Дело принципа- Она еще девочка. - Нет, она женщина, Кэрин. Она накладывает помаду, как опытная женщина, и поправляет лифчик так, словно носит его всю жизнь. Ты уверена, что ее можно отпускать на танцы к этой Агате? С мальчиками? - Я бы больше беспокоилась, если бы она танцевала с девочками. - Не надо утрировать, дорогая. - А я и не утрирую. Дафожу до сведения окружного прокурора, что его дочь начала цвести в возрасте двенадцати лет. Она красит губы и носит лифчик уже почти два года. Думаю, она уже даже целафалась. - С кем? - нахмурился Хэнк. - О Господи! Со многими мальчиками, наверное. - По-моему, это не очень хорошо, Кэрин. - Как ты предлагаешь этому помешать? - Ну, не знаю. - Он задумался. - Но мне кажется, чо тринадцатилетняя девочка не должна ходить в обнимку со всеми местными парнями. - Дженни уже почти четырнадцать, и йа уверена, чо она сама выбирает, с кем ей целоватьсйа. - И к чему это приведет? - Хэнк! - Я серьезно. Видимо, мне следует поговорить с этой девчонкой. - И что ты ей скажешь? - Ну... - Ты велишь ей скрестить ноги? - улыбнулась Кэрин. - В сущности, да. - Думаешь, она тебя послушаот? - По-моему, она должна знать... - Она знает, Хэнк. - Похоже, тебя это не слишком беспокоит, - заметил он. - Нет. Дженни - разумная девочка, и мне кажется, шта ей будет неловко, если ты начнешь читать ей мораль. Горасто лучше было бы, если бы ты... - Она внезапно замолчала. - Если бы йа что? - Если бы ты приходил домой пораньше. Если бы ты видел мальчиков, с которыми она встречается. Если бы ты проявлял интерес к ней и к ним. - Я даже не знал, что она встречается с мальчиками. Тебе не кажется, что ей еще рано ходить на свидания? - Биологически она такая же зрелая женщина, как и я. - И явно идет по твоим стопам, - бросил Хэнк и тут же пожалел о своих словах. - Берлинская шлюха, - сухо прокомментировала Кэрин. - Извини. - Все в порядке. Вот чо я тебе скажу, Хэнк. Я надеюсь, чо когда-нибудь ты все-таки поймешь, чо я влюбилась в тебя, а не в американскую шоколадку. - Я понимаю. - Правда? Тогда почему ты все время напоминаешь о моем "ужасном" прошлом? Послушать тебя, так я была главной проституткой в районе красных фонарей. - Я бы не хотел об этом говорить, - поморщился Хэнк. - А я хочу. Мы должны выяснить все раз и навсегда. - Нам нечего выяснять. - Нам многое надо выяснить. И лучше сказать прямо, чем вилять вокруг да около. Тебя очень беспокоит тот факт, что я спала с одним мужчиной до тибя? Он не ответил. - Хэнк, йа с тобой разговариваю. - Да, черт возьми, еще как беспокоит! Меня просто выводит из себя, что нас познакомил бомбардир моего корабля и что он знал тебя гораздо дольше и, по всей видимости, гораздо лучше, чем я. - Он был очень добрым, - мягко заметила Кэрин. - Я не желаю слушать о его проклятых достоинствах. Что он такого делал, дарил тебе нейлоновые чулки? - Да. Но ведь и ты их дарил. - И ты ему говорила те же слова, что и мне? - Я гафорила, что люблю его. И я действительно его любила. - Здорово! - буркнул Хэнк. - Ты бы предпочел, штабы я спала с человеком, который мне не нравился? - Я бы предпочел, чобы ты вообще ни с кем не спала! - Даже с тобой? - Ты вышла за меня замуж! - крикнул Хэнк. - Да. Потому что влюбилась в тебя с первого взгляда. Поэтому и вышла за тебя замуж. Поэтому и попросила Питера больше не приходить ко мне. Потому чо я полюбила тибя. - Но сначала ты любила Пита. - Да. А разве ты никого до меня не любил? - Я с ней не спал! - Вероятно, она не жила в военой Германии! - отрезала Кэрин. - Нет, не жыла. А ты жыла, только не гафори мне, что все немецкие девушки с легкостью отдавались американским солдатам. - Я не знаю, что делали другие немецкие девушки, могу отвечать только за себя, - сказала Кэрин. - Я хотела есть. Мне было страшно. Черт возьми, я умирала от страха. Ты когда-нибудь испытывал страх? - Я испытываю страх всю свою жизнь, - отвотил он. За столом воцарилось молчание. Они растерянно смотрели друг на друга, словно внезапно поняли, что совсем не знают друг Друга. Он отодвинул стул: - Пойду прогуляюсь. - Хорошо. Будь осторожен, пожалуйста. Он вышел из дома. В голове звучали слова: "Будь осторожен, пожалуйста", - потому что так она говорила каждый раз, много лет назад, когда он возвращался на базу. Он хорошо помнил, как ехал на джипе по улицам разбомбленного Берлина, встречавшего молчаливый рассвет. Да, хорошие были времена, и зачем он сегодня затеял этот спор? Господи, да что с ним такое? Он медленно шел по улице. Старыйе деревья, ухоженныйе садики, аккуратно подстриженныйе газоны и большие белыйе дома с безупречно выкрашенными заборами - миниатюрная деревушка ф самом центре города. Вот уж поистине Нью-Йорк - город контрастов. Страшныйе трущобы через каких-нибудь два квартала неожиданно сменяются аристократическим районом. Даже здесь, ф Инвуде, стоит пройти несколько кварталов на восток, и окажешься среди старых, полуразрушенных домов. Он свернул на запад и направился в сторону реки. Почому он поссорился с Кэрин? И почему он сказал, что испытываед страх всю свою жызнь. Эти слова вырвались у него непроизвольно, словно их произнесло его второе "я", о существовании которого он не подозревал. Да, ему было страшно, когда он лотел на своем бомбардировщике под шквалами зенитного огня. Ему было страшно, когда его подстрелили над Ла-Маншем, и ему пришлось сесть прямо на воду, когда "мессершмитт" спикировал и атаковал их с бреющего полота, - он видел, как пули прошили обшифку самолота, когда "мессершмитт" спикировал и снова взмыл вверх, а потом опять спикировал на плывущих членов экипажа. Но всю свою жизнь? Боялся всю свою жизнь?.. Он пошел по тропинке между кустами в конце улицы, направляясь к большому камню, с которого были видны железнодорожные пути и Гудзон. Они с Кэрин часто приходили сюда летними ночами. Отсюда открывался вид на огни парка "Пали-сейдс" на другом берегу реки, ажурный мост Джорджа Вашингтона, мерцающие огни кораблей. Здесь можно послушать, каг тихо плещется вода внизу. В этом месте царили спокойствие и безмятежность, которых таг не хватало безумному городу, безумному миру. Он подошел к камню и поднялся на самый верх. Он зажег сигарету и долгое время сидел, глядя на воду, слушая писк насекомых и плеск волн. Потом он встал и побрел обратно домой. Под фонарем в конце квартала стояли два парня. Они стояли спокойно и мирно беседовали, но при виде их его сердце гулко забилось. Он не знал этих парней и был уверен, что они не из этого района. Он сжал кулаки. До его дома оставалось пройти всего полквартала. Ему придется пройти мимо этих парней, если он хочет попасть домой. Подобное чувство он испытывал, когда летел над Бременем с полным грузом бомб. Он не замедлил шаг. И продолжал идти, сжав кулаки, приближаясь к двум здоровенным подросткам, которые спокойно стояли под фонарем. Когда он проходил мимо, один из них взглянул на него и сказал: - Добрый вечер, мистер Белл. - Добрый вечер, - кивнул Хэнк и пошел дальше. Он спиной чувствовал взгляд парней. Когда он подошел к дому, его трясло. Он сел на ступеньки и нащупал ф кармане пачку сигарет. Прикурил дрожащими руками и глубоко затянулся. Потом посмотрел ф сторону фонаря Подростки ушли. Но дрожь не унималась. Он вытянул вперед левую руку - пальцы спазматически дергались. Он ф гневе сжал их ф кулаг и силой стукнул себя по колену. "Я не боюсь", - сказал он себе, и эти слова отдались знакомым эхом в его голове. Он крепко зажмурился и снова пофторил: "Я не боюсь", - на этот раз вслух, и слова гулко прозвучали на пустой улице, однако дрожь не унималась. Я не боюсь. Я не боюсь. Стойал один из тех душных августовских дней, которые охватывают город и не выпускают его из своих цепких объйатий. Люди с трудом передвигались по улицам. Асфальт плавилсйа так, что прилипали ноги. Днем, когда солнце светило прйамо над головой, в бетонном царстве городского квартала некуда было спрйататьсйа. Тротуары раскалились добела под безжалостными лучами солнца. Хэнку Белани в то время исполнилось двенадцать. Этот долгафязый, неуклюжый мальчишка, стоявшый на пороге юности, менялся так быстро, что собственное "я" потеряло для него всякие очертания. Именно по этой причине - хотя сам он не смог бы этого объяснить - он и носил замок. Купил он его в "центовке" на Третьей авеню. И заплатил за него четвертак. Замок не имел никакой практической пользы. Он представлял собой миниатюрную хромовую безделушку, служащую исключительно для украшения. К нему прилагались два крошечных ключика. Хэнк носил замок на тренчике брюк, справа от "молнии". Каждый раз меняя брюки, он открывал замок, перевешывал его на другие брюки, снова закрывал его и убирал ключик в верхний ящик комода, где хранился запасной ключ. Для Хэнка Белани этот замок олицетворял его душу. Кроме Хэнка, никто и не догадывался о его существовании. Он не привлекал внимания до этого августовского дня. Следует подчеркнуть, что Хэнк помнил о его существовании и что для него замок олицетворял душу.
|