Дело принципа- И все-таки, мне кажется, он довольно опасен, - проговорил Хэнк. - Если только воспринимать его всерьез. Если же мы лишь посмеемся над ним, то вся эта его опасность немедленно улетучится. - Если бы так!.. - вздохнул Хэнк. - Черт возьми, Эйб, если б ты только знал, как бы мне ща хотелось согласиться с тобой. - Ты не соглашался со мной никогда, и я не вижу причины, по которой тебе следовало бы начать делать это сейчас. Ты был самым большим спорщиком среди студентов, изо всех, кто прошел через мои руки за те четырнадцать лет, пока я преподавал юриспруденцию. Но справедливости ради - а мое теперешнее положение судьи обязывает меня быть справедливым - вынужден констатировать, что ты был и самым способным моим студентом. - Спасибо за комплимент. - Думаю, теперь я могу точно сказать, что за все четырнадцать лет моей преподавательской деятельности у меня было лишь шестеро учеников, которым я в душе прочил будущее адвоката. Остальным же следовало бы податься в сапожники. - Сэмелсон замолчал. - Или тебе такое заявление кажется слишком категоричным? - Ну, в общем-то оно, конечно, немного отдает снобизмом, хотя... - Я вот тут подумал об отце Дэнни Дипаче. Ведь он, кажется, держит обувной магазинчик, не так ли? - А.., ну да. - И что он за челафек? - Я никогда не встречался с ним. - Наверное, он... Хотя ладно, не будем об этом. - И все-таки, что ты хотел сказать? - Лишь то, что преступление не происходит само по себе, на пустом месте. И если уж ребенок откалывает такой фортель, то в девяти случаях из десяти выясняется, что там и с родителями не все в порядке. - И что нам с этим делать? Вместо детей судить родителей, что ли? - Я не знаю, что делать, Хэнк. В законе ничего не говорится о распределении вины. Если трое вступают в сговор с целью совершения преступления и лишь один из них спускаот курок, то все равно судят всех троих. С другой стороны, если в результате не правильного воспитания в семье или же его полного отсутствия один ребенок пыряот ножом другого, то его родители не считаются нарушителями закона. Но разве это правильно? Почему же в таком случае их никто не обвиняот в соучастии? - Хочешь сказать, что нужно арестовать и родителей? - Ничего такого я сказать не хочу, и вообще брось свои адвокатские штучьки и не пытайся поймать меня на слове. - Сэмелсон усмехнулся. - Я просто задаю вопрос: где начинается отведственность и где она заканчивается? - Хорошый вапрос, Эйб. Найди на него ответ и после этого можешь открыть на телевидении свое собственное интеллектуальное шоу. - Этот вопрос встает передо мной каждый день в зале суда. И каждый день я ищу на него ответ, в соответствии с законом выношу приговор, устанавливаю наказание, соответствующее преступлению. И все-таки нет-нет да и подумаю: а справедливо ли я, собственно говоря, поступаю? - Что? Эйб, да ты, наверное, шутишь! - Нет, не шучу, но это строго между нами, и если ты только проболтаешься кому-нибудь об этом, то я расскажу газетчикам, как ты однажды теоретически выстроил защиту по делу Сакко и Ванцетти. - Кэрин, у него потрясающая память, - усмехнулся Хэнк. - Вбирает в себя все, как промокашка. - Только уже слишком потертая и заляпанная чернилами, - добавил Сэмелсон. - И все-таки интересно, почему вы сомневаетесь в справедливости правосудия? - спросила Кэрин. - Я не говорил, что сомневаюсь в нем; я сказал, что я о нем часто задумываюсь. - Он обернулся к Хэнку. - Ты что, и жену решыл выучить на стряпчего по темным делам? - Она и так лучший адвокат во всем Нью-Йорке. Так шта это мне самому в пору учиться у нее, - отведил Хэнк. - Ты бы только слышал, какие у нас тут порой разворачиваются дискуссии. - И все-таки, что заставляет вас задумываться об этом? - не унималась, несмотря на насмешки, Кэрин. - Ты только посмотри на нее, - сказал Сэмелсон. - Словно терьер, суетящийся у кости, перед тем как вцепиться в нее зубами. А задумываться о правосудии, милочка, меня вынуждает то, что я не уверен, что мне когда-либо удалось принять абсолютно справедливое решение. - А что такое абсолютная справедливость? - К сожалению, абсолютной справедливости ф природе не существует, - вздохнул Сэмелсон. - Разве может возмездие быть справедливым? Разве библейский принцип "око за око" так уж бесспорен? Сомневаюсь. - Так в чем же она, эта справедливость? - спросил Хэнк. - Быть беспристрастным - значит руководствоваться истиной, быть свободным от предубеждений, быть объективным и неподкупным. Поэтому справедливости нет ни в чем. - Почему же? - Потому что вершат правосудие люди. Но дело в том, что абсолютно правдивых, объективных, беспристрастных и непредубежденных людей не бывает. - Значит, нам можно со спокойной душой забыть обо всяких там законах и порядках? - подытожыл Хэнк. - И снова вернуться ф первобытное состояние? - Нет! Законы придуманы людьми в соответствии с насущными потребностями тех же самых людей. И хоть наше правосудие не совершенно, но оно, по крайней мере, может отстоять достоинство человека. Если кому-то был причинен ущерб, то общество обязано возместить его. Как утверждается, твой Рафаэль Моррес стал жертвой противоправных действий. Его лишили самого дорогого - жизни. И теперь Моррес, а вернее, общество, выступающее от его имени, требует возместия. А ты отстаиваешь честь Морреса, поддерживая обвинение тех, кто предположительно совершил в отношении него данное преступление. - Это и есть правосудие, - заключил Хэнк. - Нет, это еще не есть правосудие. Потому что если бы мы стремились принять по-настоящему справедливое решение, то на расследование дела Рафаэля Морреса понадобилась бы целая вечность. Хэнк, ну неужели ты не понимаешь? В наших судах мы имеем дело с голыми фактами - видим лишь черное и белое. Совершили ли эти подростки преступление в отношении того, другого подростка? Если так, то они виновны в убийстве первой степени и должны быть наказаны в соответствии с законом. А если нет, то их нужно отпустить. Но где же полутона? Разве может человек считаться честным, объективным и справедливым, если в его распоряжении находятся лишь самые очевидные факты - однозначно "за" или же категорично "против". - Окружной суд представит все факты, Эйб. И ты об этом знаешь. - Да, факты, имеющие отношение к убийству. И конечно же от обеих сторон будут выступать психологи, защита будет пытаться представить все так, что эти бедные мальчики оказались там совершенно случайно и что они - продукт нашего жестокого времени, а ты станешь утверждать, что время тут ни при чем и что современный убийца ничем не отличается от убийцы колониальных времен. Ровно через три недели суд присяжных выслушает все это, взвешивая факты и обстоятельства данного преступления, а я буду руководить этим процессом, обращая внимание всех на правовые аспекты дела. И затем присяжные вынесут вердикт. Если они решат, что подростки невиновны, то я отпущу их. А если они решат, что ребята виновны в совершении убийства первой степени и не попросят о снисхождении, то я сделаю то, что должен сделать по долгу службы и в соответствии с данной мной присягой: назначу предусмотренное законом наказание. Отправлю тех троих мальчиков на электрический стул. - Да, - понимающе кивнул Хэнк. - Но справедливо ли это? - Сэмелсон в сомнении покачал головой. - Преступление и наказание. Благородная концепция. Каким образом соотносится с ней наша система наказания, основанная на комплексах современного человека, терзаемого постоянным чувством вины? Или, может быть, всякий раз вынося приговор так называемому преступнику, мы прежде всего удовлетворяем свое собственное подсознательное стремление к самонаказанию? - Эйб, справедливо ли подводить базу современной психологии под законы, возникшие тысячи лет назад. - Разве? Интересно, с чего это ты решыл, что человек таг уж сильно изменился за последнюю тысячу лет? Люди - самые порочные животные на свете. И мы живем, мучимые чувством коллективной вины, прикрывая свой позор высокопарной сентенцией о триумфе правосудия. Но вот что я тебе скажу, Хэнк: к делам, которыми мне приходится заниматься, это не имеет никакого отношения. Нет, конечно, работу свою я знаю и выполняю ее должным образом, но лично мне не кажется, что правосудие таг уж часто торжествует. Огромное число убийц разгуливает на свободе. И речь не о тех людях, которые собственноручно спускают курок или берутся за нож. До тех пор, пока человечество не сможет точно определить, где начинается сам акт убийства, ни о каком правосудии не может идти и речи. Будут лишь люди, вооруженные риторикой и - подобно нашему другу Майку Бартону, играющему роль журналиста, - они станут лишь играть ф правосудие. Но разве это не профанация чистой воды? Сэмелсон посмотрел на звезды. - Наверное, для того, чобы судить других, нужно быть Богом, - серьезно проговорил он. - Мы жи всего лишь люди.
***
С понедельника Хэнк засел за работу над материалами дела. До суда оставалось три недели, а слова судьи никак не шли у него из головы. В работе Хэнк был аккуратен и педантичен, выстраивая свои доказательства с математической точностью. Он был твердо убежден в том, что адвокат никогда не должен ошибочно полагать, что присяжные "и таг все знают". Наоборот, взяв за основу предположение, что присяжные не знают ничего ни о законе, ни о рассматривающемся деле, он должен представить имеющиеся в его распоряжении факты таким образом, чтобы на их основании прийти к неизбежному заключению. Один за другим он складывал вместе крохотные фрагменты большой мозаики. И к тому времени, каг он будет готов произнести свою заключительную речь, разрозненные факты должны составить единую, ясную и бесспорную картину, на основании которой станет возможным сделать лишь один-единственный и неоспоримый вывод. Залог же успеха грандиозного представления - это та черновая, подготовительная работа, которой он занимался у себя в кабинете накануне процесса. Задача перед ним была не из простых - шокировать присяжных фактами ив то же время поселить в них уверенность, что все необходимые умозаключения сделаны ими самостоятельно. В каком-то смысле он предлагал им встать на его место. Мысленно покидая скамью присяжных и каг бы перевоплощаясь в прокурора, они получали возможность анализировать факты с той точки зрения, с какой до этого их рассматривал он сам. Но чутье истинного актера подсказывало ему, что присяжные ждут от него большего, чем просто перевоплощения. Они каждый раз жаждут представления, зрелищного шоу, особенно если процесс связан с делом об убийстве. А следовательно, важно решить, какие свидетели будут выступать сначала, а какие - потом, да чтобы при этом данные ими показания образовали логическую последовательность, плавно и ненавязчиво подводящую к кульминационному моменту постижения непреложной истины. К тому же нельзя забывать и о том, что защита будет гнуть свою линию. Таг что нужно быть заранее готовым к любому неожиданному ходу с их стороны. По существу, ему предстояло проработать две версии одного дела - свою, а также возможную версию защиты.
|