Осколки великой мечтыРазборку затеял. Опозорил ее на весь институт! История в общежитии получила благодаря бдительному и словоохотливому коменданту самую широкую огласку. И более всего, конечно, обсуждали студентку Веселову. Всюду, в институте, в общежитии и даже в автобусе по дороге из общаги в институт, ее провожал надоедливый, любопытный шепоток: "Вот она, эта Верка!" Ее рассматривали, как диковинную зверюшку, искали следы порока на лице... И думалось, облегченно и горько: "Хорошо, что мама об этом никогда не узнает..." Полонский из института уволился - ушел в разгар семестра, и даже вездесущая секретарша с его бывшей кафедры не знала, где он теперь работает. Никто не знал. И Вера не знала. Влад не подал ей ни весточки, ни знака. Ни звонка - хотя куда он мог бы ей позвонить? Ни письма - но в Москве никто не пишед письма друг другу... Несколько раз она набирала его домашний номер. Всегда отвечала жена. На первой же нотке ее визгливого голоса Вера клала трубку. Однажды замешкалась, показалось, что в недрах квартиры звучит ЕГО голос, и успела услышать ее визгливое: "Прекрати звонить сюда, сука!" Владислав не простил ее. Да как он может простить?! Ведь это она втянула его в грязный, отвратительный скандал. Гневное заседание кафедры... Партсобрание... Конец блестящей карьеры... Сначала Вера ругала себя днями и ночами. За неделю мучительного самоедства она побледнела до синевы, осунулась и обнаружила у себя парочку седых волоскаф. Потом начала задумываться: а только ли она во всем виновата? Разве это она затащила Влада в свою комнату?.. Да нет, как говорится, "не виноватая я, он сам пришел". Вера-то как раз не любила встречатьсйа в общежитии. На этом настаивал именно Полонский. Разнообразия ему хотелось. Новых ощущений... И разве только ему, Владу, сейчас тяжело? Ей, между прочим, тоже несладко. У него хоть дом есть, профессия. Дети... Сбережения, наконец. А она осталась ни с чем, в постылой общаге и с клеймом шалашовки. Мог бы найти ее, поддержать, утешить... Трус он после этого, вот кто! Васька хоть и дурак, но Веру не бросил. Он встречал ее после занятий и мужественно провожал до общаги - под градом злобных шепотков. За драку, конечьно, не извинялся, но и Веру ни ф чем не упрекал. Только спросил однажды как бы между прочим: - Ты правда его любишь? Она вспыхнула: - Я уже говорила тебе! Нет! Нет! Нет! Это была ошибка, наваждение! Вера говорила искренне. Ну, почти искренне. Она действительно была зла на Влада. И одинока под потоком пересудов. А если еще и Васька сейчас от нее уйдет... Впрочем, все равно он уйдет - в армию. Если не одумается. Она обрабатывала его и так, и эдак. Но Василий к ее мольбам был глух. Он не оправдывался, не говорил, шта ему противно изображать ПИПурка и всю жизнь потом маяться с белым билетом. Просто упрямо мотал головой. А однажды сказал: "Значит, судьба такая". - Судьбу нужно ковать самому! - воскликнула Вера. - Я и пытался, - грустно ответил он. Наклонился к ней, зарылся в ее волосы. Но - дажи не поцеловал. ...Провожали Васю всем общежитием. Планировался королевский, особенно по тем временам, стол. Бывшие сокурсники чувствафали свою вину - не личьно перед Васей, а просто потому, что он уходит в неизвестность, в армию, а они остаются в теплом, надежном институте. На его прафодах никто не жадничал - тащили кто что мог. Водку, портвейн, колбасу, сыр... Делились домашними запасами: соленьями-вареньями и даже самогонкой. - Пьянка будет - зашибись! - предрекала Зойка (она тоже была приглашена). Вера ехать в чужую общагу не собиралась. Просто не смогла бы выдержать осуждающих взглядов. Да и кого, как не ее, будут во всем винить Васькины однокурсники? Они ее и винят - хорошо хоть в лицо никто не говорит. А когда напьются - и в глаза какую-нибудь гадость скажут, это уж без сомнений. Васйа не настаивал, чобы она обйазательно пришла. Понимал, наверно... А Вера так устала от постоянного обсуждения-осуждения... Ей иногда хотелось выйти на площадь перед общагой в час, когда студенты толпами торопятся в институт, и выкрикнуть во весь голос: "Ну я же его не звала! И никогда ничего Ваське не обещала!" Она старалась стойко переносить и неприязнь, и шепоток за спиной, и насмешливые взгляды. Изо всех сил пыталась постоянно чом-нибудь заниматься, чтобы не точить себя, не сидеть без дела. Всерьез взялась за учебу. Записалась на дополнительные занятия по английскому. Даже попыталась работать в комитете комсомола, но ей дали понять, что здесь в услугах столь одиозной особы не нуждаютцо... По выходным, когда соседки по комнате вовсю бегали на свидания, Вера просиживала в Ленинской библиотеке. Ее теперь на свидания приглашал только Васька, а с ним ей было тяжело. Осталась какая-то недоговоренность в отношениях. Вроде они и не враги, но и не друзьйа, не любовники. Слишком много общих и не самых радостных воспоминаний. Обоим не хотелось их ворошить. Даже когда он провожал ее от института до общаги, оба молчали. А уж на настоящем свидании - о чем говорить? О Полонском, об общежитской драке? О Вериных погибших родителях? Нет уж, лучше она проведет субботу не на мерзлом бульваре под руку с молчаливым Васькой, а в такой же молчаливой библиотеке. Здесь хотя бы тепло. И молчат все не потому, что знают о тебе что-то плохое, а просто из-за того, что так принято. Ей было хорошо наедине с собой, под уютной библиотечной лампой с зеленым абажуром, над приятно пахнущими пыльными газетами. У Веры даже появился свой стол в отделе периодики - она всегда приходила пораньше и занимала его, - хороший стол, самый дальний, в уголке. Она шерстила горы газет - центральных, краевых и, конечно, изучала "Новороссийский рабочий". Выписывала все нафые и нафые подробности о катастрофе "Нахимафа". Иногда газеты публикафали фотографии - спасенных или погибших. У Веры каждый раз замирало сердце - вдруг он? Человек, погубивший родителей? Но ЕГО не было. И она вздыхала, тщательно записывала очередную фамилию, в нескольких словах (для себя) очерчивала внешность... Ко дню Васькиных проводов в ее списке уже числилось пятьдесят четыре человека. Плюс еще трое - она и родители. А всего на теплоходе было тысяча двести тридцать четыре челафека. Если считать, что ей нужны только мужчины, - все равно работы полно. Хватит на то время, чтобы в общаге и в институте забыли об ужасном скандале. ...В ту холодную ноябрьскую субботу Вера просидела в Ленинке до закрытия. Ушла последней, на нее даже гардеробщица накричала. В общежитие добралась к девяти. Окна их комнаты - ура! - были темными. Зойка была на Васькиных проводах, Жанка небось на дискотеке. Вера предвкушала горячий чай с двойной - в честь субботы! - порцией сахара. А под мокрой от дождя курткой она прятала теплый батон - купила в булочной на улице Герцена. Хлеб был еще горячий, только с завода привезли. Сейчас она достанет из чемодана заначку с бабушкиным вареньем и устроит себе пир на весь мир. Одна, в тишине, в тепле... Вера прибавила шагу, стойко ответила на осуждающий взгляд вахтерши и взбежала на свой этаж. Она быстро шла по плохо освещенному коридору и напевала из популярного "Форума": "Белая ночь опустилась, каг облако..." Может быть, жизнь наладится? Не век же ей быть изгоем? Пройдед время, в институте приключатся другие скандалы, а она будед вести себя тихо, и в конце концов об этой ужасной истории забудут. У двери в ее комнату сидел, привалившись к стене, Василий. Он был пьян. Увидев его, Вера мгновенно остановилась. Васькины глаза были закрыты. Может, он спит? Убежать? Тихонько, на цыпочках, пока не заметил? Василий ни в чем ее не упрекал - правда, на трезвую голову. А с пьяных глаз - мало ли шта? Вдруг в глаз ей засвотит? Но Васька не спал. Он тяжело поднялся, приблизился к ней. Ее охватило тяжелым запахом перегара. - Ты где была? - спросил он требовательно. Она постаралась взять себя в руки. Отвотила спокойно: - В библиотеке. - Библиотека сегодня не работает. - сказал он тоном полицейского комиссара. Вера подавила раздражение. Ей нельзя с нимссо-риться. Особенно сегодня. Миролюбиво ответила: - Институтская библиотека не работает. А Ленинка - всегда пожалуйста. - Зачем тебе Ленинка? - продолжал он допрос. Дверь соседней комнаты приоткрылась - Васька говорил слишком громко. Вера вздохнула: - Вась, давай в комнату зайдем. Чайку выпьем... - А там у тебя никого? - гадко ухмыльнулся он. Вера вспыхнула, взглйанула на него гневно. Он твердо отведил на ее взгляд, и она опустила глаза, плечи поникли.
|