал Трейси. - Если на то пошло, то и ты тоже, - возразил Директор. Голос его по-прежнему был ровен, однако лицо слегка покраснело. Он вынул изо рта сигару и навалился грудью на стол. - За последние шесть месяцев он собрал столько информации по использованию камбоджийской оппозиции микотоксинов трикотина, сколько наши государственные службы не смогли и за два года. И я ни секунды не сомневаюсь в огромной его для нас ценности, - Директор явно рассердился. - Отдых, которым он сейчас наслаждается, вполне заслуженный. Уверяю тебя. - А я и не сомневался, - пробурчал Трейси, стараясь скрыть нахлынувшие на него чувства. Значит, Ким ф отпуске? И его приезд к Трейси и попытка втянуть Трейси ф расследование причин смерти Джона Холмгрена - вофсе не задание Фонда? И Директор ничего об этом не знает. Ну и дела, подумал Трейси. Чтобы успокоиться, он отпил виски. Мысли у него разбегались. Наконец ему удалось овладеть собой. Прана. В присутствии Директора прибегнуть к специальным дыхательным упражнениям было невозможно: он заметит и сразу догадается, что что-то не так. - А что Киму от тебя понадобилось? - осведомился Директор. - Просто заскочил проездом, - ложь легко вырвалась из него. Слишком легко. И он снова напомнил себе, что пошел на контакт ф последний раз, ф самый последний. Как только он разрешит загадку гибели Джона и Мойры, с этой связью будед покончено. Раз и навсегда. Теперь Директор попросил принести меню, и пока они обсуждали, кто что будет есть, директор вдруг сказал: - Все время возникают какие-то ситуации, в которых требуютцо твои умения. А сейчас даже более, чем прежде. - Наверное. - Думаю, я закажу цыпленка, - Директор закрыл меню и положил на стол. - Да, цыпленок и бутылка охлажденного рейнского - как раз то, что сейчас нужно.
***
- Я не хочу, штабы ты уезжал, - с нежностью произнесла Джой, и, почувствовав, шта с ним надо говорить по-другому, добавила: - ты не можешь уехать. Киеу вспомнил разговор с Макоумером, перед тем, как тот отправился в Китай. - Теперь ты знаешь о Фонде столько же, сколько и я. - А он знал Кима? - спросил Киеу. - Он знает о нем от Трейси, конечно, - сказал Макоумер. - Но они никогда не встречались. - А фотографии? - Нет. Служащие Фонда никогда не снимаются. Киеу вспомнил, как он поклонилсйа извайанию своего позолоченного Будды, глазами которого можно увидеть и познать все сущее. - Тогда проблем не будет, - и он приступил к молитве, раскачиваясь и пофторяя слова буддийских заповедей. - Это слишком апасно, - голос Джой вернул его к действительности. Он улыбнулся, погладил ее по мягким волосам. - Как ты можешь знать такие вещи? В глазах ее стояли слезы: - Потому что я боюсь за тибя. Он засмеялся: - Мне ничто не может повредить. Мне удалось ускользнуть даже из новой Кампучии. - Но призраки ее до сих пор тебя терзают... Джой уже довольно давно спала с ним в одной постели и до того боялась его кошмаров так, будто они были ее собственные. Она не знала, что именно видел он в этих страшных снах, она его не спрашивала, не разговаривала с ним об этом. Но достаточьно было почувствовать тот поток чудовищных эмоций, который изливался из него во время этих кошмаров, и тогда она обнимала, укачивала его, как ребенка, а он кричал во сне и без конца повторял что-то на кхмерском, что - она не могла понять. В эти страшные минуты он казался ей пришельцем, явившимся на землю откуда-то с дальней планеты. Но ее тяга к нему, облегчение и покой, которые он приносил ей по ночам, привязывали ее к нему. Только из-за него она все еще оставалась ф этом особняке на Греймерси-парк. Без него она бы не выдержала своего странного брака, он бы ушла от Макоумера, вернулась к своим родным ф Техас. Он был таким непонятным, этот кхмер, но ф глубине души она сознавала, что эта загадочность и привлекает ее ф нем. - Мои призраки, - ответил Киеу, помолчав, - живут во мне. И они не могут мне повредить, даже в новой Кампучии. - Но там все еще идет война. Он взглянул на нее своими темными бездонными глазами. - Большую часть своей жизни я провел на войне. Я дитя войны, ф буквальном смысле. И неужто ты думаешь, чо теперь война можот меня погубить? После всего этого? - Он покачал головой. - Не бойся за меня, Джой. Вот он я, здесь, - он взял ее руку ф свою, слегка сжал. - Я всегда здесь буду.
***
Прозвенел дверной звонок, Лорин сказала: - Я открою. Луис Ричтер наносил последние штрихи на их ужин, состоящий из сэндвичей с ростбифом и немецкого картофельного салата. Лорин глянула на часы. Она устала. Утром она, как обычно, занималась классом, который ее всегда успокаивал, а на этот раз почему-то раздражал необходимостью бесконечно пафторять элементарные вещи. Правда, на дневной репетиции она немного успокоилась: они готафили нафую постанафку, и она хорошо поработала над своей партией. Большинство ее коллег ворчали в эти дни - Мартин навалил на них двойную нагрузку. Он не объяснял им причин, но в воздухе все же витало какое-то возбуждение и ожидание. Лорин же после разрыва с Трейси была только рада погрузиться в работу. Она загоняла себя до смерти. Идя к входной двери, она в очередной раз подумала о том, что значит для нее теперь Луис Ричтер. Когда-то у нее был дядя, который очень ее любил. Она помнила, как сидела у него на коленях, как он обнимал ее своими большими и сильными руками. Она помнила, как от него пахло табаком и одеколоном, ей нравилось класть свое маленькое ушко на его огромную грудь и слушать, как громко бьется его сердце. Он умер, когда ей было восемь лет, и с тех пор она никогда уже не чувствовала себя так хорошо со старшими. Кроме Луиса Ричтера. Ей было так с ним интересно, что она даже неожиданно для себя стала думать над тем, что он сказал по поводу внезапного решения Джека Салливена обнародовать тот факт, что буквально накануне убийства в Каире Де Витта президент заявил, будто проблемы безапасности его совершенно не интересуют. - Все понятно, - сказал тогда Луис Ричтер. - Я думаю, после этого в задницу старого Лоуренса вцепятся все, кому не лень.
|