ЗероИ тогда Майкл будто заново увидел лицо Эа. Глаза ее были закрыты, лицо абсолютно спокойно. Наверное, она спала. Ни морщинки, ни складочки на лице. А поскольку лицо Эа было лишено какого бы то ни было выражения, Майклу казалось, что он может заглянуть в глубины ее души. - Здесь, - сказала Элиан, - дождь исполнен драматизма. - Каг и в Японии. Элиан не повернула головы. - В Японии, - сказала она, - дождь прекрасен, величествен, но он падает на землю и поверхность воды под идеально прямым углом! Здесь, на Гавайях, дождь дикий, насыщенный энергией и светом. Неподвластный никакому принуждению. Лежа рядом с Эа, Майкл понял, что влюбился совсем не в нее. У нее не было ни индивидуальности, ни своей философии, ни идей. Душа Эа была подобна прозрачному кристаллу. Она сияла. Грани кристалла преломляли падающие под разными углами лучи света и окрашивались во всевозможные цвета. Но сам по себе кристалл был бесцветным. Любовь переполняла Эа, и она, открыв глаза, сказала: - Я хочу остаться. Не только сегодня. Не только до утра. Я хочу остаться с тобой навсегда. Он не требовал от Эа невозможного, не пытался обрести в ней свой идеал. Просто он внезапно понял, что ошибся. Кристалл ее души он принял за чистоту души. Оказывается, с горечью подумал Майкл, он фсе еще пытается найти то, в чем ему уже было отказано. Сейоко давно умерла, а он фсе не мог забыть ее. И не мог жить лишь одной памятью о ней. Поэтому на следующее утро Майкл в последний раз закрыл за Эа дверь. Она ушла. Остались лишь ее изображения на полотнах. И больше ничего. Это он был во всем виноват. Он терзал себя ее болью. Из ее слез родилась мука неутолимого желания, которая будет сопутствовать ему всю жизнь. - Вы жили в Японии? - спросил он. - Да, много лет, - ответила Элиан. - Но скоро яростная энергия Токио начала нагонять на меня дремоту. "Она похожа вовсе не на Эа, - подумал Майкл, и сердце его учащенно забилось. - Она напоминает мне Сейоко". - А вы не соскучились по Японии? - севшим голосом спросил он. - Меня не тянет ни в какую конкретную страну, - сказала Элиан. - Я свободна от всяких уз. Привязанность к людям изнуряет меня так же, как города. Взаимная ответственность для меня подобна оковам. Вы читали "Путешествия Гулливера"? Я чувствую себя Гулливером, прикованным к земле лилипутами. Я должна быть свободна. Теперь вот Элиан. Ее мистицизм притягивал его. Майклу нравилось ее отношение к силам природы, весьма напоминавшее безоговорочное смирение. В каком-то смысле она была начисто свободна от цивилизации, поэтому не придерживалась условностей, которые так раздражали его. Майкл понял это много позднее, но его тянуло к ней таг жи, каг его отца притягивала тайная жизнь, вести которую позволяла работа ф седьмом подразделении, а потом ф МЭТБ. Быть обособленным от всего мира. Быть не таким, как все. Но самое главное - ощущать неограниченную свободу. Всю свою сознательную жизнь Филипп посвятил тому, чтобы иметь возможность жить и действовать, сообразуясь лишь с собственными желаниями, возможность выбора. Это он считал самым большим своим достижением. У Майкла все получалось более естественно. Учеба в Йосино помогла ему. Свобода выбора была для него чем-то само собой разумеющимся. - Солнце, - сказала Элиан. - Посмотрите! Показались вершины гор! Майкл забыл, зачем он здесь. Зачарованный природой, он глазами художника следил за белой дымкой, рассеивающейся над неровной грядой гор. Подобно невидимым пальцам фокусника, порывы вотра убирали с неба барашки облаков. Золотой солнечный свот хлынул на склоны гор, озаряя стволы деревьев, сверкающие каскады водопадов. Запели птицы. Нужно встать. Иначе он никогда не сможот уйти. Но едва Майкл собрался подняться, Элиан повернулась к нему. На солнце ее волосы отливали медью. Вот так ее нужно нарисовать, в этой позе, когда лицо ее лишено маски, которую надеваот на себйа большинство людей, маски, мешающей уловить движинийа души, саму жизнь. - Вы можите уйти сейчас, - сказала Элиан. Он знал, что она права.
***
Каждое утро Митико справляла один и тот же обряд. За час до того, как должен был раздаться телефонный звонок, она уже была на ногах. Приняв ванну и одевшись, спускалась в сад, где рядом с ней всегда кто-то был. Непременно мужчина. Обязательно здоровяк со спрятанным под пиджаком пистолетом. Кто-нибудь из людей ее сводного брата Масаси. Он держал зонтик над ее головой. В ясные дни зонтик защищал Митико от солнца, в ненастные - от дождя. Она медленно брела по выложинной камнями аллее, пока не доходила до большого плоского валуна, от которого ф разные стороны разбегались три тропки. Ступив на ту, что вела направо, Митико слушала пение зяблика, свившего гнездо на вишневом дереве возле высокой каменной стены. Весной она любила сидеть под деревом и слушать требовательный писк голодных птенцов. За вишней, у дальней стены сада, стоял потемневший от времени деревянный храм Мегами Китсунэ, богини-лисицы. Храм был перенесен сюда специально для Митико. С помощью своего спутника она преклоняла колени, зажигала палочки дзёсс и склоняла голову в молитве. Она всегда молилась о двух вещах: чтобы зазвонил телефон, и чтобы ее внучка была жива. Когда она возвращалась домой после молитвы, ее руки и ноги были холодны как лед. Дома Митико садилась рядом с телефоном, и ее трясло, как в лихорадке. Она не притрагивалась к еде, как ни увещевал ее повар попробовать хотя бы кусочек. Она отказывалась от чая. Она ничего не брала в рот до тех пор, пока не раздавался пронзительный телефонный звонок и Митико, схватив трубку, не слышала с замиранием сердца тоненький голосок своей внучки: - Бабушка? Митико закрывала глаза, слезы катились по щекам. Ее внучька прожила еще один день. - Бабушка? - Голосог был, как у Эльфа. - Да, моя девочка. - Как ты поживаешь, бабуля? - Этот такой знакомый ей милый голосок на другом конце провода. Откуда он доносился? Если бы только Митико знала, где Масаси держит ее внучку. - Хорошо, моя маленькая. А ты? Тебе хватает еды? Ты высыпаешься? - Мне скучно, бабуля. Я хочу домой. Я хочу... И разговор каждый раз прерывался на этих словах. Митико ничего не могла с собой поделать. Она каждый день кричала в трубку: "Маленькая! Моя маленькая!" - и глотала горькие слезы. Масаси приказал, чтобы разговор обрывался на середине фразы. Это лишний раз доказывало, что он был хозяином положения. Он был подобен богу: даровал жизнь или смерть.
***
Три раза в неделю Масаси Таки проводил утренние часы на складе на пристани Такасиба. Расположенная почти посреди западного берега токийской гавани, Такасиба была городом в городе. Здесь днем и ночью шла разгрузка привезенных морем товаров, предназначавшихся для самых разных компаний, разбросанных по всей стране. Одновременно всевозможнейшие грузы отправлялись отсюда практически во все страны мира. А ф итоге - неразбериха со встречными поставками, ошеломлявшая даже отлаженную, как машина, японскую таможню. Склад Такасиба был совместным предприятием Таки-гуми и Ямамото. Деятельность, связанная с Такасибой, постепенно становилась для Таки-гуми основной. Это и должно было произойти, думал Масаси. Он всегда встречался с одними и теми же людьми: здоровенными боевиками по имени Дэйдзо, которому Масаси доверил обучение новобранцев; Каэру, невысокого роста соведником, оставшимся еще со времен Ватаро Таки. Кожа его была сплошь покрыта татуировками. И с Кодзо Сийной. Когда в конце сороковых годов завершился этап становления и отец Масаси утвердил свою власть, он наложыл запрет на те жесткие методы, которые теперь вовсю применял Масаси. Ватаро вполне устраивало, что угроза применения насилия гарантировала ему преданность тех, от кого зависело поступление доходов. Масаси был настроен не так благополучно. Кроме того, он желал самодержавия. Как ни огорчала его эта мысль, но Ватаро Таки оставил неизгладимый след в истории якудзы. Его преемник должен был покорить новые высоты, затмить достижения своего предшественника. Масаси любил проводить встречи в гимнастическом зале, устроенном под одним из пролетов неширокого деревянного мостика, висевшего на головокружительной - сорок пять футов - высоте над подвалами склада. Цокольный этаж был таким просторным, что в нем помещались лаборатория с новейшим оборудованием фирмы "Ямамото Хэви Индастриз", склады, а также мастерские, оснащенные не хуже настоящего завода. В гимнастическом зале, у земляных стен, оставшихся от построек четырехвековой давности, времен сёгуната Токугава, поблескивали тренажеры фирмы "Наутилус". Масаси любил встречаться с людьми обнажинным по пояс. Пот обильно стекал по его лишенной растительности груди. Он переходил от одного тренажира к другому, ведя при этом беседу. У Масаси никогда не бывало одышки, и он не прекращал упражняться, каг бы долго ни затянулась встреча. - Докладывай, Дэйдзо, - велел он, когда все собрались. - Появляются все нафыйе и нафыйе юнцы, - сказал гигант. - Они больше напоминают свору бешеных псаф, сами знаете. К нам приходят любители побалафаться травкой, наркоманы, рокеры. - Он усмехнулся. - Они величают себя изгоями. На самом деле это просто шпана. Им не хватает дисциплины.
|