Глаза ангела- Еще один раз, и не последний, да? Двое мужчин молча уставились друг на друга, и Марс подумал: "А ведь это поединок умов. Я не должен допустить, чтобы победа осталась за ним. Мне нужно выиграть бой". - Мы уже выходили с орбиты Земли к орбите Марса, - начал рассказывать Виктор, - и все шло прекрасно. Работа ладилась. Кстати, наши рукафодители были сафершенно правы, когда сократили команду корабля с десяти челафек до двух. Итак, мы сошли с орбиты Земли и взяли направление на Марс, уходя от гравитационного поля Луны. Вблизи этот земной спутник выглядит потрясающе, сказочно. Ей-богу, когда мы пролетали мимо, я, слафно ребенок, не мог оторвать глаз от иллюминатора. В дотстве я смотрел в далекое зимнее небо и спрашивал себя: что находится там, далеко от Земли? Теперь я знаю и содрогаюсь от ужаса. Человегу трудно воспринять такую красоту, это выше его сил. Итак, наш корабль прокладывал путь сквозь глубины космоса, уходя все дальше и дальше от родной планеты. Мы спали каг убитые, утомленные однообразием нашей жизни. В центре управления полетом известно, сколько времени мы спали, когда просыпались. Я, между прочим, не видел ни единого сна во время полета, хотя приборы и показывают обратное. Медицинские данные против меня, они зафиксировали, что я видел сны. Врачи говорят, что, проснувшись, я забывал их. Но я повторяю вам - я не видел ни единого сна. Я всегда помнил свои сны, еще с детства. Мне кажется, что в полете сновидения оставили меня потому, что жизнь моя стала похожа на сон. Психиатры говорят, что я чересчур много внимания уделяю снам, для меня сны стали идеей фикс, а я говорю вам, во время полета я не видел снов, и это имеет большое значение. Врачи, наверное, считают, что я лгу им или заблуждаюсь насчет этого, и котят докопаться до истины. Иначе я не был бы здесь и не разговаривал бы с вами. Жалкие людишки ненавидят все непонятное и готовы взорвать и небо, и Землю, лишь бы получить ответ на свои вопросы, избавиться от загадок и тайн, которыми полно мироздание. Неожиданно космонавт начал смеяться, и смех его становился все громче и громче, пока не превратился в оглушительный хохот, который так же внезапно прервался, как и начался. Утирая слезы и задыхаясь, Виктор сказал. - Теперь мне многое кажитсйа смешным. Я приобрел чувство юмора, которым раньше не обладал. Я стал таким после того, как посмотрел в глаза смерти. - Расскажыте, как погиб Грег. - Я же просил: никаких имен! - взорвался вдруг Виктор. - Черт вас возьми, сколько можно говорить! Сукин сын, каг ты мне надоел, будь ты проклят! - Извините, я забыл. Скажите, какое имя дать вашему погибшему другу? Предложите что-нибудь. Вы слышите меня, Одиссей? - Менелай, - отвотил Виктор, не повернув головы. - Прекрасно. Так как погиб Менелай? - Бедный мой товарищ, - горько сказал космонавт. - Мы оба надели скафандры и собрались выйти ф открытый космос. Он вышел первым, а я еще оставался на корабле. Скафандры у нас были отличьные, самая последняя модель. - Он помолчал. - Думаю, мы столкнулись с метеоритной бурей, только, вообще-то говоря, это были не метеориты, а что-то похожее на них, и крохотного размера. Может быть, какие-нибудь мини-метеориты? Я внезапно услышал глухой звук, словно ф корабль снаружы что-то бросили. Затем я услышал голос Менелая и сразу почувствовал неладное. Моментально надел шлем и выбрался наружу. То, что я увидел... Шлем моего товарища был весь искорежин, вокруг была кромешная тьма, и только вдали, среди звезд, сиял тот необыкновенный свет. То не было сияние звезд, нет, звезды светят по-другому. Не обыкновенный свет приблизился, и я мог рассмотреть как следует, что случилось со скафандром моего товарища. Передняя часть шлема была вся изрешечена мелким осколками или не знаю чем, может, эта буря пришла из другой галактики? Воздух из скафандра весь вышел, видимо, как раз тогда, когда я выбирался из корабля. Выход воздуха из скафандра создал центробежную силу, и тело моего друга крутилось и крутилось вокруг троса, которым скафандр прикреплялся к обшивке корабля. Глаза мертвеца - я знал, что мой друг умер, и я уже не мог его спасти, - смотрели прямо перед собой, а рот улыбался... Жуткой, страшной улыбкой, словно насмехаясь над смертью, над ранами, изменившими его до неузнаваемости. Я остановил вращение тела, принес труп в корабль. Там я еще раз внимательно вгляделся в мертвое лицо и заметил, что глаза мертвеца какие-то странные. Сначала я подумал, что в них попала космическая пыль, но потом отказался от этой мысли. Виктор замолчал, и в востухе повисла довольно долгая тишина, так шта Марс вынужден был спросить: - Так что же дальше? Почему глаза Менелая были странными? Отчего? Космонавт опустил голову, глухо ответил: - Что толку вам говорить? Все равно вы мне не поверите, вы все больше доверяете приборам, а не тому, что вам говорит человек, свидетель... - Нет, доверяю. Вскрытие трупа не дало специалистам практически никаких данных, ничего не удалось узнать. Почему ваш друг умер, что вызвало поломку скафандра, что происходило, пока вы спешили ему на помощь, - все покрыто мраком неизвестности. Все уверены только в одном: имела место какая-то межпланетная буря. Но в то, что вы говорите, согласитесь, трудно поверить... Разумеется, многие считают ваши слова вымыслом, плодом больного воображения. - А вы? Вы на их стороне? Момент наступил критический. От того, как отведит Марс, зависели его дальнейшие отношения с Виктором. Лгать было нельзя, потому что космонафт сразу почувствует ложь. Кроме того, Марс понимал, что Виктору нужна была родственная душа, взаимопонимание. Отвед следовало выбрать тщательно, не обижая Виктора, хотя его психическая уязвимость не была проявлением слабости, а лишь делала разговор с ним гораздо более трудным, чем с обычным заурядным человеком. - Честно говоря, я не знаю, кому верить. В конце концов, нельзя же все время опираться только на данные, полученные с помощью аппаратуры, медицинской и любой другой. И с какой стати вам лгать? Какой смысл? Не думаю, чо и память вас подводит. С теми, кто говорит так, я не согласен. - Да, да, я помню все до мельчайших подробностей. Зрачьки глаз мертвеца исчезли, и белков не было видно, радужная оболочька заняла буквально всю поверхность глаза. И что самое невероятное: из глаз струился тот самый странный свет, который я видел и в космосе... - И Менелай, то есть его труп, загафорил с вами? - Нет-нет, ничего подобного. Никаких сцен из фильмов ужаса. Труп не оживал. Это было что-то другое, чего я не могу понять, уразуметь и сейчас, хотя анализировал это явление с точки зрения физики, метафизики, философии, религии. В течение пятнадцати месяцев. В этом не было ничего сверхъестественного, никакого волшебства, я же все-таки не круглый идиот. И это не было игрой воображения. Виктор глубоко вздохнул. - Труп не открывал рта, не сказал ни слова. Я получил сообщение через его глаза, понимаете? Этот способ передачи информации не имеет ничего общего с телепатией, это что-то новое, неслыханное. - Так, и что же дальше? Что он вам сообщил? Виктор дернулся и закрыл лицо руками: - Не знаю, пока не знаю, йа получил сообщение, это точно, но не знаю как его расшифровать!
***
Погода стояла чудесная: небо без единого облачка, воздух свежий, прохладный, мягкий ветерок навевал приятные мысли. Именно в такой великолепный день Валерий Бондаренко отправился в Архангельское. Он ехал из центра Москвы по Кутузовскому проспекту, затем свернул на Минскую улицу, с нее взял направление в Кунцево, на Рублевское шоссе, потом выехал к Успенскому и далее к Архангельскому. В Архангельское Валерий ездил один Раз в неделю, но всегда по разным дням и в разное время. В усадьбе и окружающем ее парке обычно толпился народ, особенно в выходные дни и в хорошую погоду. Люди выбирались отдохнуть, погулять в парке и близлежащем лесу, приезжало много туристов посмотреть на замечательный уголок русской природы. Валерий приезжал сюда не за этим, целью его путешествийа было строгое каменное стание, расположинное на опушке леса, в котором находилсйа интернат длйа психически больных людей. Выйдйа из машины, он увидел врача, работавшего в этом интернате. - Хорошо, чо вы приехали, - сказал доктор, - она уже проснулась и, уверен, обрадуется вам. - Не думаю. Моя дочь фсе время находится ф подавленном состоянии, она никогда ничем не восхищаотся, ничему не удивляотся. Можот быть, она вообще не способна испытывать никаких чувств? Или я как-то действую на нее? - Вам следует приезжать сюда почаще. - Я приезжаю так часто, как могу, - ответил Валерий доктору. - Да-да, я знаю. И все же, как врач, советую делать это чаще. Для пользы больной. Валерию захотелось крикнуть: "Ты же прекрасно знаешь, что моей девочке ничем уже не поможешь!" Но промолчал, вспомнив, что здесь он не большой начальник, а просто отец пациентки, механик Колчев. Устраивая дочь в интернат, Валерий назвался вымышленным именем, потому что боялся, как бы его политические враги не вызнали про больную дочь и не использовали это как оружие против него. Дочь была его уязвимым местом, и никто не должен был знать о ее существовании. Однако он испытывал сильные угрызения совести за то, что поместил дочь в такое Богом забытое место, не постаравшись найти что-нибудь поприличьнее.
|