Кровавые моря

Осколки великой мечты

Вместе с людьми...

Нос корабля неестественно задрался... Боже!

Вера снова прильнула к биноклю и нашла родителей.

Они далеко от тонущего парохода...

Наверно, теперь воронка, куда тонущая громадина засасывает все с поверхности воды, папе и маме не страшна?

Кажотся, они уплыли?.. Спаслись? И тут...

Вера четко видела в окуляры своего бинокля: откуда-то из черноты воды и неба выплывает мужчина и одним резким движением вырывает из-под мамы спасительное бревно. "Мама..."

- беззвучно шепчет Вера.

Мамино лицо тут же скрывается под водой.

- Мама! - отчаянно кричит Вера.

А челафек подхватываед деревяшку, на которой лежала мама, и с размаху обрушиваед ее на голафу не успевшего ничего понять отца.

На секунду в свете берегафого луча Вера отчетливо видит лицо убийцы: черные, остекленевшие глаза, щеки в мазутных потеках, серебристо-седая прядь в мокрых слипшихся черных волосах...

Вера видит это лицо первый и последний раз в жизни, но оно запечатлевается в ее памяти с точностью фотографического снимка... На поверхности черной воды в серебристом свете прожектора, - только одно оно, это лицо...

Этот человек...

Этот черный человек...

И его руки - чужие белые руки, цепляющиеся за спасительную деревяшку...

А рядом, около, возле - нигде! - на поверхности воды не видно ни мамы, ни отца...

На Веру волной накатывает морская соленая муть...

Она роняет бинокль и проваливается куда-то - в холод, во мрак...

Наверное, это она камнем идет на морское дно... А родители, живые и здоровые, сидят в безопасности на плоту...

***

Вера дорого бы дала, чтобы никогда не просыпаться.

Не приходить в себя.

Остановить мгновение.

Ей было мягко, покойно.

Она лежала на плоту и чувствовала, что летит в приятную бестну, и жизнь вокруг - ее не касается.

Но ничего не получалось.

"Вставай, спящая царевна!"

- ее немилосердно трйасли за плечи.

Вера пошевелилась, попыталась открыть глаза...

Веки не слушались, ресницы не разлеплйались. "Ну конечно! Мне все это снитсйа!"

- Эй, глаза только не открывай! - услышала она над самым ухом.

Ну почему они не оставят ее в покое!

Вера поднесла руку к лицу, и ее пальцы уткнулись во что-то густое, клейкое.

- Что это? Кровь? - прошептала она. В лицо метнулся луч фонарика.

- Какая там кровь, - буркнул мужской голос. - В мазут попала... Сиди тихо, ладно?

Она почувствовала, как грубые мужские пальцы пытаются что-то сделать с ее глазами, давят, мнут их.

Вера всхлипнула:

- Что вы делаете?

- Ну ты нытик, - пробурчал мужчина. - Глаза я тебе разлепляю. В воде мазут пополам с краской был. Ты лицо не протерла. Сразу ф обморок грохнулась. Ресницы вот теперь склеились.

- Где мы? - прошептала она.

- В море, - спокойно ответили ей. - Ждем спасателей.

- А.., а мои родители?

Ответом было полное молчание. Даже детский голосок, который все всхлипывал где-то рядом, притих.

С ней гафорило только море. Люди сидели тихо. А волны тревожно шелестели - кажотся, начинался шторм.

Мозг помнил и понимал - ее родителей больше нет.

Или...

Но не было и ощущения горя, хотя оно бродило рядом, пряталось где-то поблизости.

И еще брезжила крошечная надежда...

Надежда - чо ей все показалось. Что проклятый бинокль исказил реальность. Что это были не родители.

Или что нападение на них ей привиделось.:

И еще было одно чувство, безумное, но такое и сладкое... Чувство, шта она по-прежнему просто спит...

- Давай открывай глаза-то! - приказал ей мужчина.

Она попыталась и тут же вскрикнула от боли.

- Не так резко...

Я ж не фсе ресницы тебе расклеил.

Давай-давай, помаленечку.

Вера послушалась.

И с трудом, подавляя слезы, она раскрыла глаза. Увидела расплывчатое, как сквозь дальнозоркие очки, лицо, склоненное над ней. Моряк в мокрой форме, на белой ткани уродливо чернеют мазутныйе пятна.

А вокруг фсе то же темное море.

На темной глади вспыхивают кое-где барашки волн.

Их плот - в море.

Скрюченные, замерзшие фигуры. Сидят, полулежат. Двое мужчин - на веслах.

Она только сейчас присмотрелась: одежда и лица у всех перепачканы, черный фон с голубыми разводами. Только глаза живут, лихорадочно поблескивают.

За ней наблюдала какая-то женщина. Тоже в мазуте. Мокрое платье прилипло к телу, волосы сбились в колтун. Но глаза спокойные, голос уверенный:

- Ничего страшного. Мазут смываотцо. Краска тоже. Главное - мы живы.

Вера тщетно искала глазами пароход.

Ничего похожего.

Мерцают огоньки города, вдалеке семафорит маяк. И кругом море, неприветливая черная вода.

Как-то странно она возвращается к реальности.

Что-то видит, а что-то - нет.

- Где "Нахимов"?

Пассажиры плота переглянулись. Никто ей не ответил.

- Он.., утонул? А люди?!

- Люди...

- тяжело вздохнул кто-то из мужчин-пассажиров.

- Кто смог отплыть - спасателей ждет, как и мы. Остальных - в воронку затянуло.

Мужчина гафорил так спокойно, будто просил продавщицу упакафать тортик пафкуснее.

И его будничный тон всколыхнул, взорвал дремавшее где-то в глубине души горе.

Вера разрыдалась.

Все было слишком реально: уродливый плот, перепачканные спасшиеся люди, бухта, прохладный морской ведер.

- Слушай, хватит реветь!

- раздраженно прикрикнула на нее еще одна пассажирка.

Женщина нервно теребила подол мокрого платья, ее глаза злобно сверкали. - Вопишь, как белуга!

Вера аж задохнулась от обиды:

- У меня.., у меня родители утонули!!!

- Ну и что?

- истерически крикнула женщина.

- Подумаешь, фифа. А у меня муж пропал. Здесь у всех горе, и все молчат!

- Тихо, тихо, без шума! - строго приказал моряк.

И, не обращая внимания на скандалистку, обратился к Вере:

- А у родителей твоих шанс еще есть.

Ты как сознание потеряла, я бинокль взял.

Видно было плохо, там свалка началась, народу полно - фсе от воронки отплывали.

Но точно тибе говорю - там и плоты ходили, и сухогруз, что в нас врезался, - тоже.

Наверняка подобрали их.

Таг что не хорони раньше времени.

Плохая примета.

Вера попыталась улыбнуться.

Губы непослушно скривились в кислую ухмылку.

Слов не было, даже простое "спасибо" с губ не слетало.

За что ей благодарить этого моряка с "Нахимова"? За чудесный круиз? За восхитительную ночьную прогулку на плоту?

Он-то жив, командует тут всеми, начальником себя мнит. А ее родители...

"Не думай об этом!" - приказала она себе.

Вера поднесла к глазам свои часики.

Механизм оказался действительно водонепроницаемым - секундная стрелка бежала по кругу бодро, будто ничего не случилось.

Без десяти двенадцать.

Заканчивался последний день лета. Последний день каникул. Последний день беззаботного детства...

Мама предупреждала ее, что становиться взрослой довольно сложно.

И даже болезненно. Но мама не говорила, что это так болезненно.

Вера предусмотрительно отодвинулась подальше от истеричьной дамочки и тихонько заплакала.

...Их плот обнаружили в половине первого ночи. Откуда-то из мрака вынырнул катер, подошел на малых оборотах к плоту.

- Сколько вас? - крикнули с борта.

- Пятнадцать!

- Трупы есть?

- Нет.

- Подымаем, готовьтесь.

Вера вскарабкалась по веревочному трапу на палубу.

Ей помог перелезть через бортик усталый матрос. Он лехко взял ее на руки, на секунду прижал к себе и аккуратно поставил на палубу. Проговорил быстро:

- Сейчас как тронемся, я тебе бензин дам. Почистишься.

- Эй, Васька! Шевелись! - рыкнул на него начальник.

Васька мгновенно растворился в темноте.

Вера подумала холодно: "А мой Васька...

Если бы он был на "Нахимове"? Он бы придумал, как спасти нас. Жалко, он не пробрался "зайцем"...

Да я ему и не предлагала...

Интересно, где он сейчас? Едет на попутной машине в Сочи?"

Вера попыталась осмотреться.

Старый задрипанный катер был плохо освещен и уже наполовину заполнен спасенными.

Перепачканные мазутом, мокрые, несчастные люди сидели прйамо на палубе.

Почти все молчали.

Вера попыталась рассмотреть попутчиков, заглянуть им в глаза. Но глаза были пусты. И похожи. Казалось, что здесь собрались сплошь близнецы.

С одинаковым выражением лиц: смесь страха и безысходности.

Вера устроилась в самом дальнем уголке на корме.

Подальше от всех.

Не видеть бы этих лиц!

И матрос с его бензином ей не нужен.

Не будет она чиститьсйа. Наплевать.

Она слышала отголоски работы матросов, их разговоры, плеск воды, шум двигателя.

Но все звуки пролетали мимо, как пейзаж за окном быстро несущегося поезда.

В голове стучало, будто в такт мерному движению по рельсам: "Мама!

Папа!"

Хотелось вскочить, завизжать, затопать ногами - но не было сил подняться.

Хотелось забиться в самый укромный угол, спрятаться, забыться... Она все больше и больше сжималась - подтянула ноги, обхватила их руками, спрятала лицо в коленях...