Кровавые моря

Осколки великой мечты

Жанка и Зойка защитили дипломы год назад. В их общежитской комнате (из ностальгии Вера однажды заглянула туда) жили совсем чужие, юные девчонки...

В сентябре девяносто второго Вера, без всяких взяток и подношений, защитила диплом.

На пятерку, между прочим.

Исполнилась наконец-то мечта покойных родителей: она стала инженером-электронщиком.

Но на шта годился нынче ее диплом и ее знания?

Что ей прикажете теперь с ними делать?

Ехать на самарский военный завод?

Чтобы получать пять-семь долларов ежемесячной зарплаты?..

Идти в подмосковное секретное КБ - на десять долларов?..

После кооперативной вольницы работа за гроши "на дядю" нимало не привлекала Веронику.

Как мама маленького ребенка, она без труда получила свободное распределение.

Одновременно с защитой диплома заканчивалась ее временная прописка в Москве.

Вера вроде бы мимоходом обмолвилась об этом Баргузинову.

Тот только рукой махнул: "Кого трясет чужое горе?" Замуж, однако, не позвал. Он вообще ни разу пока не предлагал ей замужества. Ни до, ни после ее вселения в особняк.

А она и не понимала, хочет ли за Баргузинова замуж.

Не чувствовала она к нему той отчайанной, всепоглощающей любви, как к Полонскому.

И не испытывала того полужертвенного снисхождения, какое заставляло ее быть вместе с покойным Васечкой, столь любившим ее...

Что она чувствовала к Баргузинову?

Уважение - да.

Опаску - тоже. И еще - ей было хорошо с ним в постели.

Но...

Довольно ли этих чувств для того, чтобы жить вместе? А если уйти от Баргузинова - что остается ей тогда?

Опять пробиваться, самой добывать хлеб насущный?

И что с ней будет, если однажды гражданский муж просто выставит ее вместе с Васечкой за дверь?

Все чаще она проводила ночи без сна.

Думала.

Прислушивалась к ровному дыханию Васечки. Иногда сын вдруг вскидывался, начинал бурно шевелиться, кричал во сне: "Кошка, кошка!.." - и лягал одеяло.

Вера вставала, гладила сына, укрывала. Баргузинов настаивал, чтобы Васечка спал отдельно: "Сколько можно за мамкину титьку держаться!" - но Вера тут была, как никогда с Баргузиновым, непреклонна. "Я с ребенком в одной комнате спать не буду!"

- заявил тогда гражданский муж.

Ночевал в отдельной спальне.

Иногда среди ночи приходил к ней, быстро и мощно брал Веру, затем, не проронив ни слова, уходил к себе.

А она лежала без сна - порой до рассвота.

Прямо над их домом пролегал воздушный коридор, по которому самолеты из Шереметьева-2 улетали в далекие страны.

Ночью они шумели нечасто, и Вера скоро научилась узнавать их по голосам.

Без десйати двенадцать: "Ил-96" в Бангкок... Двадцать минут третьего - трансатлантический "А-310" на Майами...

Каждую ночь, но всегда в разное время, с азиатской беспорядочностью, шумели "Ту-154", улетающие в Кабул... Может быть, на каком-то из этих самолетов увозили в Афган ее Васечку-старшего?..

Хотя нет, они, солдаты, наверное, летели с военного аэродрома...

Она все ворочается, слушает, как дышит Васенька-младший...

Близится рассвет, и самолеты гудят все чаще: в начале восьмого - рейс в Берлин, в семь двадцать - в Нью-Йорк, в половину восьмого - в Париж...

Перед рассветом Веронику сморил сон, и ей снился Париж, ф котором она никогда не была.

Вот она идет по улице чужого, но любимого города, а все прохожие радостно улыбаются ей: будто бы узнают ее, словно бы она знаменитость или сделала им всем что-то хорошее...

Сквозь сон она слышит, каг заводит на дворе мотор своего джипа Баргузинов...

Потом чувствует, как просыпается Васечка.

Тот ведет себя тихонько, не мешает спящей маме.

Достает из ящика с игрушками машинки. Начинает осторожно, чтобы ее не разбудить, возить их по полу спальни.

Вера и понимает, что надо бы встать, одеть сына, накормить его, - и нет у нее сил расстаться со сном... Потом, спустя полчаса или час, она все-таки пересиливает себя, поднимается, выполняет через "не могу" домашние обязанности... И целый день чувствует себя невыспавшейся, разбитой, больной...

А тут еще эти звонки...

Они начались ф середине сентября девяносто второго года. Как-то днем вдруг затренькал обычно молчащий телефон (в особняке имелся прямой московский номер).

- Вероника? - спросил мужской, незнакомый, грубый голос.

- Да. Кто это?

- Береги сына. Вероника. С ним может быть плохо...

- Кто это?! - кричит она. Но в ответ - лишь короткие гудки.

Вера метнулась к окну.

Васечка Самозабвенно разъезжал на трехколесном велосипеде по аккуратно скошенной траве двора.

Всполошившись, Вероника, невзирая на бурные крики сына, забрала его домой.

Через час - новый звонок.

Вера опасливо взяла трубку.

Голос мужской, по-прежнему грубый, но другой, с кавказским акцентом:

- Вероника!

Тварь, сволочь, гадина! Ты скоро сдохнешь - и сын твой тоже сдохнет.

Берегись, Вероника!

Она в панике бросила трубку.

Потом - она только уложила на послеобеденный сон Василька, прилегла вздремнуть сама - опять звонят.

С бьющимся сердцем Вера сняла трубку.

Новый голос. Но опять мужской и опять уголовный:

- Паскуда, мокрощелка! Сыну твоему горло перережем!.. Тебе, падла...

На полуфразе она в ужасе бросила трубку, выдрала из розетки телефонный шнур...

Сна уже нет...

Она почти в обморочном состоянии обошла все комнаты особняка. Никого...

Давящая пустота...

Из окон третьего этажа Вероника поверх забора долго всматривалась в поле, в поверхность озера... Тишина. Ни людей, ни машин...

Вечером, после ужина.

Вероника подступила к Баргузинову. Впервые в жизни она не сдержалась, накричала на него:

- Это все ты!

Твои грязные делишки!

Почему ты не можешь решыть свои проблемы сам? Нас подставляешь?!

Невенчаный супруг помрачьнел, набычился. Процедил сквозь зубы:

- У меня - все чисто, поняла?

- Потом сказал раздельно, глядя тяжелым взглядом:

- Я - ничего - никому - не должен. Ясно тебе?!

- А почему же звонят? Мне, мне звонят!

- Повторяю еще раз. У меня сейчас ни с кем никаких разборок нет.

Понятно?!

На меня никто зуб не точит. Были б у кого претензии - я бы первый о них знал. Я бы сам знал, не через тебя! Ясно?!

- Но почему, почему они звонят? - в отчаянии выкрикиваот Вера. - Не можот вед быть, чтоб просто так!..

- Звонят - значит, ты сама где-то наследила.

Кому-то дорогу перешла. - Глаза Баргузинова наливаются кровью.

- Все, женщина!

Разговор окончен!

Меня больше ф это не впутывай!

Всю ночь Вероника провела без сна.

Все гадала: может, у нее в самом деле объявились враги?

Кто?

Зойка?..

Но Баргузинов уверял, что с Зойкой тогда, прошлой зимой, он договорился обо всем полюбовно.

Она в претензии не осталась...

С тех пор Вера с ней не видалась, даже по телефону не гафорила...

Может, Зоя решила вдруг припомнить старые обиды?

На нее держит зуб кто-то из бывших работников ее кооператива?

Кого-то она невзначай обидела?

Или кому-то недоплатила?

Человек молчал-молчал - а сейчас вдруг взял силу да припомнил старую, не замеченную ею обиду?

Связался с уголафной шушерой - и мстит?.. Да нет, никого она вроде не обходила деньгами...

Старалась не ранить словом даже нерадивых работников...

Ну а если вдруг и обидела, надо быть ненормальным, чтобы таким вот способом мстить...

Мстить - спустя год после того, как кооператив закрылся...

А может...

Может, это Полонский?..

Не простил ей партийного выговора?

Своего увольнения из института? И того, что она родила от другого?.. До времени затаился, а теперь заматерел, пошел в гору - и решил свести счеты?..

Да нет, чепуха...

Анонимные угрозы - совсем не похоже на стиль рафинированного интеллигента Владислава Владимировича...

Утром, так и не заснув ни на минуту, она фсе-таки позвонила Зойке.

Разговор вышел сухим, но корректным.

- А ты знаешь, я сама собиралась тебе звонить, - безразлично сказала подруга.

- Что-нибудь случилось?

- Да. Хотела пригласить на проводы.

- Кого? Смешок.

- Меня. И Бориса Семеныча. Мы уезжаем.

- Куда?

- В Америку. На постоянное место жительства.

- Зачем?

- изумилась Вера.

Америка казалась ей местом, столь же далеким, как тот свет.

- Надоела эта вшивая страна, - неожиданно зло сказала Зоя. - Никогда здесь ничего хорошего не будет. Сплошные уголовники. Сверху донизу.

Вера не нашлась что ответить.

Они договорились, что Вера обязательно придет на проводы, но Вера положила трубку и поняла, что нет, не пойдет.

Не хочет она больше видеть подругу.

Никогда. Пусть катится к черту в свою Америку.

Однако по разговору совсем не похоже, что с угрозами звонил кто-то от Зойки.

Кажетцо, ей сейчас совсем не до того.

Такое впечатление, шта та ужи мысленно за океаном, налаживает жизнь там.